В нашей статье о стихотворении Мандельштама: "Когда Психея-жизнь…" [Левинтон 1999] есть такое сопоставление: "По свидетельству Н.И. Харджиева, Мандельштам отверг <…> вариант последней строфы [со стихом: лепешку медную хозяину парома ] из-за слова паром , объяснив, что "Харон в качестве хозяина парома уместен только в пародийных стихах" [Мандельштам 1973, 277-278 (комм. Н.И. Харджиева)]. Однако почти в то же самое время, когда Мандельштам записал и отверг этот вариант последней строфы <…> именно это созвучие появляется у поэта другого, следующего поколения, в стихах вовсе не пародийных. Это Федор Годунов-Чердынцев: "Она повела его к рентгеноскопу, показала, куда поставить ногу. Взглянув в оконце вниз, он увидел <…> свои собственные, темные аккуратно раздельно лежавшие суставчики. Вот этим я ступлю на берег с парома Харона " [39] . В такой откровенной форме словосочетание остается лишь в генезисе, предыстории текста, в качестве первого фонетического импульса и собственно в стихи уже не допускается, но слово паром в них остается и "<…> он раздумчиво смотрел на блеск башмака. С парома на холодный брег <…> Вот этим с черного парома сквозь (вечно?) тихо падающий снег <…> (в обычную?) летейскую погоду [40] вот этим я ступлю на брег <…> И к пристающему парому сук тянется и медленным багром (Харон) паромщик тянется к суку сырому (кривому)… / … и медленно вращается паром" [Набоков 1990, 97, 103; 1975, 79, 86; IV, 254, 260]. Совпадение тем более интересное, что заключительные варианты следуют почти непосредственно за обсуждением [русских] поэтов от Фета до символистов" [Левинтон 1999, 271-272].
Конечно, не следует забывать предупреждения М.Ю. Лотмана об отличии поэтики Ф. Годунова-Чердынцева от поэтики Набокова [41] . Однако в данном случае, как мы увидим по мере накопления примеров, автор и герой, кажется, пользуются сходной техникой (если, конечно, само допущение о связи с Мандельштамом правомочно). В нашей работе это сходство квалифицировано нами как "како[е]-то любопытно[е] совпадени[е], которое, вероятно не случайно, но в то же время никак не может претендовать на что-то большее (подтекст, цитирование, самое знакомство с этим вариантом – абсолютно невероятны)". В контексте приводимых случаев, может быть, следует говорить и о более непосредственных связях. Разумеется, речь не может идти о знакомстве с отброшенными строками, но своего рода "угадывание" каламбурной подоплеки или избегаемой парономазии в стихах старшего поэта, на наш взгляд, все-таки можно заподозрить.
4
Стихотворение Мандельштама "К немецкой речи" [42] прямо цитируется в "Приглашении на казнь" (писавшемся параллельно "Дару"): " Слова у меня топчутся на месте , – писал Цинцинат. – Зависть к поэтам. Как хорошо должно быть пронестись по странице и прямо со страницы , где осталась бежать только тень – сняться – и в синеву" [Набоков 1979, 190; IV, 167] [43] – "Слагались гимны, кони гарцевали / И, словно буквы, прыгали на месте/ <…> И прямо со страницы альманаха, / от белизны его первостатейной/ Сбегали в гроб – ступеньками, без страха, / Как в погребок за кружкой мозельвейна". В этом стихотворении Мандельштама тема винограда ("я буквой был, был виноградной строчкой") эксплицирована в черновиках как "немецкая тема" (в связи с именем Христиана Клейста): " Война, как плющ в дубраве шоколадной <…> Плющом войны завешан старый Рейн / И я стою в беседке виноградной <…> И прямо в гроб, с виньетки альманаха " [Мандельштам 1995, 485], cр.: " виноград , как старинная битва , живет, / Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке", автокомментарий к этой теме находим в описании немецких книг в главе "Книжный шкап" в "Шуме времени": "То были немцы: Шиллер, Гёте, Кёрнер – и Шекспир по-немецки – старые лейпцигско-тюбингенские издания <…> с мягкими гравюрами немного на античный лад <…> всадники с высокими лбами и на виньетках виноградные кисти " [Мандельштам 1993, II, 356]. Этот билингвический каламбур – поскольку виньетка этимологически происходит от винограда : фр. vignette, итал. vignetta (из французского) – эксплицирован в "Даре", в описании книги князя Волконского: "толстый, дорогой, на бархатной бумаге, дивным шрифтом набранный, весь в итальянских виноградных виньетках , том томных стихотворений" [Набоков 1975, 167; IV, 329], отметим, как этимологическая (межъязыковая) игра поддерживается паронимической: том томных (квазиэтимологической, но тоже, в дальней перспективе, межъязыковой: фр. tome < лат. tomus < греч. τόµος). Эта этимологическая игра в "Даре", разумеется, может существовать самостоятельно и не обязательно должна соотноситься с Мандельштамом. Более того, без прямой цитаты из Мандельштама в "смежном" романе Набокова эту связь даже трудно было бы заподозрить, но при наличии такой цитаты полностью исключить возможность цитирования нельзя.
