Этический элемент профессии репортера активно обсуждается ТВ. Вопросы, приглашающие к дискуссии, как правило, касаются частных коллизий, не затрагивающих самой философии ТВ, но, главное, идеологии ТВ, например: объемы допустимой информации, качество, принципы ("любая информация лучше, чем ее отсутствие"), пределы провокационности, ангажированность, соотношение радикализм/компромисс предлагаемой информации и т. д.
Подобных вопросов применительно к книге, автору и читателю никогда не возникало. Если даже кто был уличен в ангажированности, резонанс дискуссий в дотелевизионную эру был весьма скромным.
Телевизионная игра в объективную подачу новостей или объективную аналитику – это что-то вроде присутствия при заключении пари об исходах пари, заключаемых кем-то другим. То есть акт присутствия при полной иллюзии зрительской значимости зависит от игр, происходящих где-то очень далеко. В другом, виртуальном мире. Зрительские инвестиции в пари – соучастие, заинтересованное отношение, даже интерактивное голосование – никак не влияет на политические либо идеологические стратегии тех, кто определяет эти стратегии. Но иллюзия соучастия остается и настойчиво пропагандируется ТВ.
ТВ определяет условный индекс потребительской уверенности, который если на что и влияет, так это на саму потребительскую уверенность, снижающую процент депрессивных настроений. В результате, любая новость или прогноз – от политических до экономических, как правило, выглядят весьма оптимистично, независимо от прозвучавших в передаче устрашающих цифр или умозаключений. ТВ – это оптимизм, которого так не хватает обывателю, и который редко когда проникал в художественную словесность.
ТВ понимает, что инвестиционный фонд настроений не может и не должен находиться в бравурном настроении. В дозированном объеме зрителю предлагается невеселые сведения о его жизни. Поводов для страхов множество – слухи, сообщения о курсе валюты, катастрофах, землетрясениях и т. д. Они пугают обывателя, но проходят короткой строкой новостной информации. Человеку навязывается жизнь в мире без судьбы: катастрофы – катастрофами, но не следует забывать, что независимо от курса доллара поп-звезды поют и пляшут, пусть это и называется судьбой, только чтобы не стало судьбой то, что стучится в дверь, как в первой части Пятой симфонии Бетховена.
Эффект объективности книги
Сопоставление книги и ТВ связано с опасностью поспешного обобщения. Когда говорят о ТВ, обычно подразумевают всю совокупность эфирного продукта, исходящего от экрана. Относительно книги, здесь возникает проблема: что подразумевать под книгой? Классическую литературу? Классику плюс массовую культуру? Как дифференцировать "качественное" (термин Г. Миллера) чтение и модный люмпен-гламурный ширпотреб, шедевры, не пользующиеся популярностью, и литературу эконом-класса, независимо от того, когда она создавалась, и т. д. В задачи данной статьи не входит иерархизация книжного рынка. Под книгой (для удобства выстраивания ориентиров), как институцией, оппонирующей ТВ, мы понимаем свод классических произведений, принадлежащих XIX веку – самому почитаемому в России ХХ века.
Книгу привычно воспринимать личностным отчетом писателя, который из бесконечного обилия информации скрупулезно отбирает факты, необходимые для создания произведения. Именно благодаря чуткому отбору материала либо "энциклопедической" насыщенности фактами книга обретает статус континуального текста, претендующего на целостное и достоверное воспроизведение мира.
Чтобы создать "убедительную" картину предлагаемого читателю художественного мира писатели используют широчайший ассортимент приемов, обусловленных личными пристрастиями и эстетической модой. Рецептура самая обширная: повествование от первого/второго/третьего лица, роман в письмах, жанр автобиографии, отказ от авторского присутствия; интимность или масштабность предлагаемого материала, "энциклопедичность", насыщение текста деталями, натуралистическими подробностями; идеологическая спекуляциями, философская полифония мнений; фактографическое, глагольное, ассоциативное письмо плюс жанры и эстетика журнализма и т. д. В итоге накопилась широчайшая палитра инструментов, которые в должной степени в определенной историко-культурной эпохе обеспечивают искомый эффект достоверности. При этом антагонистические эстетики могут сосуществовать в рамках единой литературной традиции: полифония в романах Достоевского не менее успешно работает на создание эффекта объективности, что и императивное письмо Толстого. И так далее.
Не менее важная проблема – личностная рецепция художественного текста, которая включает в себя множество исходящих: индивидуальный опыт читателя, определенные мировоззренческие и идеологические взгляды, возраст, профессиональный статус, культурная квалификация, принадлежность к тому или иному психотипу и т. д.
