В тот роковой день, 18 февраля 1937 года, Константин вместе со своей женой вечером катались на коньках в Сокольниках. Как обычно, решили навестить Серго. У подъезда шофёр Н.И. Волков сказал:
- Поторопитесь…
"Я ничего не понял, - рассказывает К.Орджоникидзе. - Поднявшись на второй этаж, мы с женой направились в столовую, но нас остановил работник НКВД, стоявший у дверей. Потом всё же нас впустили в кабинет Серго, я увидел Гвахарию. Он произнёс: "Нет больше нашего Серго".
Я поспешил в спальню, но мне преградили путь и не допустили к покойнику. Я вернулся в кабинет ошеломлённый, не понимая, что произошло.
Потом пришли Сталин, Молотов и Жданов. Они прошли сначала в столовую. У Жданова на лбу была чёрная повязка. Вдруг из кабинета Серго увели Гвахарию, почему-то через ванную комнату. После этого Сталин, Молотов и Жданов прошли в спальню. Там постояли они у покойника, потом все они вместе вернулись в столовую. До меня донеслись слова, сказанные Зинаидой Гавриловной: "Об этом надо опубликовать в печати". Сталин ей ответил: "Опубликуем, что умер от разрыва сердца". - "Никто этому не поверит", - возразила Зинаида Гавриловна. Далее она добавила: "Серго любил правду и нужно опубликовать правду". - "Почему не поверят? Все знали, что у него было больное сердце, и все поверят", - так закончил Сталин этот диалог.
Двери в спальню были прикрыты. Я подошёл к ним и, немного приоткрыв, увидел, что там сидят на стульях у ног покойного Ежов и Каганович. Они о чём-то разговаривали. Я сразу же закрыл дверь во избежание излишних нареканий.
Спустя некоторое время в столовой собрались члены Политбюро и ряд других высокопоставленных лиц. Появился и Берия. Зинаида Гавриловна назвала Берию негодяем. Она направилась к Берии и пыталась дать ему пощёчину. Берия сразу после этого исчез и больше на квартире Серго не появлялся.
Тело покойного из спальни было перенесено в кабинет. Здесь брат Молотова сфотографировал покойного вместе со Сталиным, Молотовым, Ждановым, другими членами правительства и Зинаидой Гавриловной. Потом приходил известный скульптор Меркуров и снял маску с лица Серго.
Зинаида Гавриловна обратилась к Ежову и Паукеру и просила сообщить родственникам в Грузию, чтобы на похоронах присутствовал старший брат Папулия. Ежов на это ответил: "Папулия Орджоникидзе находится в заключении, и мы считаем его врагом народа, пусть отбывает наказание, можно оказать ему помощь тёплой одеждой и питанием. Остальным родственникам мы сообщим, дайте только адреса".
Я дал им адреса брата Ивана и сестры Юлии, а также жены Папулии Нины.
Поздно вечером приехал Емельян Ярославский. Увидев покойника, он упал в обморок. С трудом уложили его на диван. Когда Ярославский пришёл в себя, его на машине отправили домой. После этого приехал Семушкин. День был выходной, он отдыхал на даче в Тарасовке. Увидев страшную картину, Семушкин стал буйствовать. Пришлось чуть ли не связанным, силой отправить его домой.
Секретарь Серго Маховер, поражённый увиденным, произнёс запомнившиеся мне слова: "Убили, мерзавцы!"
…В ночь на 20 февраля 1937 года состоялась кремация. На следующий день, 20 февраля, состоялись похороны. С запозданием приехали в Москву брат Иван с женой и сестра Юлия с мужем.
Через некоторое время начались усиленные аресты…"
Нельзя не привести и два эпизода, рассказанные А. Антоновым-Овсеенко в уже упоминаемой в этой главе публикации.
В начале февраля 1937 года Орджоникидзе, гуляя с Микояном и Ворошиловым по Кремлю, говорил о самоубийстве как о единственном исходе. Он был подавлен, он прямо сказал, что не выдержит более ни одного дня… Однако подобное свидетельство Ворошилова и Микояна "по секрету" близким людям не в угоду ли генсеку было ими сочинено?
И второй эпизод. Он связан с воспоминаниями А.Т. Рыбина, служившего одно время шофёром у Орджоникидзе, потом, с 1929 года, в личной охране Сталина. 18 февраля 1937 года коллега Рыбина стоял на посту возле квартиры Серго и, услышав выстрел, не вошёл внутрь. Он действовал, по мнению А. Антонова-Овсеенко, вернее, бездействовал согласно полученному приказу.
