*
Главное, что должен уметь писатель, - претворять те чувства, которые он испытывает, в те, которые он хочет внушить. Поначалу ему это удается случайно. Но затем на место случая должен прийти талант. Значит, у истоков гения стоит случайность.
*
Он всегда вставляет: "Как говорят у нас на родине…" - и добавляет банальные фразы, не имеющие родины. Напр.: "Как говорят у нас на родине: "волшебная погода" (или "блестящая карьера", или "примерная барышня", или "феерическое освещение"".
*
11 ноября. Точь-в-точь как крысы!
*
Утром все покрыто инеем, небо сияет над гирляндами и хоругвями светлого праздника. В десять часов, когда уже пригревает солнце, воздух наполняется звонкой музыкой оттепели: легкий шорох - словно вздыхают деревья, падение инея на землю, словно валятся друг на друга белые мухи, полет запоздалых листьев, беспрерывно осыпающихся под тяжестью льда и едва заметных на поверхности земли, словно истлевший прах. Кругом - тающие в дымке холмы и долины. Стоит вглядеться повнимательнее, и замечаешь, что, утратив все свои краски, этот пейзаж сразу постарел. За одно утро из глубины тысячелетий всплывает очень древний край… Этот волнорез, поросший деревьями и папоротником, устремляется, словно нос корабля, к месту слияния двух рек. С первыми лучами солнца он освобождается от белого покрова и кажется единственным живым местом среди этой равнины, седой, как вечность. По крайней мере в этом месте неясный гул двух потоков противостоит окружающему безмолвию. Но постепенно и журчание воды растворяется в пейзаже. Не затихая ни на миг, оно, однако, обращается в молчание. И лишь тройки дымчатых ворон, пролетающие время от времени в небе, возвращают пейзажу признаки жизни.
Сидя на краю волнореза, я совершаю неподвижное плавание по равнодушному краю. Только вся природа и этот белый покой, который зима дарует чересчур пылким сердцам, - только они могут смирить сердце, терзаемое горькой любовью. Я вижу, как разрастается в небе светлое пятно, рассеивающее предчувствие смерти. Наконец-то мне, которому теперь все говорит только о прошлом, является свыше знамение будущего. Замолкни, легкое! Пей этот бледный, ледяной воздух, который питает тебя. Молчи. Как хочу я не слышать больше твоего медленного гниения - как хочу обратиться наконец к…
*
Сент-Этьенн.
Я знаю, что такое воскресенье для бедного человека, который работает. Главное, я знаю, что такое воскресный вечер, и если бы я смог передать и выразить то, что знаю, я смог бы сообщить воскресенью бедняка общечеловеческий смысл.
*
Мне не следовало бы писать: если бы мир был ясен, искусства бы не существовало. Но если бы мир казался мне осмысленным, я не стал бы писать. Есть случаи, когда следует говорить о себе - из скромности. Добавьте, что четкое определение потребовало бы от меня гораздо больших умственных усилий, и в конце концов я не записал бы его. Это истина блестящая, но безосновательная.
*
Разнузданная чувственность приводит к убеждению, что мир бессмыслен. Целомудрие, напротив, возвращает миру смысл.
*
Кьеркегор. Эстетическая ценность брака. Мысли продуманные, но слишком много словословия.
Роль этики и эстетики в формировании личности: гораздо более основательно и волнующе. Апология всеобщего.
Для Кьеркегора эстетическая мораль ведет к самобытности, а на самом деле главное - прийти к всеобщему. Кьеркегор - не мистик. Кьеркегор критикует мистицизм за то, что он отстраняется от мира, - именно за то, что он не достигает всеобщего. Если Кьеркегор и совершает скачок, то это скачок в области ума. Это скачок в чистом виде. Я говорю об этической стадии. Но на стадии религиозной все меняется.
