Аналогичный эффект, очевидно, имели изображения с участием сатиров в вазовой живописи. Здесь одним из популярнейших сюжетов были сцены "комоса" – процессий в честь бога вина Диониса. В этих сценах сатиры танцуют, подглядывают за женщинами, преследуют их. При этом они никогда не имеют успеха у женщин, греческие художники всегда проводят строгую линию между животным и человеческим мирами. Все это позволяет нам понять эстетическое и нравственное значение этих бесчисленных сцен с сатирами, где, как правило, не существует никаких ограничений: сатиры здесь преследуют менад, занимаются мастурбацией, спариваются с ослом, занимаются любовью друг с другом. Мир сатиров – мир абсолютной дозволенности, здесь царствует животное начало.
Очень часто в сценах с участием сатиров изображаются фаллосы, которые ведут самостоятельную жизнь и представляются в виде какого-либо орудия или животного. На краснофигурной амфоре (Бостон 98.892) сатир угрожающе размахивает огромным фаллосом, у которого на конце изображен глаз. На другом сосуде сатир в леопардовой шкуре подбирается к жертве, держа в руке вместо копья фаллос. На краснофигурном пиктере, принадлежащем кисти Дуриса (Лондон E 768) изображается сатир, который балансирует на своем фаллосе сосуд, в который другой сатир наливает вино или воду. На краснофигурном килике (Брюссель А 753) сатир галопирует на огромной птице, у которой голова и шея изображены в виде огромного фаллоса. На чернофигурной вазе (Париж К 414) изображена женщина, несущая в одной руке фаллос в виде птицы, а в другой корзину, наполненную фаллосами.
На другом сосуде фаллос изображен в виде пасущегося коня. Все эти фантастические изображения – фаллос-конь, фаллос-птица – символизируют сексуальную энергию животного мира, то, что свойственно звериному началу, в отличие от человека. Следует сказать, что границы этого мира довольно жестки. Даже бог Дионис, который всегда изображается в окружении сатир и менад, никогда не изображается, участвующим в активной сексуальной сцене. Все это – антимир, противостоящий нормальной человеческой сексуальности. Не случайно, что при этих сценах никогда не присутствуют ни Эрот, ни тем более Афродита. Поэтому сексуальная жизнь сатиров, их животная эротика служила как бы противопоставлением человеческой эротике как сфере культуры и укрощения животных инстинктов.
Другая область грубой и гипертрофированной сексуальности связана с изображением комических сцен. В этом смысле характерна чернофигурная вазопись из Беотии, в которой традиционные сюжеты афинской мифологии – странствующий Одиссей или даже Зевс-громовержец – изображаются в подчеркнуто комическом и даже гротескном виде. Как правило, на этих изображениях, как и в сценах с сатирами, огромные фаллосы, имеющие цель, очевидно, усилить комическое впечатление, принизить героя, заземлить героический сюжет до бытовой сценки.
В классической античной вазописи гипертрофированная сексуальность не подчеркивает, а принижает мужское достоинство. Огромный фаллос – атрибут звериной животности.
Человеческая любовь
Главным материалом античного искусства была, как известно, мифология. Это не означает, что греческие художники отказывались от изображения повседневной жизни. Наряду с этим высоко идеальным и монументальным изображением существовал и чисто бытовой жанр, рисующий обычные бытовые сценки и любовные приключения. Жанр этот относится к вазовой росписи, он-то и позволяет увидеть и ощутить многое, связанное с жизнью древних греков – их обычаи, традиции, привычки, вкусы, симпатии и антипатии. Действительно, в вазовой живописи мы находим чрезвычайно реалистическое изображение всех оттенков чувства, связанного с эросом, разнообразные традиции, обряды и верования, которые античный Эрос порождал.
Известно, что в изображении гражданской жизни художники Древней Греции отличались высоким гражданским этосом, чувством уравновешенности. Правда, существовали изображения, которые поражают известной смелостью изображений в области сексуальных отношений. Но чаще всего эта откровенность касалась не столько жизни людей, сколько мифологии.
