Рецепт для коллекционера
Больше ста лет назад проживал в Петербурге один коллекционер. Его страстью было собирательство докторских рецептов. Он считал такое коллекционирование очень интересным, поскольку любой индивидуальный написанный от руки рецепт был уникален сам по себе. За 10 лет ему удалось набрать 6743 рецепта. Впрочем, собирал он не все подряд, а с большим разбором. В его обширной коллекции помимо современных хранились рецепты, выписанные европейскими врачами XVII века, предписания японских, китайских и австралийских медиков. Поиск новых экземпляров он вел через знакомых и музеи. Но самым эффективным способом было отправиться в интересующую его страну и дать в местных газетах соответствующее объявление о "выгодной" скупке рецептов.
Как-то раз, решив пополнить коллекцию восточных рецептов, он отправился в Китай, где с ним произошел поразительный случай. Как всегда, по прибытии он сообщил в прессе о цели своего приезда, но, к его великому удивлению, на призыв никто не откликнулся. Питерский коллекционер не учел, что китайцы - народ бережливый, к бумаге относятся с великим уважением, а написанное на ней и вовсе почитают за реликвию. Поэтому желающих добровольно расстаться с драгоценными письменами не нашлось. Тогда собиратель решил лично отправиться на прием к китайскому врачу, чтобы тот выписал ему рецепт. Выбрав эскулапа подревнее, в надежде заполучить какой-нибудь нетрадиционный рецепт, он пошел к нему за вожделенной бумагой. Каково же было его удивление, когда врачеватель сообщил ему, что обнаружил у него серьезный недуг, лечение которого на протяжении суток потребует полного физического бездействия. Несмотря на оказываемое сопротивление, пациент был накрепко привязан к кровати, и в течение 24 часов ему попеременно ставили то иголки, то какие-то примочки или просто пристально смотрели. Когда его наконец отпустили и выдали столь желанный рецепт, прежней коллекционерской радости он почему-то не ощущал. Правда, при этом чувствовал себя несравненно лучше и с удовольствием заплатил "за труды".
С тех пор интерес к коллекционированию у него постепенно начал исчезать. Вернувшись домой, он нашел человека, сумевшего перевести предписания китайского врача. Оказалось, что собиратель рецептов был успешно излечен от болезни под названием "страсть к накопительству", которая, по мнению китайского доктора, являлась серьезным душевным недугом.
Рецепт из Китая стал последней жемчужиной редкой коллекции, которую утративший к ней всякий интерес собиратель отдал какому-то музею, где она благополучно и пропала.
Проклятая мумия
В конце XIX века в Петербурге появилась мода украшать свои гостиные всевозможными музейными редкостями. В столице постоянно проводились аукционы, все время продавались какие-то раритеты. Каждый внезапно разбогатевший купчик стремился приобрести что-нибудь эдакое, дабы прихвастнуть перед гостями.
Потому ничего не было удивительного в том, что увлекшийся древностями купец Елизаров приобрел, будучи в заграничном вояже… настоящую египетскую мумию. Как ни убеждали его в том, что на всех покойниках из страны пирамид лежит проклятие и связываться с ними не стоит, купец был непреклонен. "Желаю, - говорил он, - гостей своих удивить да напугать".
Уже возвращаясь в Россию, купец в первый раз призадумался над тем, что ему сказали про "древность египетскую". Поезд, на котором он ехал, ломался через каждый час, а в конце концов сошел с рельсов, едва не погубив всех пассажиров. Пока в панике собирали вещи, искали экипаж, какие-то неизвестные воришки умыкнули почти весь багаж путешественника, оставив ему лишь мумию. С трудом добрались до гостиницы. Но и тут неприятности не перестали преследовать купца: мало того что гостиница оказалась грязной и для жизни богатея непригодной, так и слуга Парамошка, прежде державший себя в строгости, перебрал с напитками в местном трактире. В пьяной потасовке его "изрядно повредили", так что передвигаться самостоятельно, а уж тем более за хозяином своим ухаживать он был совершенно не в состоянии.
