Что касается Шефтсбери, то как раз в этот момент, в 1678 г., он счел такую концепцию "республиканской" и выступил против ограничения власти монарха (!). Впоследствии, уже при Якове II, тори припомнили вигам, что те в свое время не позволили им принять законодательство об ограничении власти будущего короля-католика.
В конце ноября 1680 г., после провала билля об исключении, был предложен билль "о защите протестантской религии", содержавший пункт о том, что попытки герцога Йорка или его друзей сформировать вооруженный отряд или пригласить иностранную армию должны пресекаться по закону. В ходе продолжавшейся неделю сессии Оксфордского парламента прозвучали следующие предложения: герцог Йоркский должен быть отправлен в ссылку до конца жизни короля Карла; в случае восшествия на престол Якова править от его имени должна его дочь Мария, которая будет представлять членов Тайного совета на одобрение парламента; если Мария умрет раньше Якова, полномочия должны перейти ко второй дочери Якова – Анне; если у Якова родится сын, он должен воспитываться в протестантской вере; в случае смерти Якова режим регентства должен продолжаться до достижения принцем Уэльским возраста, подходящего для возложения короны.
Все эти предложения были далеки от реальности, поскольку предполагали согласие на них короля и его брата, а также, что немаловажно, дочерей Йорка – Марии и Анны.
По мнению Лайонела Гласси, оставался еще один способ сохранения протестантизма, и это был проект "Ассоциации", т. е. клятвы, которая обязывала тех, кто ее приносил, сопротивляться потенциально катастрофическим последствиям определенных событий, таких как иностранное вторжение, убийство монарха или гипотетическое наследование английского трона католиком. Прецедент "Ассоциации" имел место при Елизавете в 1585 г. и был воплощен в принятом парламентом Акте о мерах личной безопасности королевы. Впервые о таком билле было упомянуто в ноябре 1678 г., а в более развернутом виде его предложил принять, при поддержке нескольких министров, лорд Кавендиш 15 декабря 1680 г., после провала билля об исключении. "Ассоциация" позволяла с легкостью идентифицировать тех, кто отказывался ее признать. Такие лица лишались должностей, прав и привилегий.
Найденный при аресте Шефтсбери в июле 1681 г. черновик еще одной "Ассоциации" (хотя сам Шефтсбери настаивал, что это та же самая "Ассоциация", которая обсуждалась в парламенте), помимо пунктов о защите протестантской религии, власти и привилегий парламента, прав и свобод подданных, содержал призыв не признавать наследование трона герцогом Йоркским, противодействовать этому "всеми законными средствами и силой оружия", искоренять его сторонников, не реагировать на любые попытки переноса или роспуска парламента в том случае, если это препятствует целям "Ассоциации". "Ассоциация" была публично сожжена в Лондоне и других городах как предательская, дьявольская и республиканская [83] . Шефтсбери был причислен к радикалам.
Таким образом, по мнению целого ряда современных историков, начавшись как пропагандистская кампания в борьбе за власть между Шефтсбери и Данби, "кризис исключения" перерос в более серьезный конфликт, вылившийся в противодействие ползучей контрреформации. Речь уже шла не о том, кто будет главным министром, а о том, сохранится ли в стране протестантская религия и не будет ли Англия завоевана католической Францией. Развязав войну памфлетов с целью возвращения собственной власти, Шефтсбери в конце концов оказался в эпицентре событий, которые всего через пять лет привели к изменениям в расстановке политических сил в Европе в целом.
Была ли в том его заслуга, неясно и сегодня. Не вполне ясно, получали ли виги субсидии от Людовика и был ли в этом замешан Шефтсбери. Однако достаточно очевидно, что "кризис исключения" перерос рамки политических махинаций. Кроме того, он не может не рассматриваться в более широком европейском контексте продолжавшейся борьбы сил реформации и контрреформации.
Локк, Бойль, Сиденхем и Шефтсбери
Таковы главные вехи биографии Шефтсбери, и к некоторым из них мы еще вернемся. Каким же образом судьба свела Шефтсбери с Локком? Кем был для него Локк? И кем был для Локка Шефтсбери? Все это весьма непростые вопросы, требующие подробного, насколько позволяют исторические свидетельства, анализа. И все же даже краткое сопоставление биографий этих личностей позволяет сделать некоторые важные выводы.
