Глава 11
Исчезновение наркома
Ночной звонок. - Неприятное известие. - Прощальная записка. - Невинная проделка. - Инсценировка. - Воскрешение утопленника. - Чего только не сделает любящая женщина. - Изменщица. - Петляние. - Багажная квитанция. - Темна вода во облацех.
Поздним вечером, ближе к полуночи, в кабинете первого секретаря ЦК компартии Украины резко зазвонил один из множества телефонных аппаратов, выстроившихся в несколько рядов на приставном столике по правую руку от кресла.
Никита Сергеевич Хрущёв вздрогнул. Звонил тот самый аппарат, трубку которого первый секретарь обязан был поднимать лично, не прибегая к помощи сидевшего в приёмной человека, соединявшего главу республики с теми, кто набирал его номер.
- Хрущёв, - сказал он в трубку.
Так было принято в Москве, где Хрущёв работал до переезда на Украину. Молодой наблюдательный выдвиженец быстро перенял привычки высшей кремлёвской номенклатуры. Аппарат ВЧ был единственным, снимая трубку которого московские руководители всегда называли свою фамилию. Наверное, потому, что не знали, кто звонит. Об абонентах, звонивших по другим видам связи, обычно докладывали секретари.
- Никита Сергеевич? - услышал он голос Поскрёбышева. - Здравствуйте. Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.
Через несколько мгновений в трубке послышалось знакомое покашливание и глухой голос произнёс:
- У нас есть данные, согласно которым надо арестовать одного вашего работника.
Слышимость была отвратительная. Радиоволны искажали звук. Хрущёв напряг слух, с силой вдавливая трубку в ухо, но фамилия человека, о котором говорил Сталин, всё равно звучала неотчётливо.
Хрущёву послышалось, что речь шла об Усенко, который был первым секретарём ЦК комсомола Украины. Над беднягой уже навис дамоклов меч - на руководителя комсомола республики имелись показания, что он ведёт антисоветскую работу.
- Вы можете арестовать его? - спросил Сталин.
- Можем, - ответил Хрущёв, несколько озадаченный такой постановкой вопроса. Что тут сложного? Секретарь ЦК комсомола не та фигура, от которой можно ожидать каких-либо неожиданностей.
- Но вы сами должны это сделать, - настойчиво повторил Сталин. - Арестовать этого Успенского…
На этот раз слышимость улучшилась и отчётливо прозвучала фамилия - Успенский. Тут только до Хрущёва дошло, что Сталин имеет в виду не первого секретаря ЦК комсомола Усенко, а наркома внутренних дел Успенского.
- Сделаем всё, как вы сказали, товарищ Сталин, - заверил Хрущёв.
Сталин закончил разговор в своей обычной манере - не прощаясь. Положил трубку - и всё.
Хрущёв озадаченно уставился на телефонный аппарат. Арестовать Успенского? Вот те на! Как это сделать? Кому поручить? Не его же заместителям. Кто-то должен быть повыше наркома…
Остаток рабочего дня Хрущёв провёл в размышлении над тем, как лучше выполнить неожиданное указание, поступившее от Сталина. Ясно, что задержание наркома внутренних дел должен осуществить кто-то из руководителей республики. Остальных Успенский перестреляет как куропаток, едва только они переступят порог его кабинета и объявят, для чего пожаловали. Подумает, что это заговор. Поэтому самый надёжный вариант - вызвать наркома в какой-нибудь руководящий кабинет и объявить об аресте.
Руководящих кабинетов на Украине два - его и председателя Совнаркома.
Хрущёв тяжело вздыхал, прокручивая в голове возможные варианты. Так ничего и не придумав, он отправился домой отдыхать. О звонке Сталина решил пока никому не рассказывать.
Назавтра, приехав на работу, хотел уже было связаться с председателем Совнаркома Коротченко, чтобы обсудить детали предстоящей конфиденциальной операции, как вдруг снова раздался требовательный звонок аппарата ВЧ.