Эффект объективности на ТВ
Безграничный и хаотичный объем событий, совокупный персонаж ТВ, составленный из тысяч и тысяч героев-сюжетов, – все это вместе создают образ масштабной энциклопедической представленности мира на экране телевизора.
Писатель художественно обобщал, апеллировал к отдельному человеку, делясь с ним знаниями о социальных проблемах, философских идеях, идеологических пристрастиях. Эффект достоверности достигается ТВ широчайшим ассортиментом средств, оно завоевывает рынок внимания оптовой экстенсивностью, поставляя в каждый дом информацию о частных событиях, социальных коллизиях, типах мышления. В этом смысле ТВ может претендовать на роль всезнающего писателя XIX века. Не будет комплиментарным утверждением, что ТВ в ХХ веке сродни жанру, задачам и структуре некоего обобщенного жанра, включающего роман-эпопею, равно как лирическую исповедь.
Здесь можно было бы без тени иронии заметить, что ТВ – успешный синтез эстетик Байрона, Достоевского и Толстого: веер программ создает эффект полифонии, но в качестве автора-источника выступает даже не гендиректор канала, а метафизический императив, имя которому Эфир. Подобное заявление отдает душком мистики, но оно справедливо хотя бы по той причине, что мало кто из телезрителей понимает техническую сторону передачи картинки и в состоянии объяснить, каким образом по воздуху, который некогда тот или иной писатель вдыхал полной грудью, сейчас передаются картинки, фильмы, улыбки и дискуссии.
Общий философский характер рецепции печатных средств информации книги, газеты, журнала практически одинаков. ТВ изменяет объем и интенсивность вовлечения обывателя в виртуальные миры.
Человек во все времена пребывает между реальностью, неартикулированной в слово, стиль, жанр, и ее метафорическим образом. Самой реальности – объективной, лабораторной и честной – в книге, как и в любом другом поставщике условной информации, при этом претендующей на истинность, никогда не было. Хвалебные заверения исследователей литературы в том, что писателю имярек (методу, литературному направлению) "с исключительным мастерством удалось" что-то перенести на бумагу, "затронуть лучшие чувства читателей", "побудить" их к действию, с "гениальной проницательностью передать своеобразие эпохи" и т. д., не имеют малейшего отношения к истинному положению вещей. Так или иначе, художник воссоздает свое частное видение реальности, мало совпадающее с точкой зрения современников. Следует прислушаться к верному заявлению героя Э. Круми: "Любой человек моего поколения знает, что в "развеселые шестидесятые" веселье на самом деле происходило там, где нас не было, что веселилась более фешенебельная публика, тогда как наши собственные похождения отличались подражательством, и у нас все время было ощущение, что мы опоздали. Точно так же мы считаем, что в "Опасных связях" воплощена циничная мораль того времени; однако Лагарп был современником Лакло, знал мир, который тот якобы описал в своем романе, и называл этот роман "историей десятка дураков и потаскух". Этот мир был так же далек от жизни Лагарпа, как "Бесшабашный всадник" – от той, что живу я".
Писатель не может быть объективным в силу целого ряда причин. Он, как и любой другой человек, не в состоянии осмыслить широкий пласт реальности, освидетельствовать жизнь, которой не принадлежит. Любая попытка передать жизнь "в формах самой жизни" (просто у этой жизни формы не соответствуют эстетическим формам ее интерпретации) сталкивается с целым рядом условностей: писатель испытывает на себе влияние философско-эстетической моды, жанра, стиля, принципов словоупотребления и т. д. Освободиться от условно-формальных требований словесности письменнику не представляется возможным. В противном случае он не будет понят читателем.
Обыватель привык равно доверять или не доверять информации. В этом смысле в его задачу не входит дифференцировать источники этой информации, до ХХ века он черпал ее из книги, с последней трети прошлого столетия – в основном из ТВ.
В этом смысле по многообразию, "энциклопедичности" и "объективности" репрезентации реальности любой телевечер перекрывает "объективный" информационно-аналитический потенциал всей словесности за последние пару веков.
Книга, при всех ее хрестоматийных достоинствах, была далека от задачи предложить потребителю образ гипермасштабного мира.