Джон Локк родился 29 августа 1632 г. в Рингтоне (графство Сомерсет), в семье, условно говоря, "приходского джентри", т. е. мелкопоместного и нетитулованного дворянина. Дедушка Локка по отцу был продавцом одежды и тканей, мать дочерью кожевника, один из дядьев пивоваром, а двоюродный брат оловянных дел мастером. Отец был клерком при мировых судьях графства, а затем служил в парламентской армии, воевавшей против армии короля. Локку исполнилось десять лет, когда начались гражданские войны, ему было семнадцать, когда буквально напротив Вестминстерской школы в Лондоне, в которой он учился, был казнен Карл I.
Вестминстерская школа была лучшей в Англии, и без сильного покровителя мальчику из бедной и простой семьи поступить туда было бы нелегко. Таким покровителем для Локка стал полковник Александр Попем, крупный землевладелец, член парламента от Бата, Майнхеда и Уилтшира в 1640–1669 гг., член госсовета в 1649–1652 гг., а затем в 1660 г. Отец Локка, капитан кавалерии Джон Локк, служил в парламентской армии под началом Попема – командира кавалерийского подразделения и был сборщиком "ссуд на военные нужды" в тех местах, где квартировались войска.
Попем пристроил сына своего верного помощника сначала в престижную Вестминстерскую школу (на это он имел право как член парламента), а затем, используя в качестве основания то, что Локк оказался одним из шести стипендиатов школы, – в колледж Крайст-Чёрч в составе Оксфордского университета [84] .
Это и определило дальнейшую судьбу Джона Локка. Выпускниками Вестминстерской школы и его товарищами по учебе были Роберт Гук, Кристофер Рен, Джон Драйден, Уильям Годольфин (член парламента и брат будущего главы казначейства графа Годольфина) – все впоследствии члены Лондонского королевского общества, а колледж Крайст-Чёрч, студентом которого он стал в 1652 г., готовил прежде всего духовных лиц для рядовых приходов, а также государственных служащих.
Сходное положение в рамках Оксфордского университета занимал только Магдален-колледж, а в кромвелевский период это были Уодем-колледж, Эксетер-колледж и Куинз-колледж, на долю выпускников которых приходилось до трех пятых членов парламента конца XVII в. [85] Собственно говоря, подготовка духовных лиц и чиновников была главной целью не только колледжа Крайст-Чёрч, но и всего Оксфордского университета в целом (как, впрочем, и Кембриджского университета, и судебных иннов, третьего образовательного института того времени). В этом смысле оба университета и инны не были, как говорят сегодня, "элитарными", в число студентов принимались не только сыновья аристократов, но и отличившиеся в учебе выходцы из более простых семей. Среди последних назначение даже в маленький и небогатый приход означало продвижение в социальной иерархии и просто получение средств к существованию. Помимо этого, университет, и особенно колледж Крайст-Чёрч, принимал в студенты сыновей диссентеров и католиков, имея в виду их воспитание в духе лояльности к англиканской церкви. Несмотря на это, попасть в число студентов было непросто. Локку повезло.
Колледж Крайст-Чёрч, созданный по указанию Генриха VIII как протестантский кафедральный собор, в период Реставрации занимал особое место не только в жизни Оксфордского университета, но и во всей Церкви Англии, выполняя миссию возвращения страны к прежним порядкам. Все посты в руководстве колледжем-собором находились в прямой юрисдикции короля. После принятия Акта о единообразии и ряда других аналогичных законов Церковь Англии превратилась в становой хребет реставрации и нового "церковного государства", а Оксфордский университет сделался "проводником религиозного, общественного и политического консерватизма в жизни нации" [86] .
По словам декана Джона Фелла, Крайст-Чёрч был "не колледжем в собственном смысле слова, но собором" [87] . И действительно, капелла колледжа являлась кафедральным собором, в котором служил епископ Оксфорда. В колледже Крайст-Чёрч не было, как в других колледжах, членов советов (fellows), поскольку он находился под управлением декана (т. е. настоятеля собора), его заместителя и восьми каноников (капитула). Весь остальной преподавательский состав колледжа именовался студентами и делился на группы: 40 scholares, или discipuli, 40 philosophi (делившихся пополам на две подгруппы, старшую и младшую) и 20 theologi (тоже делившихся на две подгруппы). Все эти разряды "студенты" последовательно проходили соответственно времени, проведенному в колледже, и выполняя при этом ряд обязанностей, включавших постоянное проживание на территории университета, получение степеней, посвящение в духовный сан и отказ от женитьбы. Согласно заведенному порядку, старшие преподаватели в должное время получали приходы, женились и покидали колледж. Преподаватели колледжа Крайст-Чёрч не задерживались в его стенах более 15 лет. Кроме стандартных "студенческих" должностей, были еще четыре (с 1665 г. – пять) факультативных, две должности по праву и две по медицине. Занимавшие их лица не могли, не имели права переходить в разряд theologi и получать духовный сан.