Когда эта работа была прочитана как доклад на конференции в Доме Набокова (август 2005 г.), Ю. Левинг указал нам на статью Б.Е. Маслова, где отмечены мандельштамовские подтексты "само[го] длинно[го] из четырех дошедших до нас фрагментов" стихов Кончеева [44] , а именно "двустишия <…>, которое приводится в третьей главе романа" [Маслов]:
Виноград созревал, изваянья в аллеях синели.
Небеса опирались на снежные плечи отчизны,
а именно пятую строфу "Грифельной оды" ("Плод нарывал. Зрел виноград. / День бушевал, как день бушует" и т. д.) и строки из только что цитированного стихотворения "Золотистого меда струя…": "Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград, / Где воздушным стеклом обливаются сонные горы" [45] . Если эта параллель может подтвердить мандельштамовские ассоциации "виноградных строчек", то, с другой стороны, Б.Е. Маслов отметил [46] прямую параллель со стихом из "К немецкой речи" ("Как моль летит на огонек полночный") в разговоре Федора и Зины о том, почему бабочки летят на свет [Набоков 1975, 217-18; IV, 373-74]. Заметим, что в этом же эпизоде романа появляется еще одна возможная цитата из Мандельштама – номинативные предложения в перечне тем, относящихся к Диккенсу: "<…> чем-то напоминал Диккенса <…> каверзы, чернота теней <…> пыль, вонь, и женские слезы" [Набоков 1975, 212; IV, 369], сопоставимые с "Дожди и слезы" [47] в стихотворении "Домби и сын" [48] . Маслов, кроме того, сопоставил строки "сбегали в гроб ступеньками без страха, / Как в погребок за кружкой мозельвейна" с пересказом (переводом) Федора Константиновича на предпоследней странице романа: "осушил чашу вина и умер с беспечной улыбкой" [Набоков 1975, 410; IV, 540] [49] – ср. к этому: "Маркса привел к мысли о необходимости ознакомиться с экономическими проблемами вопрос о гномах-виноделах ("мелких крестьянах") в долине Мозеля" [Набоков 1975, 277; IV, 425] [50] – если сходство с "К немецкой речи" (и с "Шумом времени") не выходит за рамки возможного или мыслимого, то довольно близкое совпадение гномов-виноделов со стихами: "кривды карликовых / Виноградарей в их разгородках марлевых…" ("Я молю, как жалости и милости", март 1937) – приходится (с сожалением) отнести к разряду случайных совпадений.