Если же принять во внимание долгое время замалчивавшееся свидетельство одного из заместителей Орджоникидзе, который днём 18 февраля шёл к наркому по спешному делу без вызова, и сопоставить с новыми данными бывшей ответственной сотрудницы Наркомтяжпрома В.Н. Сидоровой, записью рассказа которой началась эта глава, то нельзя не задуматься над заявлением С.З. Гинзбурга, категорически отвергающего как первоначальную, официальную версию о смерти Орджоникидзе в результате паралича сердца, так и вторую, появившуюся в шестидесятых годах - о его самоубийстве. Так вот, этот заместитель наркома перед входом в дом, где жил Серго, столкнулся с каким-то человеком в чёрном костюме. Мужчина в крайнем возбуждении вскрикнул: "Это не я! Это не я! Меня заставили…" - и пробежал мимо.
Приложение № 16:
Из закрытых источников
Телеграмма Ленина Орджоникидзе от 5 января 1920 года
(Орджоникидзе в то время был членом Реввонсовета Республики.)
"Секретно. Т. Серго! Получил сообщение, что Вы и командарм 14-й пьянствовали и гуляли с бабами неделю…
Скандал и позор! А я-то Вас направо и налево нахваливал! И Троцкому доложено…
Ответьте тотчас:
Кто Вам дал вино?
Давно ли в Рев. военном совете пьянство?
С кем ещё пили и гуляли?
- тоже - бабы?
Можете по совести обещать прекратить или (если не сможете) куда Вас перевести? Ибо позволить Вам пить мы не можем.
Командарм 14 - пьяница? Неисправим? Ответьте тотчас. Лучше дадим Вам отдых. Но подтянуться надо. Нельзя. Пример подаёте дурной.
Привет. Ваш Ленин".
РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 231. Л. 1
(Орджоникидзе всё отрицал и, конечно же, обиделся. Это следует из ещё одной ленинской телеграммы от 3 апреля 1920 г., которая, в отличие от первой, попала в Полное собрание сочинений вождя.)
"Получил Ваше обиженное письмо. Вы рассматриваете напрасно обязательный для меня запрос как недоверие. Надеюсь, что Вы ещё и до личного свидания бросите неуместный тон обиды".
В.И. Ленин. ПСС. Т. 51. С. 206.
Из писем Сталина Молотову
4 сентября 1926 г.
(30 августа 1926 г. Политбюро опросом приняло предложение Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) об отзыве Орджоникидзе из Закавказья, утвердив его вместо Микояна первым секретарём Северо-Кавказского крайкома.)
Молотович!
На днях был у меня Серго. Он взбешен формулировкой постановления ЦК об его отзыве. Формулировка об отзыве расценивается им как наказание, как щелчок, данный ЦК неизвестно за что. Фраза же о том, что Серго переводится в Ростов "вместо Микояна" рассматривается им как намёк на то, что Микоян выше Серго, что Серго годится лишь в заместители Микояна и т.п. Он понимает, что у ЦК не было и не могло быть желания обидеть Серго, дать ему щелчок, ставить его под Микояна и т.д., но он считает, что получившие выписку постановления ЦК могут понять его именно как выпад против Серго, что надо было формулировать лучше, точнее. Я думаю, что надо удовлетворить Серго, ибо он поставлен объективно ввиду случайной ошибки в формулировке в положение обиженного человека. Можно было бы исправить формулировку примерно таким образом:
1) Уважить просьбу т. Орджоникидзе об освобождении его от обязанности первого секретаря Заккрайкома, отклонив требование закавказских организаций (национальных ЦК и Заккрайкома) об оставлении т. Орджоникидзе на старом посту;
2) Ввиду решительного отказа т. Орджоникидзе от немедленного переезда на работу в Москве вопрос о назначении т. Орджоникидзе наркомом РКИ СССР и замом предсовнаркома СССР отложить на несколько месяцев;
3) Принять предложение Севкрайкома об утверждении т. Орджоникидзе первым секретарем Севкрайкома (согласовано с т. Орджоникидзе).
Чем скорее сделаешь эту штуку, тем лучше, причем новую выписку придется разослать всем, получившим старую выписку.
Ты, может быть, скажешь, что все это чепуха. Возможно. Но должен тебе сказать, что эта чепуха может серьезно повредить делу, если ее не исправим.
Крайне некрасивую роль играет в этом деле Назаретян, который растравляет самолюбие Серго и подзуживает его - не знаю, - для какой конкретной цели.
Ну, всего хорошего.
И. Ст.
16 сентября 1926 г.
Я не писал тебе в прошлый раз о Серго подробно. Но теперь должен сообщить, что и Серго и - особенно, Назаретян произвели на меня в связи с инцидентом об "отзыве" из Закавказья - тяжёлое впечатление. Я разругался с Серго, назвал его мелочным и перестал встречаться с ним (он сейчас в Новом Афоне). Вопрос о составе секретариата Заккрайкома придётся обсудить особо. Назаретян в роли заменяющего Серго в секретариате не подойдёт на данной стадии (мал он, не серьёзен, не всегда правдив).