*
Когда именно жизнь становится судьбой? Когда человек умирает? Но это судьба для других, для истории или для его родственников. В сознании? Но ум человеческий сам творит образ жизни как судьбы, вводит связность туда, где ее нет. В обоих случаях перед нами иллюзии. Что же из этого следует? Что судьбы не существует?
*
Злоупотребление образом Евридики в литературе 40-х годов. Ибо никогда еще столько любовников не жили в разлуке.
*
Все искусство Кафки состоит в умении заставлять читателя перечитывать. Его развязки - или отсутствие таковых - подсказывают истолкование, но подсказывают весьма неопределенно и принуждают возвращаться к началу, чтобы, перечитав книгу под новым углом зрения, примерить к ней это истолкование. Иногда возможны две или три трактовки, из чего вытекает необходимость второго и третьего чтения. Но не следует искать объяснения для каждой детали в книгах Кафки. Символ - всегда обобщение, и художник переводит его, не разрушая его цельности. Дословный перевод здесь невозможен. Можно восстановить лишь общий смысл. А остальное - дело случая, которому платит дань всякий творец.
*
В этом краю, где зима стерла все краски, потому что кругом все бело, отменила все звуки, потому что снег их приглушает, уничтожила все запахи, потому что холод отбивает обоняние, первое благоухание весенних трав воспринимается, должно быть, как радостный зов, трубный глас чувств.
*
Болезнь - монастырь со своим уставом, своей аскезой, своим молчанием и своими видениями.
*
Ночью в Алжире лай собак разносится в десять раз дальше, чем в Европе. От этого в нем слышится тоска, неведомая тесным европейским странам. Собачий лай - язык, который звучит сегодня только в моей памяти.
*
Развитие абсурда:
1) является ли потребность в единстве главной заботой;
2) может ли мир (или Бог) удовлетворить ее.
Человек должен сам создать для себя единство, либо внутри мира, либо отвернувшись от него. Так восстанавливаются в правах нравственность и аскеза, которым еще предстоит найти точное определение.
*
Жить своими страстями - значит также и жить своими страданиями, в которых - противовес страстям, поправка к ним и плата за них. Когда человек умеет - и не на словах, а на деле - оставаться один на один со своим страданием, преодолевать свое желание спастись бегством, умеет не доверять иллюзии, будто другие способны "разделить" с ним страдание, ему уже почти ничему не надо учиться.
*
Вообразим себе мыслителя, который, опубликовав несколько книг, заявляет в своем новом сочинении: "До сих пор я шел по неверному пути. Теперь я начну все сначала. Я понял, что был не прав", - после этого никто никогда не станет принимать его всерьез. А между тем он доказал бы таким поступком свое право мыслить.
*
Вне любви женщина скучна. Она ничего не понимает. Надо жить с одной из них и молчать. Или спать со всеми и делать свое дело. Самое важное - не в этом.
*
Паскаль: Мы всегда совершаем ошибку, исключая что-то из своего поля зрения.
*
Уравнение в "Макбете", но уравнение дьявольское по своей природе: "Fair is foul and foul is fair". "And nothing is but what is not". И далее, акт II, сцена III: "For from this instant there is nothing serious in mortality". В серии Гарнье перевод: "The night is long that never finds the day" - "всякой долгой ночи приходит на смену день" (?).
Да - "it is a tale by an idiot, full of sound and fury, signifying nothing".
*
Боги наградили человека великими, блистательными добродетелями, позволяющими ему достичь всего, чего он пожелает.
Но одновременно они наградили его и добродетелью более горькой, внушающей ему презрение ко всему, чего он достиг.
…Вечно наслаждаться невозможно, в конце концов наступает усталость. Превосходно. Но отчего? На практике невозможно наслаждаться вечно, потому что невозможно наслаждаться всем. При мысли обо всех тех наслаждениях, которые тебе совершенно недоступны, ощущаешь такую же усталость, как при мысли о тех, которые ты уже испытал. Если бы в самом деле можно было бы объять все наслаждения без исключения, почувствовали бы мы усталость?