5
В другой недавно вышедшей статье, мы рассматривали, нисколько не думая при этом о Набокове, "такие примеры, как "Блаженство сел, градов ограда " у Ломоносова, удивительным образом напоминающий каламбур из "Слова о полку Игореве", с которым он никак не может быть генетически связан (по крайней мере, непосредственно): "Страны ради, гради весели" [речь идет о побеге Игоря из плена], где паронимия радости и наполненных ею городов (в духе "Linguistics and Poetics" Якобсона) [51] , соединяет слова, синтаксически не связанные, тогда как сказуемое градов – весели каламбурно имплицирует сразу два антонима (с современной точки зрения) своего подлежащего: веси ( вьси ) и села – оба слова склонные к таким каламбурам, ср., с одной стороны: прохождааше Иi < су > с грады вься и вьси (Мф. 9: 35, [Срезневский I, 473 п. сл. вьсь = весь , ср. там же и другие примеры] и, с другой стороны, замечание Потебни: "Недаром село , конечно, в новом смысле, сопоставляется с весело " [Потебня, 47-48]. К этим словам сделана сноска на полстраницы из украинских и сербских примеров вроде: "Будь село весело!"" [Левинтон 2004, 260 прим. 101]. Ср. к параллели села – веси пример у Андрея Белого (не учтенный нами):
Пролетают – за селами села…
Пролетает – за весями весь…
(А. Белый "Из окна вагона" ("Поезд плачется. В дали родные…"), 1908 [Белый 1966, 164], то же – в поэме "Железная дорога" [Белый 1988, 121]).
И вот, отметив все эти имплицитные веси веселы , мы неожиданно находим их вполне эксплицитными в набоковском переводе Ромена Роллана "Николка Персик (Colas Breugnon)": "Будем веселы, веси" [Набоков I, 199].
Этот случай представляется нам бесспорным. Среди прочих аргументов следует отметить постоянную роль "Слова о полку Игореве" как источника, используемого при русификации переводов (так Кузмин, рецензируя "Алкея и Сафо" Вячеслава Иванова, специально отмечает словосочетание щекот славий [52] из "Слова о полку Игореве": "Благородный и крепкий стих, подлинный дух античности и простонародная нежность некоторых песенок Сафо не были неожиданными находками; к сожалению, таких строк, как "Зарю встречает щекот славий ", со страхом, но можно было ожидать" [Кузмин, 235]).
Суммируя, позволим себе заключить, что для Набокова характерен прием "дописывания", извлечения и эксплицирования чужих скрытых парономастических игр. Это разновидность подтекстовой, цитатной техники, но если "референция" к источнику остается более или менее скрытой, как это в принципе свойственно подтексту, то та игра, которая в этом источнике была скрытой, в набоковской "цитате" становится явной [53] . 6. В заключение приведем еще один пример – менее надежный, но, как кажется, не менее интересный, – когда нечто подобное происходит на сюжетном уровне. Сюжет ранней пьесы Набокова "Дедушка", вернее, самый костяк ее фабулы О. Ронен [Ronen] возводит к повествовательному стихотворению Вс. Рождественского "В те времена дворянских привилегий…" [ЦП I, 67-68] [54] . Однако ключевая деталь, заставляющая обоих участников несостоявшейся казни [55] вспомнить о ней и определяющая развязку, может иметь другой источник.
Прохожий.
<…> Я сам порою склонен
к сопоставлениям странным… Так – корзинка,
обитая клеенкой, покрасневшей
от ягод, – мне напоминает… Тьфу!