23 июня 1927 г.
Просмотрел (очень бегло) "стенограмму заседания ЦКК" по делу Зиновьева и Троцкого. Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК. Допрашивали и обвиняли не члены ЦКК, а Зиновьев и Троцкий. Странно, что попрятались некоторые члены ЦКК. А где Серго? Куда и почему он спрятался? Позор! Решительно протестую против того, что комиссия по обвинению Тр. и Зин. превратилась в трибуну по обвинению ЦК и КИ с заострением "дела" против Сталина, которого нет в Москве и на которого можно ввиду этого вешать всех собак…
13 сентября 1930 г.
Хорошо было бы ускорить возвращение из отпуска Серго и Микояна, которые совместно с Рудзутаком и Куйбышевым (а также Ворошиловым) сумеют изолировать Рыкова и Пятакова в СТО и в Совещ. замов.
Не позднее 15 сентября 1930 г.
С отпуском следовало бы тебе подождать. Без тебя там (в ПБ) будет очень трудно. Я буду в Москве в половине октября. Если не можешь отложить свой отпуск до этого времени, дождись хоть возвращения Серго. Иначе может получиться трудное положение.
1 сентября 1933 г.
Выходку Серго насчёт Вышинского считаю хулиганством. Как ты мог ему уступить? Ясно, что Серго хотел своим протестом сорвать кампанию СНК и ЦК за комплектность. В чём дело? Подвёл Каганович? Видимо, он подвёл. И не только он.
(16–22 августа 1933 г. в Москве проходил судебный процесс над работниками ряда предприятий, обвинённых в некомплектной отгрузке комбайнов. В последний день суда выступил заместитель прокурора СССР Вышинский, который высказал критические замечания в адрес ряда центральных ведомств, в том числе и Наркомтяжпрома. Его руководитель Орджоникидзе возмутился критикой и в отсутствие Сталина вместе с наркомом земледелия Яковлевым, ведомство которого тоже упоминалось в выступлении Вышинского, добился принятия на заседании Политбюро 24 августа решения, осуждавшего заявление заместителя прокурора: "Указать т. Вышинскому, что он не должен был в своей речи давать такую формулировку […], которая даёт повод к неправильному обвинению в отношении НКТяжа и НКЗема". 1 сентября Политбюро опросом отменило это решение.)
12 сентября 1933 г.
Поведение Серго (и Яковлева) в истории о "комплектности продукции)" нельзя назвать иначе, как антипартийным, так оно имеет своей объективной целью защиту реакционных элементов партии против ЦК ВКП(б). В самом деле, вся страна воет от некомплектности продукции; партия начала кампанию за комплектность, открытую печатную и карательную кампанию; вынесен уже приговор врагам партии, нагло и злобно нарушающим решения партии и правительства, а Серго (и Яковлев), который несёт ответственность за эти нарушения, вместо того, чтобы каяться в своих грехах, предпринимает удар против прокурора! Для чего? Конечно, не для того, чтобы обуздать реакционных нарушителей решений партии, а для того, чтобы поддержать их морально, оправдать их в глазах общественного мнения партии и опорочить таким образом развёртывающуюся кампанию партии, то есть опорочить практическую линию ЦК.
Я написал Кагановичу, что против моего ожидания он оказался в этом деле в лагере реакционных элементов партии.
23 октября 1930 г.
Что касается дела Т[уха]чевского, то последний оказался чистым на все 100%. Это очень хорошо.
(Арестованные в 1930 году преподаватели Военной академии им. Фрунзе Какурин и Троицкий дали на допросах показания на Тухачевского: он, мол, считает положение в стране тяжёлым и выжидает благоприятной обстановки для захвата власти и установления военной диктатуры. Сталин совместно с Орджоникидзе и Ворошиловым проверили показания Какурина и Троицкого - они не подтвердились.)
Из письма Сталина Орджоникидзе от 24 октября 1930 года
Прочти-ка поскорее показания Какурина - Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нём знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии. Как видишь, показания Орлова и Смирнова (об аресте ПБ) и показания Какурина и Троицкого (в планах и "концепциях" Т-го) имеют своим источником одну и ту же питательную среду - лагерь правых. Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым - Громаном - Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия, - таков баланс. Ну и дела…
Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело. Лучше было бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского до середины октября, когда мы все будем в сборе.
Поговори об этом с Молотовым, когда будешь в Москве.
Из дневника М.А. Сванидзе
(Сванидзе Мария Анисимовна (1889–1942). В 1921 г. вышла замуж вторым браком за А.С. Сванидзе - брата первой жены И.В. Сталина. До переезда в Москву пела в Тифлисской опере. Жила в Кремле. Осуждена в 1939 г. к восьми годам лишения свободы, в марте 1942 г. расстреляна.)