Вазовая живопись является важным источником наших знаний о сексуальной жизни в Древней Греции и Риме. Здесь мы можем увидеть сцены любви, соблазнения, измен, свадеб, ухаживаний, сексуальной магии, сексуального воспитания, серьезной драмы и эротических шуток, лирической поэзии и эротических игр.
Сцены любви, поцелуев, объятий очень часты в античной вазописи. В архаический период они еще не лишены религиозного и культового значения, как это видно на Этрусской онохойе VII в. до н. э.
По мере того как росли возможности изображения человеческого тела в движении, в эротических сценах стали преобладать чувственность и грациозность. Художники греческой классики обладали высочайшим талантом в изображении идеальной телесности, и поэтому в откровенно эротических сценах обязательно присутствует чувство гармонии, совершенства и катарсического очищения.
Во многих современных работах о сексуальности или эротике древних греков главный интерес исследователей сосредотачивается на гомосексуализме, в большой степени свойственном античной культуре. Но при этом довольно часто забывают, что греки были не только гомосексуальны, но и гетеросексуальны. Поэтому нам кажется, что было бы слишком односторонне, как это делает, например, Джулия Кристева, связывать античный Эрос только с "чувством гомосексуальности" или с повсеместным "господством фаллоса". Античная сексуальная культура была разнообразной и часто изысканной, способной одухотворять чувственность и придавать идеальный характер повседневной жизни. Именно это получило отражение в античной литературе, поэзии и изобразительном искусстве.
Античный эрос является прекрасным выразителем особенностей античной культуры. Как известно, античная культура прндставляла собой прежде всего культуру тела. Поэтому все античное искусство было в высшей мере пластичным, оно прекрасно выражало телесность, которая не была лишена духовности, но эта духовность не была оторвана от тела, а существовала только в нем, внутри его. На эту особенность античной культуры обратил внимание Освальд Шпенглер, который сравнивал ее с "фаустовской" культурой, в основе которой лежит глубокое понимание пространства, как преодоления телесности. "Из античного идеала, – писал Шпенглер, – вытекало безоговорочное принятие чувственной видимости, из западного – ее столь же страстное преодоление. Аполлоническая душа, евклидовская, точечная, ощущала эмпирическое, зримое тело совершенным выражением своего способа существования, фаустовская душа, рвущаяся в дали, находила то же выражение не в персоне, soma, а в личности, характере или как бы еще это ни называли. "Душа" – для подлинного эллина она была в конце концов формой его тела. Так определил ее Аристотель. "Тело" – для фаустовского человека было сосудом души. Так ощущал Гете."
С этим пониманием телесности был связан античный Эрос так, как он получил отражение в античной скульптуре и вазовой живописи. Здесь чувственность, духовность и телесность находятся в нерасторжимом единстве.
Александр Люсый
ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ: ИЗ АФИН В ЕВРОПУ
В свое – собственно олимпийское – время значимое воздействие Олимпиад охватило и религиозную жизнь (олимпизм способствовал созданию общегреческой так называемой олимпийской религии), и политику (идея священного перемирия – экехерия – прекращение всех военных конфликтов во время состязаний, объединение страны), и экономику (развитие общенационального рынка), а также общественную мысль, педагогику и мораль. В искусстве Олимпиады утверждали образ "калос кагатос" (прекрасная душа в прекрасном теле), в политической жизни внедряли полисное гражданское демократическое мировоззрение. Олимпиадами мерялось время истории. В Древней Греции богов можно было ублажить, принеся им в дар музыку, танец, поэзию, драматическое представление или атлетическое состязание. Однако спорт не стал видом искусства наравне с музыкой, танцем, поэзией или драмой. В той мере, в какой древнегреческие атлетические празднества были религиозным ритуалом и артистическим выражением, они переставали быть спортом в современном понимании.
Исследователи также указывают на генетическую близость спортивных состязаний и погребальной обрядности, взять хотя бы игры, устроенные Ахиллом после погребения Патрокла. По мнению культуролога В. Михайлина, это был способ праздничного перераспределения удачи и в то же время способ ритуального восстановления справедливости и "очистки" места. Знаменательной стала история с сыном Тантала Пелопсом (давшем имя полуострову Пелопонес), который выиграл преступным путем в соревнованиях с Эномаем его дочь Гипподамию и землю, а затем учредил для "очистки" проклятого "наследства" раз в четыре года игры, ставшие Олимпийскими.