Какие бредни жуткие! Позвольте
не досказать…
[Набоков I, 705]
Д.М. Сегал, кажется, первым заметил, что в контексте французских (парижских) революций строки:
И в воздухе плывет забытая коринка,
И в памяти живет плетеная корзинка [56]
– относятся к теме казни: "На самом деле, в памяти смысла, это – корзинка, куда падали головы с гильотины" [Сегал, 127] [57] . Заметим, кстати, что корзина более или менее анаграммирует казнь [58] . Стихи Мандельштама впервые вышли в "Огоньке" (1923, № 14 – вторая неделя апреля), "Дедушка" написан в июне 1923 г. [Бойд, 247], авторская датировка – 30 июня [Набоков I, 709], и напечатан в "Руле" 14 октября. У Набокова на мандельштамовский текст указывает не только сама корзинка , но и метонимическое соседство ягод: у Мандельштама метонимия чисто текстовая, хотя оба паронимически связанных (и рифмующихся) предмета: коринка и корзинка – включены в сферу памяти ( забытая коринка / и в памяти живет …), у Набокова она вполне материальна: корзинка испачкана ягодами, т. е. была наполнена ими (красный цвет не назван, но вполне очевиден) [59] . Сходным образом, у Мандельштама связь корзинки с казнью остается в сфере умолчаний, подразумеваний, Набоков же эксплицирует ее сюжетно, превращая корзинку в ключевой предмет (впрочем, умолчание здесь тоже имеет место: при всей сюжетной роли корзинки, словесно ее ассоциация с гильотиной ни разу не выражена). Разумеется, без такой близости дат вряд ли возникло бы подозрение в цитировании Набоковым Мандельштама, но в таком хронологическом соседстве оно становится довольно вероятным. Представляется, что подобная сюжетная игра, разворачивание семантической структуры слова, его ассоциаций, этимологии и т. д. – в сюжетный ход (явление, между прочим, хорошо знакомое фольклористам и мифологам) в данном случае выступает у Набокова как проявление той же тенденции, того же механизма, что и в прояснении чужих парономазий.
Литература
Белый А. 1966 – Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1966.
Белый А. 1988 – Стихотворения. М., 1988.
Бойд Б. Владимир Набоков: Русские годы. Биография. СПб., 2001.
Долинин А.А. Истинная жизнь писателя Сирина. Работы о Набокове. СПб., 2004.
Иванов Вяч . Алкей и Сафо: Собрание песен и лирических отрывков. Пер. размерами подлинников Вячеслава Иванова со вступительным очерком его же. М., 1914.
Карпович М. Мое знакомство с Мандельштамом // Осип Мандельштам и его время. М., 1995: 40-43.
Кузмин М. [рец.:] Алкей и Сафо: Собрание песен и лирических отрывков в переводе <…> Вячеслава Иванова // Петроградские вечера. Кн. III. [1914].
Левинтон Г.А. 1999 – Душа ведь женщина (Из комментариев к "Летейским стихам" Мандельштама "Когда Психея-жизнь спускается к теням") // Studia Metrica et Poetica: Сборник статей памяти Петра Александровича Руднева. СПб., 1999: 265-277.
Левинтон Г.А. 1999а – Набоковская конференция в Таллинне // Звезда. 1999. № 4: 229-234.
Левинтон Г.А. 1999b – К поэтике Якобсона (поэтика филологического текста) // Роман Якобсон. Тексты, документы, исследования. М., 1999: 744-760.
Левинтон Г.А. 2004 – Запоздалые поздравления. 1. Текст и словарь // "Studia Ethnologica": Труды факультета этнологии. Вып. 2. СПб., 2004: 221-260.
Леденёв А.В. Поэтика и стилистика В.В. Набокова в контексте художественных исканий конца XIX – первой половины ХХ века. Дисс. <…> докт. филол. наук. М., 2005.
Мандельштам О. 1973 – Стихотворения. Л., 1973.
Мандельштам О. 1990 – Сочинения. Т. I-II. М., 1990.
Мандельштам О. 1993 – Собр. соч. Т. I-IV. М., 1993-1997.
Мандельштам О. 1995 – Полное собрание стихотворений. СПб., 1995.
Маслов Б.Е. Поэт Кончеев: Опыт текстологии персонажа // НЛО. М., 2001. № 47. http://magazines.russ.ru/nlo/2001/47/maslov.html
Набоков В. Собрание сочинений русского периода. Т. I-V. СПб., 1999-2003.
Набоков В. 1952 – Дар. Нью-Йорк, 1952.
Набоков В. 1975 – Дар. Ann Arbor, 1975.
Набоков В. 1979 – Приглашение на казнь. Ann Arbor, 1979.
Набоков В. 1990 – Избранное. М., 1990.