* * *
В 1660 г. колледж Крайст-Чёрч получил нового декана, Джона Фелла, впоследствии вице-канцлера университета (август 1666–1669 г.) и епископа Оксфордского (декабрь 1675–1686 г.). Фелл был исключительной личностью и одним из самых влиятельных государственных деятелей вплоть до своей смерти в 1686 г. Его назначение в 1675 г. епископом при одновременном выполнении обязанностей декана колледжа Крайст-Чёрч было беспрецедентным решением в истории церкви и университета. Оно свидетельствовало о высоком доверии короля и правительства. В своем выступлении в декабре 1680 г. перед палатой лордов Фелл осудил схизму, мятежи, предостерег от махинаций со стороны Шефтсбери, призвал рядовых вигов отказаться от опасных идей и встать на сторону короля и епископов, заявил о невозможности объединения государственной церкви с диссентерами, предупредил о разрушительных последствиях толерантности.
Помимо вклада Фелла в политическую жизнь Англии, несомненной его заслугой стало расширение Бодлеанской библиотеки, насчитывавшей к 1670 г. около 40 тысяч томов, создание университетской типографии, а также Ашмолеанского музея. Фелл делал все, чтобы достичь уровня такого признанного центра образования, как Парижский университет, причем как в гуманитарных дисциплинах, так и в области естествознания. В 1681 г. Фелл даже собирался превратить одну из башен колледжа Крайст-Чёрч в обсерваторию, но передумал, прислушавшись к совету Кристофера Рена, занимавшего тогда пост президента Лондонского королевского общества (1680–1682).
Вопреки распространенному мнению о засилье аристотелизма и схоластики, в Оксфорде того времени Рене Декарт и Пьер Гассенди пользовались популярностью не только у студентов, но и среди профессоров и в руководстве университета. Что касается Аристотеля, то, несмотря на оксфордский статут об обязанности всех студентов и преподавателей "защищать" Стагирита (и Порфирия) от нападок, в стенах университета регулярно проводились диспуты, на которых идеи Аристотеля опровергались и даже подвергались осмеянию. В целом же отношение к нему было такое же, как и ко всем древним философам, спокойное и уважительное [88] . Гораздо более благожелательным было отношение к тому, что получило название "экспериментальной философии". Это произошло после освоения во второй четверти XVII в. трудов Френсиса Бэкона, Галилео Галилея, Уильяма Гарвея, Декарта и Гассенди.
Власть, светская и религиозная, периода Реставрации разделяла по сути своей бэконианскую программу, с примесью обычного для того времени апокалиптизма и милленаризма. Лондонское королевское общество, учрежденное в 1660 г., стало воплощением союза власти, церкви и натурфилософии. Попытки натурфилософов-бэконианцев сблизиться с властью предпринимались и раньше. Это нашло выражение во взглядах и деятельности "информатора" ("intelligencer" – но не в смысле шпиона или осведомителя [89] , а в смысле человека, занимающегося сбором и распространением информации) Самюела Гартлиба, экумениста Джона Дьюри и моравского епископа и духовного лидера "Unitas Fratrum" ("Единства братьев", собранного из остатков гуситов) и автора "Великой дидактики" Я. А. Коменского.
Программа "Великого восстановления" ("Great Installation") включала в себя реформу науки, медицины, образования, промышленности, торговли, всех областей общественной жизни, да и самой природы в преддверии наступления конца света, скорого Страшного суда и тысячелетнего царства Христова. В 1642 г. Гартлиб, Дьюри и Коменский заключили "Пакт о христианском союзе" ("Christianae societatis pactum"), согласно которому задача Коменского заключалась в реформе образования, задача Дьюри – в реформе и примирении протестантских церквей, а задача Гартлиба – в реформе знания. Все эти задачи предполагалось решать с помощью и от имени государства. Все трое были представителями "протестантского интернационала", о котором будет рассказано ниже.
Пробыв в Англии около девяти месяцев и не дождавшись реализации принятых в июне 1641 г. Долгим парламентом решений об учреждении государственной системы всеобщего образования, Коменский вскоре покинул Англию, а Гартлиб и Дьюри продолжали поддерживать парламент в его противостоянии с королем. Впрочем, парламенту в тот момент было не до реформы образования: летом 1641 г. начался демонтаж режима "личного правления" Карла I.
Попытки провести законодательство о государственной поддержке образования и науки предпринимались окружением Гартлиба начиная с 1642 г. и вплоть до 1649 г. через Долгий парламент, затем в сентябре 1650 г. через республиканский государственный совет, в июле 1653 г. через Бербонский парламент, который создал специальный комитет из 18 членов, куда вошли такие известные впоследствии люди, как Антони Ашли Купер, глава Мертон-колледжа Джонатан Годдард и полковник Блаунт, изобретатель и один из первых, наряду с Купером и Годдардом, членов Лондонского королевского общества.