Согласно другим вариантам мифологии, Игры учредил – либо Геракл, либо сам Зевс в знак победы над своим кровожадным отцом Кроносом (а Геркал лишь возобновил их в 776 г. до н. э., победив жестокого царя Авгия и установив четырехлетний цикл). Общий мотив один – все известные игры (к примеру, Пифийские) учреждались и проводились в местах, пограничных между враждебными территориями. Олимпия расположена на границе между Элидой и Аркадией и представляла собой арену затяжных боевых действий между элейцами, аркадянами и лаконскими дорийцами. Место проведения зимней Олимпиады в Сочи в 2014 году тоже оказалось на аналогичной границе…
Спортивные игры стали составной частью древнегреческой общественной педагогики, основанной на героическом примере. "Как средневековье при своем конце завещало нам "Подражание Христу", так греческое средневековье передало классической Греции через Гомера это "Подражание Герою"". Именно в этом глубинном смысле Гомер стал воспитателем Греции, представляя уму читателя-воспитанника идеализированные образцы героического, а вечность его творений свидетельствует о реальности высшей награды – славы. И, как свидетельствует история, его уроки были усвоены, героические примеры неотступно преследовали умы греков. Александр Великий, как позже – Пирр, видел себя в мечтах новым Ахиллом. Множество греков вслед за ним училось у Гомера "презирать долгую и тусклую жизнь ради славы краткой" – но геройской. Спорт при этом был один из главных путей достижения славы как мерила доблести (αρετή), высшего жизненного идеала смельчака и героя. Не зря в VIII песне "Одиссеи" (145-149) сын царя феаков Лаодам приглашает Одиссея попытать свои силы в гимнастическом турнире и изведать ту великую ни с чем не сравнимую славу, которую дают доброму мужу быстрые ноги и крепкие руки. Ханс Гумбрехт связывает начало европейской поэзии с восхваления атлетов в пиндаровских одах, оговариваясь следующим образом. "Конечно, как только мы беремся понять эти велеречивые стихи, мы осознаем, что атлеты, прославляемые в них, никогда на самом деле не выходят на первый план, по крайней мере не так, как это представляет себе современный человек. Их имена и состязания, которые они выигрывали в Олимпии и Дельфах, редко когда фигурируют в темах научных исследований. Тексты Пиндара состоят из запутанных, иногда с трудом понимаемых схем, основанных на мифологии и теологии, из генеалогий семей атлетов и историй городов, за которые они выступали, – некоторые ученые между тем даже рассматривают эти поэмы как наиболее подлинные свидетельства о древнегреческой космологии, имеющиеся у нас. Спортивные достижения на стадионах и в гимнасиях упоминались лишь изредка, и то либо в незначительных, либо в самых общих описаниях". Примером тому могут послужить строки из олимпийской песни "Ферону Акрагантскому, на победу в колесничном беге":
Счастье победы
Смывает труд состязанья.
Богатство, украшенное доблестью,
Ведет мужа от удачи к удаче, от заботы к заботе,
Сияет звездой,
И нет сияния, свойственнее человеку.
То есть, вместо подробных красочных описаний колесниц и состязаний, читатель знакомится прежде всего с желании поэта вознести хвалу участникам действ. При этом довольно обыденно – без какой-либо образной многозначительности – выглядят списки, просто-напросто педантично перечисляющие множественные триумфальные победы пиндаровских атлетов. Вот – Диагор Родосский, который не только превосходил всех в кулачных боях в Олимпии, но и
Четырежды был счастлив на славном Истме
И раз за разом – в Немее и кремнистых Афинах.
Знала его и аргосская медь,
И аркадские и фиванские выделки,
И уставные борения беотян,
И Пеллена,
И Эгина,
Шестикратного победителя;
Не иное гласит и в Мегарах каменная скрижаль.
Доминантными темами в похвальных одах Пиндара атлетам V века до н. э. были религиозный восторг и воспевание культуры.