*
Вот вопрос: любите ли вы идеи - всей душой, всем существом? Может ли идея лишить вас сна? Чувствуете ли вы, что готовы отдать за нее жизнь? Сколько мыслителей отступились бы!
*
Для публикации пьес: Калигула - трагедия; Изгнанник (или Будеёвице) - комедия.
*
15 декабря.
Согласиться на испытание, с его помощью достичь единства. Если другая сторона не откликнется, умереть, не преодолев различий.
*
Красота, говорит Ницше вслед за Стендалем, - это обещание счастья. Но если сама она не является счастьем, что может она обещать?
*
…Только когда все вокруг занесло снегом, я заметил, что двери и окна синие.
*
Если правда, что преступление отнимает у человека весь запас жизненных сил (см. выше)… Значит, преступление Каина (а вовсе не Адама, которое сравнительно с Каиновым грехом кажется мелким проступком) истощило наши силы и отняло у нас любовь к жизни. В той мере, в какой мы принадлежим к племени Каина и несем на себе его проклятие, мы страдаем от этой странной пустоты и тоскливого ощущения собственной никчемности, которое возникает вслед за слишком бурными взрывами страсти и слишком смелыми поступками. Каин разом лишил нас всякой возможности деятельной жизни. Это и есть ад. Но находится он, безусловно, на земле.
*
"Принцесса Клевская". Не такая уж простая вещь. Она разветвляется на несколько повествований. В конце единство, но в начале - сложность. По сравнению с "Адольфом" это запутанный роман.
Подлинная простота здесь в понимании любви: г-жа де Лафайет видит в любви опасность. Это ее постулат. Вся книга, как, впрочем, и "Принцесса де Монпансье", и "Графиня де Танд", исполнена недоверия к любви (что, разумеется, есть полная противоположность равнодушию).
"Он ждал смерти, его помиловали, но им овладел столь сильный страх, что через несколько дней он умер, не приходя в сознание". (Всех героев Лафайет, которые умирают, убивает чувство. Понятно, отчего чувства так страшат ее.)
"Я сказал ему, что, пока печаль его знала предел, я одобрял и разделял ее; но если он всецело предастся отчаянию и утратит разум, я не стану его жалеть". Великолепно. Вот целомудрие наших великих эпох. Оно мужественно. Но лишено черствости. Ибо тот самый человек (принц Клевский), который произносит эти слова, умрет именно от отчаяния.
"Шевалье де Гиз… решился не помышлять более о любви госпожи де Клев. Но, дабы отказаться от этого предприятия, казавшегося ему столь трудным и славным, ему потребна была какая-либо иная великая цель. И он замыслил взять Родос".
"Слова госпожи де Клев о его портрете возвратили ему жизнь, ибо показали, что он - тот самый, кого она не ненавидит". Эти слова жгут ему уста.
*
Добродетель бедняка - душевная щедрость.
*
Бедное детство. Главное отличие дядиного дома: у нас вещи были безымянны, у нас говорили: глубокие тарелки, тот горшок, что стоит на камине, и проч. У него: вогезская керамическая ваза, кемперовский сервиз и проч. - Я узнавал, что такое выбор.
*
Грубое физическое желание вспыхивает мгновенно. Но желание вкупе с нежностью требует времени. Приходится пройти через всю страну любви, чтобы загореться желанием. Не потому ли вначале так нехотя вожделеешь ту, которую любишь?
*
Эссе о бунте. Тоска по "началам". Там же тема относительности - но относительности страстной. Напр.: разрываясь между миром, который его не удовлетворяет, и Богом, которого он не знает, абсурдный ум страстно привязывается к миру. Там же: колеблясь между относительным и абсолютным, он пылко предается относительному.
*
Теперь, когда он знает этому цену, он нищ. Условие обладания - незнание. Даже в физическом плане: обладать до конца можно лишь незнакомкой.
*
Будеёвице (или Изгнанник).
I
Мать: Нет, не сегодня. Дадим ему время, передышку. Воспользуемся этим промежутком. Быть может, мы успеем спастись?