К примеру, о вещах, которые находились вне индивидуального контроля, патриархальный человек попросту не думал. Газета, а затем ТВ стали настойчиво навязывать ему информацию об этих вещах. Окончательное разрушение патриархальной семьи произошло с помощью массированной политики ТВ-вовлечения человека в макромир. ТВ расширило вовлеченность в мир, который для человека всегда оставался невнятным и который, собственно, не нужен и опасен, ввиду того что его трудно вписать в структуру обывательской жизни.
ТВ позиционирует себя в качестве объективного источника информации, как место, где торжествует плюрализм идей и мнений, оно предоставляет слово всем: сектантам, клирикам, рокерам, генетикам, историкам. Каждый персонаж несет свою истину и активно ее отстаивает. Полифония взглядов очевидна и похвальна, Кэмерон Э. осматривает проблему: "Это они, конечно, для того, чтобы хоть немного развлечь слушателей. Этнические группы, живущие во взаимной ненависти и скованные разной исторической правдой, исключающие друг друга верования, отрасли промышленности и движения, каждый день сводящие на нет работу других, а также развлекательные программы, косо смотрящие друг на друга, – все это собрано бок о бок и награждено одним скопом, причем каждая награда ставит под сомнение правомерность другой. Ну, например, ремесло лесоруба объявляется достойным награды, но и дело защиты деревьев – тоже. Но разве правомерность одного не отменяет автоматически правомерность другого?"
Близкого, не несравненно меньшего по масштабам эффекта некогда добивалась и литература. Жизненный и, что более важно, культурный опыт писателя и верного ему обывателя, воспитанного культурой, был гарантом убедительности книги. При этом доверие художественной литературе граничило с парадоксом. Прочитал обыватель Пушкина – прав Пушкин, Чехова – Чехов. Но достаточно было мнению Пушкина, Чехова столкнуться с жизнью, тотчас обнаруживалось, что в реальности красивые ценностные идеи писателей не получают явных привилегий, даже, напротив, уничтожаются полифонией куда более значимых идей, которые в литературе напрочь отсутствуют или же существуют в пределах неких традиционных формул. Этот парадокс решался наивным испытанным способом. Ценностные ориентиры Пушкина или Чехова, материализованные в виде звонких цитат, прописывались в сборничках "В мире мудрых мыслей" и предлагались жизни в качестве идеального образца и воления.
Апологеты книги скоропалительно обзывают телевидение рынком вторичных ценных бумаг, идей и слов. Обидчивая поспешность оценки очевидна. ТВ-слово информационно, всегда готово к употреблению, в нем тотально явлены смыслы и значения, в которых отсутствует замешательство, свойственное книге.
Танцуют все: А. Роб-Грийе, А. Рене, неистовый Виссарион
Содержание ТВ-информации и ТВ-картинки, рекламные заставки, перебивки планов, многожанровость и многотемье создают новый тип хронотопа, вносят коррективы в привычное обывательское представление о времени и о себе во времени.
А. Роб-Грийе размышляя о феномене времени в фильме Алена Рене "Прошлым летом в Мариенбаде", предпринимает литературоведческий анализ текста, тождественный опыту прочтения книги: "…мир, в котором разворачивается действие всего фильма, характерным образом принадлежит вечному настоящему, которое делает невозможным любое обращение к памяти. Это мир без прошлого, который в каждый момент является самодостаточным и постепенно исчезает. Этот мужчина и эта женщина начинают существовать, только когда они первый раз появляются на экране; до этого их просто нет; и когда сеанс завершается, они вновь перестают существовать. Их существование длится столько же, сколько длится фильм. Помимо тех образов, которые мы видим, слов, которые мы слышим, никакой реальности здесь быть не может".
Размышления писателя о фильме могут быть успешно перенесены на процедуру восприятия книги. Как бы ни хотелось отечественному читателю, воспитанному в одном из обихоженных гнезд классического литературоведения, восходящего к Белинскому, хвалебно утверждать по известной модели, что каждое произведение великого писателя есть своего рода "энциклопедия русской жизни", подобное заявление чудовищно некорректно. Онегин и Татьяна, Каренина и Вронский начинают существовать в тот момент, когда о них заходит речь в книге. Сколько бы писатель не убеждал нас в наличии некоего глобального контекста, даже эскизно явленного в книге, внимание читателя сосредоточено на подглядывании за частным человеческим опытом. Именно он, а не прочая реальность, делает книгу интересной читателю-обывателю.
В этом смысле ТВ рождает бесконечное множество контекстов, оно подобно библиотеке сюжетов, которая с настойчивостью заявляет принадлежность к современности зрителя. Эта современность понимаема и принимаема почти всей ТВ-аудиторией.