Ни одна из этих попыток ввести государственную поддержку системы образования не принесла успеха. Даже после образования Лондонского королевского общества, учрежденного по прямому повелению Карла II (который и сам был принят в него в 1665 г.), средства на его деятельность поступали не из казны, а в основном представляли собой частные пожертвования. Работа строилась на энтузиазме отдельных членов этого первого в истории научного института. К концу жизни Гартлиб, серьезно больной человек, оказался без средств к существованию и закончил жизнь в 1662 г. в страданиях и нищете, возможно умерев от одного из прописанных ему смертельно опасных "философских" лекарств. Это само по себе символично. В реальности "реформа", которая была проведена государством в период гражданских войн, республики и протектората, свелась к чистке университетов от сторонников монархии и епископата.
В период Реставрации эта политическая реформа университетов продолжилась, однако теперь чистке подлежали сторонники пуританского парламента, республики, Кромвеля и диссентеров.
Гартлиб и его соратники надеялись на новую реформацию, главным движителем которой, по мысли Гартлиба, стал бы "Office of Address", Бюро обращений [90] (другое название – "Council for Learning", Совет по знаниям) – финансируемая государством институция по сбору и распространению информации ради "общего блага" и "согласно предопределению". С точки зрения Самюела Гартлиба, сельское хозяйство, промышленность, торговля, наука и образование должны быть связаны воедино программой "улучшения" (improvement) природы, общества и человека в преддверии миллениума и во исполнение пророчества Книги Даниила об умножении знаний во времена, предшествующие Второму пришествию Христа. Создать Бюро так и не удалось, однако в течение почти 35 лет Гартлиб по переписке развил мощную информационную сеть, связывая различных людей друг с другом, и накопил огромное количество рукописей по самым разным областям знания и практической деятельности, которые в дальнейшем распространял методом "публикации переписыванием" (scribal publication), считая своим долгом "раскрытие научных секретов" и ликвидацию самой атмосферы секретности, царившей среди ученых и инженеров.
Гартлиб и его окружение последовательно использовали для этого две программы – пансофии Коменского, т. е. объединения знания и образования в некий единый предмет, в котором были бы преодолены дисциплинарная узость, специализация и закрытость образования и восстановлено исходное органическое единство; и алхимии, понятой прежде всего спиритуально, т. е. как попытки преодоления изъянов самого Творения, последовавших за грехопадением, и преобразования (transmutation) не только всего падшего материального мира, но и испорченной человеческой души. В этой части своей программы Гартлиб опирался на идеи Иоганна Рудольфа Глаубера (в котором, впрочем, как в мыслителе он в конце концов разочаровался).
Путь преодоления "проклятия Вавилона" гартлибианцы видели в создании "универсального языка", который позволил бы людям не только без помех понимать друг друга, но и совместно, в один голос восславить Бога в день пришествия Сына Человеческого. День Второго пришествия Христа, по расчетам этой группы реформаторов, был близок, это должно было произойти в течение 1650-х гг., а скорее всего, в 1655 или 1658 г. [91]
Программа гартлибианцев постепенно реализовалась на практике, причем происходило это через университеты и при поддержке власти и церкви. Став вице-канцлером, Фелл, сам далекий от натурфилософии и новейших направлений в науке человек, внес значительный вклад в развитие естественно-научного направления университета. Стремясь сделать из Оксфорда лучший научный центр в Европе, он привлек для этой цели огромные по тем временам финансовые средства. Фелл верил, что высокая репутация привлечет к университету внимание состоятельных людей, прежде всего влиятельных и богатых аристократов, а это, в свою очередь, повысит статус и усилит влияние церкви.
При этом преподавание "экспериментальной философии" происходило как бы за пределами основных курсов. Предполагалось, что состоятельные студенты будут брать себе в наставники физиков, медиков, астрономов, химиков, которые занимались бы с ними отдельно, иногда ограничивая обучение освоением студентами тех или иных инструментов – например, микроскопа или телескопа, изобретенных в начале XVII в. (микроскоп – в 1608 г., телескоп – около 1610 г., термометр – в 1620 г., барометр – в 1643 г.-) – Нацеленность университетов исключительно на образование не позволяла в тот период создать в их рамках механизм систематического воспроизводства научных кадров, что затрудняло образование научно-дисциплинарных традиций. Тем не менее постепенно такой механизм все же складывался, и происходило это именно в университетах.