Усталый и осунувшийся Елизаров с грехом пополам и с мумией, которую все-таки жалко было бросать, добрался до границы государства российского. И накрепко застрял на таможне. Дело в том, что таможенные чиновники, принимавшие груз, пришли в полное недоумение и растерянность. В списках тарифов о мумиях ничего не говорилось, а значит, и неизвестно было, какую пошлину взимать с ее владельца. Вовсе без пошлины, конечно, странный багаж пропустить было нельзя. Измученный купец попытался было выдать ее за своего давно усопшего родственника, которого он везет в родной земле упокоить. Но чиновники ему попались начитанные, про Египет слышавшие и мумию на картинках видевшие. Долго судили и рядили, с высшим начальством советовались, наконец вынесли вердикт: отнести мумию к разряду… консервов. Довольные тем, что сложная ситуация разрешилась, таможенники, недолго думая, приписали владельцу еще и крупный штраф - на "египетской консерве" не значился срок хранения.
Думая, что на этом его неприятности закончились, Елизаров вернулся домой и с ужасом узнал, что стараниями "преданного" управляющего он поставлен на грань разорения. Тут он окончательно уверовал в "сказки" о проклятии египетском и поспешил от мумии избавиться, выставив ее на аукцион. Цену ей назначил смехотворную - меньше чем за какую-нибудь плохонькую бронзовую статуэтку. Однако и по дешевке брать египетского покойника никто не захотел. Так бы и лежала мумия в здании, где проводился аукцион, если бы спустя несколько дней там не приключился пожар. Много добра сгорело, картин, ценностей, а вместе с ними сгинула и мумия - к большой радости купца, у которого с этого дня все дела на лад пошли.
Под сенью муз
Мекка для гастролеров
Петербург начала XX века славился среди иностранных артистов невероятным количеством богатых и щедрых "ценителей высокого искусства". Многие зарубежные звезды оперы и балета с удовольствием отправлялись на гастроли в страну, где благодарные поклонники подносили своим кумирам изысканные ювелирные украшения, шубы из ценного меха, инкрустированные гарнитуры и прочие роскошные презенты.
Очаровательной певице Кристине Нельсон, например, питерские обожатели преподнесли в драгоценном ларце удивительный наряд Маргариты, расшитый жемчугом и бриллиантами, а артистке Лине Кавальери подарили шикарное рубиновое ожерелье, оцененное в 60 тысяч рублей. В Милане известным итальянским певцом Мазини был даже создан специальный музей подношений, где самое почетное место занимали дары из России, преимущественно из Санкт-Петербурга и Москвы. Там находились три шубы из собольего меха, подарок питерских меломанов, по 7 тысяч рублей каждая, драгоценный зонтик с ручкой из золота, отделанной яхонтами и рубинами, на которой был изображен сам великий Мазини в костюме капуцина из спектакля "Фаворитка". А на шелковой материи этого зонтика знаменитыми художниками акварелью были написаны сцены, иллюстрирующие спектакль.
Щедроты русских поклонников распространялись не только на маститых общепризнанных артистов. И зная об этой особенности, в Россию буквально совершали паломничества иностранные певцы, танцоры, музыканты. Их не пугали низкие заработки от основной работы в труппе какого-нибудь театрика, поскольку обычно все это компенсировалось подарками от любящих зрителей и покровителей.
В Петербурге тогда работали специальные бюро, агенты которых рассказами "об удивительной стране" с успехом вербовали за границей иностранных артисток. Завербованные певицы парижских кафешантанов возвращались на родину вполне довольными, привозя из Питера нарядов на тысячи рублей. Но, как это бывает, везло не всем. Симпатии петербургской публики распределялись неравномерно, и многие жаждущие подарков, оставались не обласканными поклонниками, начинающими разбираться, что "не все хорошо, что поет по-французски". Такие не состоявшиеся в России "дивы" вынуждены были возвращаться домой, а более настырные оставались в Петербурге. Одни заполняли вакантные места гувернанток, другие же отправлялись на заработки в качестве "бабочек", например в магазин "Пассаж", где составляли серьезную конкуренцию местным девушкам легкого поведения. В "Пассаже" тогда было огромное количество дамских магазинов, вдоль них несостоявшиеся примадонны дефилировали каждый день в ожидании клиентов, которые для повода "к знакомству" обязательно должны были приобрести что-нибудь новым подружкам. Из-за этого сильно страдала репутация заведения, и к 1900 году "Пассаж" вынужденно закрыли.