Дочь: Что, по-твоему, значит спастись?
Мать: Получить отпущение грехов.
Сестра: Тогда я уже спасена. Ибо я на вечные времена заранее отпустила себе все грехи.
II
Там же, см. выше.
Сестра: Во имя чего?
Женщина: Во имя моей любви.
Сестра: Что означает это слово?
(Проход по сцене.)
Женщина: Любовь - это моя былая радость и моя нынешняя боль.
Сестра: Вы говорите как раз на том языке, которого я не понимаю. Любовь, радость и боль, я никогда не слыхала этих слов.
III
- Ах! - сказал он перед смертью. - Значит, этот мир создан не для меня и дом этот не мой.
Сестра: Мир создан для того, чтобы умирать, а дома - чтобы в них спать.
IV
2-й акт. Рассуждение о гостиничных номерах. Он звонит. Тишина. Шаги. Появляется немой старик. Стоит на пороге, неподвижный и безмолвный.
- Ничего, - говорит тот, первый. - Ничего. Я просто хотел узнать, есть ли кто-нибудь в доме, работает ли звонок.
Старик секунду стоит неподвижно, потом уходит. Шаги.
V
Сестра: Молите Бога, чтобы он сделал вас бесчувственными как камень. Вот истинное счастье, вот участь, которую он избрал для самого себя.
Он глух, говорю я вам, и нем, как гранит. Уподобьтесь ему, и вас не будет волновать ничего, кроме журчания ручья и солнечного света. Станьте как камень, пока еще есть время (развить).
*
Оправдание абсурдного мира может быть только эстетическим.
*
Ницше: Ничто окончательное не созидается без "несмотря ни на что".
*
Метафизические романы Мориса Бланшо.
Загадочный Тома. Анну влечет к Тома смерть, живущая в его душе. Любовь ее метафизична. Поэтому она расстается с ним перед смертью. Ибо в этот миг она знает, а мы предпочитаем не знать. Следовательно, истинным знанием наделяет одна лишь смерть. Но она же делает любое знание бесполезным: ее достижения бесплодны.
*
Тома понимает, что несет в себе смерть, и прозревает свое будущее. Ключ к книге - в главе XIV. Прочтя ее, нужно вернуться к началу, и тогда весь роман озарится тем тусклым светом, что омывает асфодели у гробового входа. (Около фермы странное дерево - два сросшиеся ствола, один из которых давно высох и даже не касается земли, ибо корни его сгнили. Он обвивается вокруг другого ствола, и оба они похожи на Тома. Но живой ствол не дал себя задушить. Он сам сдавил своей толстой корой мертвый ствол - он простер ветки вширь и ввысь - он устоял.)
Аминадаб, несмотря на кажущуюся простоту, более загадочен. Это новое воплощение мифа об Орфее и Эвридике (заметьте, что в обеих книгах усталость, которую, кажется, испытывает герой и которая передается читателю, рождена искусством).
*
"Чума". Второй вариант.
Библия: Второзаконие, XXVIII, 21; XXXII, 24. Левит, XXVI, 25, Амос, IV, 10. Исход, IX, 4; IX, 15; XII, 29. Иеремия, XXIV, 10; XIV, 12; VI, 19; XXI, 7 и 9. Иезекииль, V, 12; VI, 12; VII, 15. "Каждый ищет свой крест, а когда находит, чувствует, что он чересчур тяжел. Да не будет сказано, что я не сумел снести свой крест".
*
Изначально три первые части, составленные из газет, дневников, записных книжек, проповедей, трактатов и объективных описаний, должны были подсказывать, увлекать и открывать глубинное значение книги. Последняя часть, изображающая только ход событий, должна была выражать общий смысл с их, и только с их, помощью.
Каждая часть должна была также все теснее сближать персонажей - воздействовать посредством постепенного слияния всех газет в одну, - а в 4-й части следовало довершить это впечатление.