Телевизионная картинка предлагает образы мира без обязательства зрительского присутствия на месте событий, но с обязательством стать свидетелем этих событий. В этом заключается несомненный демократизм ТВ.
А вот книга элитарна. Чтобы хоть чуть вникнуть в фабулу воспитания Онегина, читателю недостаточно банально зафиксировать информацию, ему нужно в детстве гулять с гувернером по Летнему саду или досконально изучить пушкинскую эпоху. Конечно же речь идет об истинном любителе и поклоннике словесности. Относительно ТВ процедура восприятия предельно упрощена: визуальный ряд дает точное представление о контексте происходящего и не требует от зрителя отменной культурной квалификации.
Книга всегда соотнесена с определенным уникальным социальным и мыслительным контекстом. Потребность в этом контексте у ТВ ослаблена или сведена к минимуму. Зрителю, безусловно, приятно увидеть на экране некое место, которое он когда-то посещал, но сотни и тысячи иных мест, предлагаемых его вниманию за один только вечер, не подразумевают воспоминания, рефлексии либо срочного обретения новых знаний. Книга же апеллирует исключительно к субъективному опыту и связана с требованием хоть отчасти быть равным автору в той или иной своей психологической ипостаси или жизненной квалификации.
Это касается не только общения с психологическим миром героев классики, но и "производственными" темами. Война, сбор урожая, строительство и прочее, описанное в книге, предлагается читателю в качестве популярно-философских этюдов, которые создают эффект объективности и расширяют общие представления человека, не вовлеченного в сам процесс названных деятельностей, о многообразном мире.
Книга предлагала художественный компендиум писательского знания о мире. ТВ поставляет информацию о многообразии людской деятельности, но информация лишь часть услуги, активно приправленная аналитикой, художественностью, эмоциональностью. В этом смысле масштаб интереса к реальности у ТВ не меньше, а даже больше, чем у книги.
На единицу зрительского внимания ТВ предлагает более концентрированный, в сравнении с книгой, образ реальности, убеждая в жизненной важности того или иного события для каждого зрителя.
Скирдовщик Константин Левин – философский образ, несущий идеологическую, моральную и прочие нагрузки, смысл которых грандиознее самой высокой бытийной компетенции читателя. А вот телесюжет силосования в Костромской области предлагается телезрителю в качестве частного события, от осуществления которого зависит некая добротная – или не очень – составляющая жизни этого самого телезрителя: заготовка кормов, цены на молоко и мясо, скромность пенсии.
При этом следует обратить внимание на оборотную сторону тождества читательского-зрительского опыта тем или иным носителям культурной информации. Книга – это костюмированное историческое где-то и философско-идеологическое когда-то , но речь в ней идет только о субъективно авторском и воображаемо читательском содержании мира.
Реальность, предлагаемая ТВ, является как внешней, так и сугубо интимной. Эта реальность дискретна (быстрая смена лаконичных по объему сюжетов), ее пространственные параметры нарушены ("а теперь к катастрофе в Африке…"), не соблюдается календарный порядок ("…от событий сегодняшнего дня перейдем к истории. Сто лет назад…"), но совокупный сюжет ТВ создает в сознании телезрителя иллюзию целостности. Что очевидно абсурдно.
К. Хани и Дж. Манцолэти отмечают, что ТВ как средство массовой коммуникации использует в основном зрительные образы и словесные описания, поэтому влияние ТВ "больше сказывается на нашем познании, а не на поведении. Оно овладевает нашим вниманием, заставляя фокусировать свой взгляд на потоке постоянно меняющихся образов. Телевидение заставляет людей усваивать важную информацию, хотя они об этом даже не подозревают. Являясь пассивными наблюдателями происходящего на телеэкране, мы приглушаем свои критические и оценочные способности, и именно в этом состоянии относительной пассивности мы наиболее подвержены влиянию телевидения. Телевидение дает нам информацию о таких сферах человеческой жизни, о которых до этого у нас не было почти никакого представления. Но сведения, полученные с телеэкрана, зачастую оказываются неверными. То, что телевидение показывает нам в качестве "действительности", очень часто не имеет ничего общего с реальным положением вещей, и все усвоенные таким образом знания оказываются ложными".
Для ТВ идеи, слова не есть первичная реальность, они являются производными от самой природы ТВ (визуальный характер, демократизм, ориентация на репортерскую "объективность" подачи, а потом уже – формат передачи, идеология канала, вкус и квалификация редакторов, темперамент, активность ведущего и т. д.).
Пока включен телевизор…