- Товарищ Хрущёв, мы с вами вчера вели речь об аресте наркома Успенского, - услышал он голос Сталина, заговорившего сразу, без предварительного вступления Поскрёбышева, который обычно соединял хозяина с иногородними абонентами. - Так вот, мы здесь посоветовались и решили, чтобы Успенского вы не арестовывали.
У Хрущёва отлегло от сердца. Он мысленно похвалил себя за то, что не кинулся в тот же миг выполнять полученное распоряжение. Утро вечера мудренее.
Но облегчение оказалось преждевременным.
- Мы вызовем Успенского в Москву, - после непродолжительной паузы продолжил Сталин, - и арестуем его здесь. Вам не стоит вмешиваться в это дело.
И снова Хрущёв на какое-то время застыл столбом с телефонной трубкой, крепко прижатой к уху, пока не понял, что разговор закончен.
Придя в себя, нажал на клавишу прямой связи с Коротченко:
- Демьян, если не шибко занят, загляни ко мне.
Председатель Совнаркома проводил в это время какое-то важное совещание, но, услышав взволнованный голос Хрущёва, передал бразды правления своему заместителю и спешно направился в ЦК.
Сорокачетырёхлетний Демьян Сергеевич Коротченко знал характер Никиты Сергеевича как никто другой. Они были друзья-приятели с тех пор, когда Хрущёв, попавший в фавор к Сталину благодаря знакомству с его женой Надеждой Аллилуевой, с которой учился на одном курсе в Промышленной академии, вытащил своего земляка из полтавской глуши сначала на курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б), а затем выдвинул на руководящую работу в Москве. Сам Хрущёв был, как известно, первым секретарём московских горкома и обкома партии, ну и, разумеется, дружка за собой водил. Побывал Демьян Сергеевич и председателем райисполкома, и секретарём ряда райкомов партии, в том числе и Бауманского, того самого, с которого Никита Сергеевич начинал свою партийную карьеру в белокаменной, а в тридцать шестом Хрущёв выдвинул его секретарём Московского обкома.
Словом, сдружились за многие годы так, что водой не разольёшь. Был у них и третий приятель по фамилии Задионченко. Тоже с Украины. Близко сошлись они в тридцать первом году, когда Хрущёв возглавил Бауманский райком столицы. Задионченко заведовал отделом культуры в этом райсовете. Вверх по служебной лестнице лез Хрущёв, вслед за ним следовал и Задионченко. Был секретарём одного из райкомов в Москве, потом переместился в кресло председателя Совнаркома РСФСР.
Несмотря на громкое название, пост этот был скорее декоративный - Совнарком России не принимал никаких самостоятельных решений и лишь дублировал решения союзного правительства, которое, в свою очередь, повторяло постановления Политбюро. Задионченко затосковал. С ним никто не считался. То ли дело в партийных органах! Вот где подлинная власть.
В январе тридцать восьмого года, когда Хрущёва с поста первого секретаря МГК И МК Сталин перевёл первым секретарём ЦК компартии Украины, Задионченко на прощальном ужине пожаловался своему покровителю:
- Скучно мне, Никита Сергеевич. Не те масштабы. Хочу опять на партийную работу…
Возбужденный новым назначением, хмельной от выпитой водки, а ещё больше от радужных перспектив, Хрущёв искрился добротой и щедростью:
- Слушай, а может, со мной поедешь? Ты ведь украинец, национальный кадр, так сказать. Хочешь, переговорю с товарищем Сталиным о твоей кандидатуре?
- Хотелось бы, Никита Сергеевич! - обрадовался Задионченко.
- Что бы тебе такое подобрать? - задумался Хрущёв. - Второй секретарь ЦК уже есть. Это Бурмистенко, который был заместителем у Маленкова, он едет со мной. Председателем Совнаркома пойдёшь? Хотя нет, эта должность тебя и здесь тяготит. Да и с Коротченко уже всё договорено. Разве что…
Он с размаху хлопнул себя по лбу:
- На место Коротченко согласен?