Известно, что олимпийские празднества длились пять дней и состояли из множества сменяющих друг друга спортивных состязаний и религиозных обрядов, не так уж отличавшимися друг от друга. Первый день доставался глашатаям, музыкантам и спортивным соревнованиям юношей. Второй день отводился конным скачкам, гонкам на колесницах (в том числе с мулами в упряжке), а также проходящим на полуовальном стадионе главном мероприятии – пятиборье (пентатлон), состоявшее из состязаний по бегу на стадию, прыжков в длину, метания диска, метания копья и борьбы. В третий день происходили гонки, не входившие в пятиборье. Четвертый день посвящался борьбе, кулачному бою и панкратиону (крайне жесткому виду борьбы и рукопашного боя), соревнования по которым проводились на палестре, прямоугольной обнесенной аркадами площадке. На задворках стадиона зрители наблюдали за состязаниями по бегу гоплитов – забегами на средние дистанции для тяжеловооруженных воинов.
На всех панэллинских играх атлеты выступали обнаженными, и это, как отмечает X. Гумбрехт, играло культурную роль, а не было знаком архаического состояния общества. Перед соревнованиями атлеты натирали свое тело маслом, что некоторыми историками трактовалось как вид соревновательной стратегии и способ повышения результативности (в особенности в состязаниях по борьбе). Масло придавало обнаженным телам атлетов блеск отраженного солнца, и сам этот осязаемый ореол выделял их из ряда обычных людей, превращая в прекрасные живые скульптуры. Из других удивительных с точки зрения современного болельщика особенностей тогдашних игр было полное отсутствие командных видов спорта. Каждый, а особенно владельцы лошадей, мулов и колесниц могли принять участие в состязаниях и пополнить ряды олимпийских чемпионов.
Среди всех религиозных обрядов, исполняемых в Олимпии, особенно выделялись: жертвоприношение мертвым, происходившее на второй день, жертвоприношение Зевсу с последующим пиром для всех атлетов на третий день и заключительное пиршество после объявления победителей на пятый день. В оде "Ферону Акрагантскому" Пиндар попытался зафиксировать эти последние моменты безграничного восторга и гордости, в их созвучии со славой, даруемой одними только богами:
Счастье победы
Смывает труд состязанья.
Богатство, украшенное доблестью,
Ведет мужа от удачи к удаче, от заботы к заботе,
Сияет звездой,
И нет сияния, свойственнее человеку.
Остановимся подробнее на видах и принципах античного спорта. Борьба (греч. πάλη, παλαισμοσύνη, μονοπάλη; лат. lucta, luctatio, luctatus) признавалась в древности самым интеллектуальным из всех видов соревнований. Ведь здесь наряду с физической силой большую роль играло умение перехитрить и обыграть противника. Борьба воплощала высшую форму состязательности, к которой в архаическую и классическую эпохи чувствовал себя причастным каждый эллин. Поэтому борцовские реалии и терминология получали большое отражение в греческой литературе, а через ее посредство проникали в самые разнообразные области античной культурной жизни: риторику, литературную критику, образование и даже эротическую сферу. Из борьбы были заимствованы и получили распространение в литературе такие слова и выражения, как λυγίζειν ("изгибать, вертеть, поворачивать"), λυγισμός ("изгибание, изворот"), μέσον εχειν ("держать посередине"), άττοτριάζειν ("утраивать"), τριακτήρ ("трижды, т. е. окончательно победивший"), άτρίακτος ("трижды непобежденный"), νώτα κονίειν ("испачкать спину прахом"), ές γόνατα πίπτειν ("падать на колени"), έμβάλλειν ("нападать с фронта"), παρεμβολή ("атака сбоку") и др. В программу Олимпийских игр борьба входила не только в качестве самостоятельного вида спорта, но и как составная часть пентатлона. Техника борьбы также использовалась и панкратиастами.
В Олимпии состязания в борьбе среди мужчин были введены на 18-й олимпиаде (708 г. до н. э.), а среди мальчиков – на 37-й (632 г. до н. э.). Соревнования в борьбе проводились по определенным правилам, которые могли иметь отличия в зависимости от времени и места проведения состязаний. Кроме того, правила поединка иногда определялись предварительной договоренностью атлетов. В то же время имеющиеся свидетельства позволяют составить вполне целостное представление о своде правил, принятых в этом виде спорта.