Потебня А.А. Заметка 1: Село, деревня и т. п. (к истории быта) // А.А. Потебня. К истории звуков русского языка. IV. Варшава, 1883: 1–48.
Ронен О. 1989 – Два полюса парономазии // Russian Verse Theory. Ed. by Barry P. Sherr and Dean S. Worth. (UCLA Slavic Studies, vol. 18). Columbus, Ohio, 1989: 289-291.
РоненО. 2005 – Каламбуры // Звезда. 2005. № 1 – http://magazines.russ.ru/zvezda/2005/1/ro16.html
Ронен О. 2005а – Иносказания // Звезда. 2005. № 5 – http://magazines.russ.ru/zvezda/2005/5/ro23.html
Сегал Д.М. Память зрения и память смысла (Опыт семантической поэтики. Предварительные заметки) // Russian Literature. No. 7/8 (1974): 121-132.
Срезневский И.М. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I-III. СПб., 1893-1903 (репринт, М., 1858).
Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000. ЦП – Цех поэтов, [вып.] I [изд. 2-е], Берлин 1922 [reprint: Ann Arbor, 1978].
Jakobson R. Linguistics and Poetics // Style in Language. Ed by Th.A. Sebeok. Cambridge. Mass, 1960: 350-377.
Ronen O. A Direct Antecedent of "The Grand-Dad" // The Nabokovian, 48 (Spring 2002): 19-22.
T a r a n o v s k y K. Essays on Mandel’štam, Cambridge. Mass., 1976.
Игорь Пильщиков (Москва) Nominasinescis… (Структура аудитории и "домашняя семантика" у Пушкина и Баратынского) [60]
Цель настоящей работы – продемонстрировать, как использование имен собственных и особого рода цитат-намеков в поэзии Пушкина и Баратынского разделяет их аудиторию на две категории: узкий круг близких друзей, прекрасно понимающих намек, и широкий круг читателей, которые понимают, что поэт на что-то намекает, но не могут вполне оценить скрытые от них подробности. Я хочу показать, что такая "сегрегация" аудитории связана с особым типом поэтической семантики. Кроме того, есть все основания утверждать, что эта коммуникативная стратегия не является особенностью поэтики Пушкина или Баратынского, но характерна для всей, условно говоря, "аристократической" литературы пушкинской эпохи – или, по крайней мере, для лицейского и послелицейского "Союза поэтов" (как назвал это содружество Кюхельбекер). Чтобы анализируемый материал был легко обозримым и сопоставимым, я ограничусь рассмотрением цитат из Дельвига и упоминаниями его имени у Баратынского и Пушкина. Дельвиг – фигура особая: прекрасный поэт, близкий друг как Пушкина, так и Баратынского, он стал главным связующим звеном между лицейским и послелицейским поэтическим кружком.
1
В 1922 г. М.Л. Гофман опубликовал сборник не изданных ранее стихотворений Дельвига. Среди произведений, написанных в Царскосельском лицее, обнаружилась "Горацианская ода" "Фани", которая начинается так:
Мне ль под оковами Гимена
Всё видеть то же и одно?
Мое блаженство – перемена,
Я дев меняю, как вино.
Темира, Дафна и Лилета
Давно, как сон, забыты мной,
И их для памяти поэта
Хранит лишь стих удачный мой. [61]
Гофман отметил [см.: Дельвиг, 124], что именно это стихотворение цитируется в загадочных строках из "Евгения Онегина":
Словами вещего поэта
Сказать и мне позволено:
Темира, Дафна и Лилета -
Как сон, забыты мной давно .
В окончательный текст романа эти строки не попали, но они вошли в "Отрывок из Евгения Онегина", озаглавленный "Женщины" и опубликованный в "Московском Вестнике" в 1827 г. [см.: Пушкин, VI, 646-648]. До того, как – почти целый век спустя – Гофман напечатал оду Дельвига, абсолютному большинству читателей не было известно, кто такой "вещий поэт": имя его не названо, а цитата неузнаваема [ср.: Лотман 1980, 9–11].