Задионченко задумался. Коротченко по протекции Хрущёва уехал из Москвы в Днепропетровск, стал руководителем областной партийной организации. Сейчас Хрущёв забирает его в Киев, председателем Совнаркома.
- Перспективная должность, - уговаривал Хрущёв колебавшегося дружка. - Это же треть территории Украины.
Действительно, тогда в состав Днепропетровской области входили нынешние Запорожская, Херсонская и Николаевская области.
Задионченко согласился. Хрущёв внёс его кандидатуру Сталину. Тот не возражал. Задионченко вслед за Хрущёвым покинул Москву.
Надо ли говорить о том, что приятели поддерживали между собой самые тесные, неформальные отношения?
Когда Коротченко прошёл в кабинет Хрущёва, тот сидел мрачный, туча тучей.
- Что случилось, Никита Сергеевич?
Они были одногодками, и Коротченко хотя и позволял себе обращаться к нему на "ты", всегда подчёркнуто уважительно называл по имени-отчеству.
Хрущёв коротко рассказал о звонках Сталина. Сообщение о том, что в Москве считают наркома внутренних дел Успенского врагом народа, насторожило Коротченко. Успенский был членом их команды и приехал в Киев одновременно с ними - в январе тридцать восьмого года.
Нового наркома представлял сам Ежов. Прибытие в Киев хозяина Лубянки с большой группой работников союзного НКВД должно было показать замаскировавшимся контрреволюционерам, что спуску им не будет.
И действительно, Ежов дал разнарядку новому руководству республики на арест 36 тысяч партийных, советских и хозяйственных работников. Их судьба должна была быть решена во внесудебном порядке, для чего при НКВД республики создавалась специальная "тройка" в составе наркома внутренних дел, прокурора и первого секретаря ЦК компартии республики.
"Тройка" рьяно взялась за дело, штампуя один приговор за другим. И вдруг Успенского зачисляют в списки врагов народа. Но ведь подпись под приговорами ставил и партийный руководитель республики.
Хрущёв понял немой вопрос, застывший в глазах старого дружка.
- Об ответственности остальных членов "тройки" речи не было, - сказал он. - Не думаю, что дело в этих тридцати шести тысячах.
- В Ежове? - догадался Коротченко.
- Возможно, - неопределённо ответил Хрущёв. - Хотя такая практика существовала и при Ленине.
Он имел в виду недавнее назначение наркома внутренних дел Ежова по совместительству и наркомом водного транспорта. В двадцатые годы многие наркомы одновременно руководили несколькими наркоматами, и на первый взгляд в совмещении Ежовым двух должностей ничего особенного не было. Но те, кто хорошо знал Сталина, а Хрущёв относился к ним, подозревали: здесь кроется что-то другое, Сталин просто так ничего не делает.
Коротченко, как председатель Совнаркома, в состав "тройки" при НКВД республики не входил.
- Знаешь что, Никита Сергеевич, а не лучше ли тебе на эти дни уехать куда-нибудь из Киева? Ну, скажем, в Днепропетровск?
- Я, кстати, давно обещал Задионченко приехать к нему, - понял дружка Хрущёв.
- Вот и поезжай, - произнёс Коротченко. - Не надо тебе быть в эти дни в Киеве. Наверное, за Успенским приедут из Москвы…
- Нет, его туда вызовут и там арестуют.
- Всё равно поезжай. Мало ли чего он наговорит на Лубянке, - продолжал Коротченко. - Всем известно, кто его перетянул в Киев. Словом, отправляйся к Задионченко, а на хозяйстве останусь я.
Хрущёв с благодарностью взглянул на дружка.
- А когда вернусь, - сказал он, - твоя очередь ехать в командировку. Ты, кажется, в Одессу собирался?
- Да, на областную партконференцию. Как член бюро ЦК компартии республики. Согласно графику…
- Вот и отлично, - подытожил Хрущёв. - Я уеду сегодня же, а ты время от времени позванивай Успенскому. Только поосторожнее, чтобы он ничего не заподозрил. Придумай какие-нибудь неотложные вопросы.
- Придумаю, - пообещал Коротченко.