Одна хорошенькая иностранная певица, оказавшись среди таких же потерпевших фиаско на поприще искусства, решила вернуться домой все же "на щите", выбрав нестандартный способ решения проблемы. Отыскав "спонсора", девушка занялась распространением идеи о системе оздоровления по профессору Ломану - принятие успокаивающих нервы солнечных и воздушных ванн с минимальным количеством одежды. А попросту, ломая все стереотипы, в том числе и общепринятый, что блондинкам загар не к лицу, организовала клуб нудистов, который пользовался удивительной популярностью среди мужчин и женщин. Жаль только, что питерский климат упорно не хотел считаться с этой научно обоснованной идеей оздоровления. В результате некоторые члены клуба, "убегая от неврастении, прибежали к плевриту". И продержавшееся всего один сезон предприятие в Питере пришлось свернуть. Но, вдохновленная успехом, мадемуазель не потеряла оптимизма и, посоветовавшись со знающими людьми, отправилась реализовывать планы в более теплые края, а точнее в Одессу. Здесь след ее теряется; говорят, что, прогуливаясь в неглиже по черноморскому пляжу, она познакомилась с китайским коммерсантом-книготорговцем…
Роковое па
Более ста лет назад своим мастерством и талантом на петербургской балетной сцене блистала молодая итальянская танцовщица сеньорита Пьерина Леньяни. В то время среди столичных балетоманов и критиков ее считали не просто "королевой лебедей", которую она прекрасно танцевала в знаменитом спектакле на музыку Чайковского, а самой настоящей "королевой балерин", так как равных ей по красоте, грации, пластике и хореографической подготовке тогда не было. Звезда ее закатилась стремительно и при очень таинственных обстоятельствах.
Однажды в феврале 1895 года, находясь на самом пике своей славы, в который раз исполняя главную партию в балете "Лебединое озеро", Пьерина Леньяни внезапно подвернула ногу, серьезно повредив при этом мышцы и сухожилия. Она мужественно дотанцевала вплоть до финальной сцены, но тем самым лишь усугубила травму. После танцовщица объяснила, что была уверена, будто это ее последний спектакль, и ей хотелось остаться на высоте в памяти зрителей. Несмотря на все убеждения врачей и друзей, что эта травма является результатом напряженных репетиций и тренировок и что у нее есть надежда вернуться на сцену, балерина постоянно твердила по-итальянски: "Меня предупреждали, это был злой рок".
Оказалось, танцовщице когда-то нагадали, что незадолго до того, как она навсегда покинет сцену, ей будет послано знамение, благодаря которому, быть может, ей удастся на время отсрочить это печальное для любого артиста событие. И вот за несколько дней до несчастного случая в Дворянском собрании проходил благотворительный костюмированный бал, куда Пьерина Леньяни была приглашена в качестве продавщицы шампанского и цветов. Во время вечера был объявлен конкурс на самый оригинальный маскарадный костюм. Неожиданно в разгар праздника к сеньорите подошел "субъект, нарядившийся балериной, на костылях и без одной ноги" и, улыбаясь, сказал, что собирается взять первую премию в конкурсе. Знаменитая танцовщица очень испугалась, расценив появление этого человека как предсказанное знамение, но она не представляла, что может предпринять, и "опрометчиво" вышла на сцену. Спустя продолжительное время после травмы Пьерина Леньяни вновь смогла танцевать, но у нее никогда не было прежнего головокружительного успеха! На балетном небосклоне уже ярко сияла звезда "божественной" Матильды Кшесинской.
Не все рыжие одинаково полезны
Более ста лет назад антрепренер одного питерского драматического театра пригласил на работу в труппу известную трагическую актрису, недавно вернувшуюся из гастрольной поездки по Европе. Как большинство коллег, Лидия Сергеевна была безумно суеверна. Особенно сильно "печальная дива" верила в то, что рыжеволосые люди приносят ей удачу. Выходя на сцену, она прежде всего искала глазами в зрительном зале огненную шевелюру. Наличие таковой, по убеждению актрисы, свидетельствовало о неминуемом успехе спектакля. В противном случае играла без вдохновения.
Дебютируя на новых подмостках, актриса с радостью узрела в партере рыжего субъекта с характерным длинным носом. Рядом с ним сидела молодая женщина-художница, которая тут же делала с актрисы карандашные наброски. Польщенная подобным вниманием и желая облегчить задачу рисовальщице, Лидия Сергеевна старательно принимала по ходу действия изящные позы. Увлекшись, на мгновение она запамятовала нужные слова и, в ожидании подсказки, взглянула в суфлерскую яму. Суфлером в театре работала женщина, поэтому, с интересом разглядывая элегантный парижский, туалет знаменитой актрисы, она "прошляпила" заминку на сцене. Лидии Сергеевне пришлось выпутываться самостоятельно, но на затянувшуюся паузу зрители все же отреагировали неодобрительным гулом.