5/III. 37 г.
Затем крупное событие - был процесс троцкистов (процесс по делу "антисоветского троцкистского центра", где были обвинены Г. Пятаков, К. Радек, Г. Сокольников, Л. Серебряков и др. - Н.З.) - душа пылает гневом и ненавистью, их казнь не удовлетворяет меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими. Торговцы родиной, присосавшийся к партии сброд. И сколько их. Ах, они готовили жуткий конец н[ашему] строю, они хотели уничтожить все завоевания революции, они хотели умертвить наших мужей и сыновей. Они убили Кирова и они убили Серго. Серго умер 18/II, убитый низостью Пятакова и его приспешников. Тяжело и слёзно мы переживаем уход Серго. Колонный зал, венки, музыка, запах цветов, слёзы, почётные караулы, тысячи и тысячи людей, проходящих у гроба… всё это стоит в ушах и перед глазами, а Серго нет. Он был прекрасный большевик, он был человек, он был товарищ, он был чист и не подозревал, что люди могут прийти к нему с камнем за пазухой, он был добр и всякий: дурной и хороший - пользовался широко его натурой. Сколько негодяев много лет эксплуатировали его чистоту и доброту. В личной жизни он был скромен и щепетилен, как очень немногие из [наших] товарищей.
Я навещаю Зину. Она геройски перенесла смерть мужа. Очевидно, закалка тяжёлой революционной жизни прошла для неё недаром. Она сама руководила похоронами, была неотлучно у гроба. Читает тучи писем и телеграмм спокойно и рассудочно. Ездит на работу и обсуждает спокойно свою будущую жизнь. Она сказала вначале, что ещё незачем жить, раз нет Серго, и что она не хочет жить так, как М.Л. Кирова, но взяла себя в руки и будет жить так, как, очевидно, хотел бы Серго - в труде и заботе о детях (она ведает детск[им] комбинатом в Кунцеве).
Из агентурного сообщения в МВД СССР об отношениях Берии с Серго Орджоникидзе
15 июля 1953 г.
Совершенно секретно
[…] В партийных кругах Закавказья хорошо знают, что Берия был заядлым врагом Орджоникидзе Серго. Берия добился ареста брата Орджоникидзе, вынудил у него какие-то признания, которые скомпрометировали Серго перед И.В. Сталиным. Кто-то из московских писателей рассказал мне, что когда город Орджоникидзе был переименован, вдова Орджоникидзе обратилась к Сталину с вопросом о причинах этого переименования. Сталин сказал, что имя Орджоникидзе будет присвоено лучшему городу, но переименование не состоялось, зато все другие города, носившие имя Серго, были вновь переименованы.
Это всё объяснялось клеветой Берия на Серго и вынужденным признанием брата Серго, объяснившим их плохие отношения племенной рознью, нелюбовью мингрела Берия к имеретинцу Орджоникидзе.
ЦХДС. Ф. 5. Оп. 30. Д. 4. Л. 107–108.
Приложение № 17:
Из открытых источников
Из писем Назаретяна Орджоникидзе
(Амаяк Назаретян, в то время заведующий Бюро секретариата ЦК РКП(б).)
12.06.1922 г. "Доволен ли я работой? И да, и нет. С одной стороны, я прохожу здесь большую школу и в курсе всей мировой и российской жизни, прохожу школу дисциплины, вырабатывается точность в работе, с этой точки зрения я доволен, с другой стороны, эта работа чисто канцелярская, кропотливая, субъективно малоудовлетворительная, чёрная работа, поглощающая такую уйму времени, что нельзя чихнуть и дохнуть, особенно под твёрдой рукой Кобы. Ладим ли мы? Ладим. Не могу обижаться. У него можно многому поучиться. Узнав его близко, я проникся к нему необыкновенным уважением. У него характер, которому можно завидовать. Его строгость покрывается вниманием к сотрудникам. Цека приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя ещё сделать нужно многое…"
9.08.1922 г. "Коба меня здорово дрессирует. Прохожу большую, но скучнейшую школу. Пока из меня вырабатывает совершеннейшего канцеляриста и контролёра над исполнением решений Полит. Бюро, Орг. Бюро и Секретариата. Отношения как будто не дурные. Он очень хитёр. Твёрд, как орех, его сразу не раскусишь. Но у меня совершенно иной на него взгляд теперь, чем тот, который я имел в Тифлисе. При всей его, если можно так выразиться, разумной дикости нрава, он человек мягкий, имеет сердце и умеет ценить достоинства людей. Ильич имеет в нём безусловно вернейшего цербера, неустрашимо стоящего на страже ворот Цека РКП. Сейчас работа ЦК значительно видоизменилась. То, что мы застали здесь - неописуемо скверно… Но всё же мне начинает надоедать это "хождение под Сталиным"…
(Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. М., 1996)