В тот же день после полудня Хрущёв отбыл в Днепропетровск.
Всю дорогу Хрущёва не покидало ощущение надвигавшейся беды.
Прошло десять месяцев, как Сталин направил его на Украину, а кажется, будто минула целая вечность.
Оторванность от Москвы, от столичных кругов давала о себе знать. Новости кулуарной жизни приходили в Киев с большим опозданием, нередко в искажённом виде. Это затрудняло принятие правильных решений, не позволяло верно ориентироваться в межгрупповых интригах.
Чем вызвано решение об аресте Успенского? Хрущёв перебирал в памяти мельчайшие детали, пытаясь выстроить пёструю мозаику эпизодов в единую картину, объясняющую происшедшее.
Нарком перестарался в поимке врагов народа? Представляемая им в Москву статистика арестованных вызвала неудовольствие Кремля?
Нет, что-то не похоже. Тогда несдобровать и ему, и прокурору. Но к ним претензий нет. Или - пока нет?
А может, наоборот, он проявляет излишний либерализм?
Хрущёв, несмотря на плохое настроение, при этой мысли даже улыбнулся: Успенский - мягкотелый интеллигент? Вот уж в чём его не заподозришь!
Когда они приехали на Украину, было такое ощущение, будто по ней только что Мамай прошёл. В ЦК вакантны все должности заведующих отделами, то же самое в большинстве обкомов, горкомов и райкомов. Арестованы все председатели облисполкомов и их заместители. Нет ни председателя Совнаркома, ни первого секретаря Киевского горкома - все в тюрьме.
Казалось бы, все враги изведены под корень. Вместо них поставлены преданные советской власти кадры, утверждённые лично Хрущёвым. Ан нет: Успенский ежедневно докладывал в ЦК о всё новых и новых контрреволюционерах, выявленных неутомимыми наркомвнудельцами. Просил санкции на арест Миколы Бажана, Петра Панча, других представителей творческой интеллигенции.
Не обошёл своим вниманием и Максима Рыльского. Хрущёв возразил:
- Что ты? Рыльский - видный поэт. Его обвиняют в национализме, а какой он националист? Он просто украинец и отражает национальные украинские настроения. Нельзя каждого украинца, который говорит на украинском языке, считать националистом. Вы же на Украине!
Но Успенский проявлял настойчивость. Хрущёв убеждал его:
- Поймите, Рыльский написал стихотворение о Сталине, которое стало словами песни. Эту песню поёт вся Украина. Арестовать его? Этого никто не поймёт.
Однажды потребовал ареста… Коротченко. Демьяна Сергеевича, председателя правительства Украины. Общего приятеля, с которым сдружились в Москве, где Успенский служил уполномоченным Наркомата внутренних дел СССР по Московской области, а Коротченко был секретарём областного комитета партии.
У Хрущёва глаза полезли на лоб, когда прочёл докладную своего наркома.
- Ты, случайно, не свихнулся? - заорал в трубку, услышав голос Успенского. - Наш Демьян - шпион?
- Агент румынского королевского двора, - невозмутимо уточнил Успенский, как будто речь шла о каком-то совершенно незнакомом человеке, вина которого не вызывает сомнений. - И является на Украине главой агентурной сети, которая ведёт работу против советской власти в пользу Румынии.
- Да ты и в самом деле сумасшедший! - в бешенстве хряснул трубкой о рычаг Хрущёв.
Поостыв, дочитал материалы до конца. Чёрт его знает, может, чекисты и правы? Пятеро свидетелей подтверждают, что Коротченко возглавляет румынскую агентурную сеть. Осведомители - простые люди, не начальники, с какой стати оговаривать им председателя Совнаркома?
И всё-таки подобное не укладывалось в голове. Да, малокультурный, малограмотный - на ХVII съезде партии рассмешил Сталина, когда, обличая милитаристские угрозы японцев, произнёс слово "самуяры" вместо малопонятного "самураи", с тех пор Сталин иначе как "самуяром" его и не называл. Но не шпион!