На этом неприятности, вопреки присутствию "рыжей приметы", не закончились. На душераздирающую реплику артистки "Я умираю от голода!" из-за кулис на сцену, со слезами на глазах и держа в руках буфетный пирожок, выбежала ее новая, совсем юная горничная. По неопытности она приняла происходящее на сцене за чистую монету. Зал откровенно захохотал и, несмотря на мастерскую игру актрисы, спектакль провалился. Ко всему прочему, выяснилось, что рисовальщица в партере, из-за которой прима забыла слова, оказалась модисткой, которая пришла в театр скопировать фасон новомодной французской шляпки примадонны.
После шквала неприятностей Лидия Сергеевна собиралась было разувериться в счастливом рыжем цвете. Но вдруг заметила седого длинноносого человека, которого еще час назад видела в партере, правда с копной медных волос на голове. Все объяснилось просто: руководитель театра знал о "рыжей страсти" актрисы и из самых лучших чувств поместил в зал "подсадную утку" в рыжем парике. Актриса обвинила директора во всех своих неприятностях и пригрозила судом. Несмотря на несерьезный повод к судебному разбирательству, тот не пожелал окончательно испортить отношения с примой и предложил пойти на мировую. Он обязался в течение трех месяцев всех желающих рыжих пускать в театр бесплатно, а перед каждым спектаклем объявлять, что "проведение зарисовок во время спектакля без предварительного согласования с дирекцией строжайше запрещено".
Кегли против драмы
Жарким летом 1899 года с одной из петербургских актрис приключилась весьма досадная история. По случаю летнего сезона она выступала на дачной сцене. И зрителями ее были отдыхавшие на дачах горожане. Госпожа Григорьева такие подмостки избрала, конечно, не от хорошей жизни - надо было хоть что-то заработать. Дачники за билет больше рубля не платили, а обычно все сводилось к 30–40 копейкам, но и это был хлеб. Желая получить хоть немного больше, задумала актриса устроить свой бенефис. По такому случаю собралась она играть Катерину в "Грозе" Островского. Григорьева и сама признавала, что в роли этой не сильна, но почему бы не потренироваться: дачники - народ непритязательный, для них и такая Катерина сойдет.
Одна была загвоздка - по соседству с театром находился кегельбан, откуда в вечернее время постоянно слышались крики разгоряченных игроков. И не раз уже случалось так, что во время самых патетических сцен из кегельбана доносились совсем не соответствующие моменту вопли, смазывавшие весь трагизм сцены. Не желая "конфуза", актриса заранее подошла к арендатору кегельбана и попросила на один вечер, когда будет бенефис, закрыть зал и игру. Безразличный к искусству делец затребовал с актрисы 15 рублей возмещения убытков. Цена была непомерной, и Григорьева отказала наглецу, сказав, что все равно к нему в этот вечер никто не придет, все будут наслаждаться ее игрой, а не грубыми забавами в его заведении.
Наступил вечер бенефиса, поднялся занавес, и тут же послышался стук кеглей. Клиентов у кегельбанщика было в избытке, и шумели они не меньше, чем в предыдущие дни. Зрители от души веселились, особенно когда на знаменитое Катеринино "Почему люди не летают так, как птицы" из кегельбана послышался ответ: "Да вы, любезный, вина мало выпили, вот он и не летит пока…" Драма на сцене близилась к трагической развязке, а игроки по соседству все более распалялись и уже кричали чуть ли не во всю глотку.
И вот наступил финал, Катерина уже бросилась к обрыву, и… из-за стенки раздался зычный вопль: "Не промахнись, голуба!"
Ошарашенная публика на секунду онемела, а после разразилась оглушительным смехом и улюлюканьем. Григорьева, сраженная подобным конфузом, замерла на краю сцены, а затем без чувств упала вниз. Хохотавшая публика вновь приумолкла, в тишине раздался грохот кеглей, и тот же голос удовлетворенно произнес: "Хорошо легла чертовка, ровненько…"
Зрители расходились весьма довольные, а один субтильный господин нашел забившуюся в угол от стыда актрису и вручил ей букетик цветов.
- Замечательно, божественно, - восторгался он, - вы играли прекрасно, только объясните мне, почему же этот ваш господин Островский назвал драмой такую отличную комедию?