Успенский настаивал на своём. Чтобы не прослыть укрывателем врагов, Хрущёв сообщил о компромате на Коротченко непосредственно Сталину. Из Москвы приехала комиссия во главе со знаменитым следователем по особо важным делам Львом Шейниным.
Комиссия пришла к заключению - клевета! Украинские чекисты, чтобы отличиться, сфальсифицировали это дело от начала до конца. Среди них было немало таких, кто буквально бредил разоблачением врагов народа. На это был спрос, естественно, появилось и предложение. Десятки тысяч простых граждан избрали чуть ли не своей основной профессией терроризирование, бесцеремонно заявляя в глаза: "Вот этот - враг народа!"
Сталин приказал расстрелять чекистов, виновных в умышленной фабрикации дела против Коротченко. "Самуяру" повезло - вождь знал его лично и не мог поверить в то, что он работает на румынский королевский двор. А если бы не знал?
Так что Успенский ещё тот гусь. Потребовали бы от него собрать компромат на Хрущёва, и глазом бы не моргнул. Во всяком случае, эпизод с Коротченко свидетельствует, что в излишней щепетильности этого ревностного чекиста-служаку не заподозришь. В чём же его промашка?
Хрущёв начал вспоминать, когда и при каких обстоятельствах он познакомился с этим человеком, и вообще всё, что знал о нём.
Первая встреча состоялась в бытность Хрущёва секретарём МГК и МК партии. Уполномоченный союзного НКВД по Московской области был молод, на вид не более тридцати, худощав, подтянут. Докладывал всегда толково, без свойственного малограмотным работникам многословия, умел выделить главное. На Лубянке его, наверное, высоко ценили, потому что уж как-то необычно быстро он стал начальником экономического отдела управления ОГПУ по Московской области. До этого успел поработать в центральном аппарате при Ягоде и ещё раньше - при Менжинском.
Хрущёву он тоже приглянулся. Работали вместе довольно много времени, и вдруг Успенский, придя в очередной раз на доклад к первому секретарю МГК и МК, сообщил, что его переводят на другую работу.
- Куда? - скорее из вежливости поинтересовался Хрущёв.
- Помощником коменданта Кремля! - гордо доложил Успенский.
- Поздравляю! - протянул ему руку Хрущёв. - Теперь в охране Кремля будут знакомые люди. Если забуду пропуск, надеюсь, пропустите?
- Лучше не терять, - серьёзно посоветовал чекист, не приняв шутки. Чувство юмора этому человеку было не свойственно.
Дальше Хрущёв потерял его из виду. В Кремле встречать не доводилось ни разу, и постепенно память о нём стёрлась.
Об Успенском ему напомнил Ежов, когда Хрущёв подбирал кадры для Украины. Толковых работников катастрофически не хватало. Сам Хрущёв, например, совмещал аж три должности - первого секретаря ЦК Украины, киевских горкома и обкома партии. Из местных никто не тянул на пост наркома внутренних дел.
- А ты Успенского посмотри, - посоветовал Ежов. - Ты с ним, кажется, знаком?
- Знаком. А где он сейчас? По-прежнему в комендатуре Кремля?
- Нет, в Оренбурге.
- В Оренбурге? - переспросил Хрущёв. - А что он там делает?
- Возглавляет областное управление НКВД. Прекрасный работник. Отличные результаты. Побольше бы нам таких начальников управлений. До Оренбурга работал в Новосибирске, был там замом. Растёт…
- Вообще-то у меня осталось неплохое впечатление об Успенском, - сказал Хрущёв. - Он действительно сильный работник. Только…
- Что только? - перебил Ежов.
- Шуток не понимает. Слишком серьёзный…
- Ну ты, Никита Сергеевич, даёшь, - укоризненно покачал головой Ежов. - Какие шутки могут быть в нашем ведомстве? Кругом столько грязи и всякой мерзости, что иногда даже сомневаешься: а есть ли вообще на свете порядочные, честные люди?
- Всё это, конечно, так, но и чекистам не должны быть чужды человеческие чувства…