Противник начинает вести наземную и воздушную разведку. Засады не обнаруживают себя. Противник боем прощупывает передний край. В действие вступают "актеры" в ложных позициях, артиллерия и минометы с запасных позиций. Танки молчат.
Авиация врага начинает бомбить ложные окопы. "Актеры" незаметно отступают ходами сообщения. И, наконец, противник пускает танки в сопровождении пехоты. Наступают самые критические минуты боя.
Стрелки, артиллеристы, минометчики расстреливают пехоту противника. Засады молчат. И только тогда, когда вражеские машины подходят на 200–300 метров, засады выходят на огневую позицию и открывают огонь по атакующим в упор, наверняка. В то же время экипажи засад не выпускают из поля зрения соседей и бьют в борта прорвавшихся танков противника. Получается косоприцельный, перекрестный, губительный огонь.
Командир засады выходит на огневую позицию только в случае крайней необходимости. Откуда–нибудь из окопчика или из–за кустарника следит он за полем боя, намечает цели, определяет прицел и лишь после этого садится в танк, и машина выскакивает, чтобы открыть огонь. Прицел поставлен, [184] пушка приблизительно наведена на цель. Сделав три–четыре выстрела, танк задним ходом отползает в укрытие. Долго стоять на позиции нельзя: экипаж станет жертвой прицельного огня.
Из укрытия командиры снова ведут наблюдение и снова выскакивают за позицию, но теперь уже на другую. Так повторяется несколько раз.
Бой - это целый комплекс сложных проблем, часто настолько связанных друг с другом, что порой трудно разобраться, где причина, а где следствие. Наверняка лишь можно сказать, что успех всегда зависит от правильного решения многих, зачастую косвенных вопросов. Далеко не всегда победа достается стороне, обладающей превосходством в силах. Но почти всегда - стороне, превосходящей в организации боевых действий. Нас, например, волновал вопрос эвакуации танков с поля боя. Вопрос жизненно важный в то время, когда каждая боевая машина была на счету.
По довоенной инструкции вытаскивать с поля боя покалеченные машины должны были сильные тягачи. Но где их взять? Тягачей нам не дали. Пришлось, как говорится, походу дела вносить в инструкцию поправки. Мы испробовали в качестве тягачей "тридцатьчетверки", КБ, и они справились с этой задачей.
Та же инструкция запрещала десантировать на тридцатьчетверках и других машинах пехоту. Разумеется, эта инструкция была написана для своего времени, с учетом возможностей техники тех дней. Но уже по опыту боев на Украине я пришел к выводу, что успех боевых действий непосредственно зависит от взаимодействия родов войск, в том числе танков с пехотой. В лагере мы убедились, что "тридцатьчетверки", а тем более KB, без каких–либо осложнений несли на броне пехотный десант. Прекрасные сталинградские машины выдерживали дополнительные нагрузки без поломок и аварий"{132}.
Этот метод полностью себя оправдал и показал высокую эффективность не только в боях в 1941 г., но и в дальнейшем, в том числе и при отражении летнего наступления вермахта на Курской дуге. За семь дней бригада нанесла противнику значительный урон, но главное - она остановила быстрое продвижение его моторизованных соединений к Туле. Было выиграно время для подтягивания резервов. С 11 октября 4‑я тбр выводилась во второй эшелон 50‑й А.
Советское Верховное командование высоко оценило профессионализм, изобретательность комбрига, стойкость и мужество его подчиненных. Уже 12 октября в газетах был опубликован [185] Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении воинов четвертой танковой. Среди тех, кто был удостоен высоких наград, был и ее командир - полковник М. Е. Катуков, он получил орден Ленина. Несколько позже, после того как бригаду перебросили на западное направление, 10 ноября 1941 г., Постановлением Совета Народных Комиссаров ему было присвоено первое генеральское звание - генерал–майор танковых войск. А на следующий день И. В. Сталин подписал приказ НКО СССР № 337, в котором говорилось:
"4‑я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4‑й танковой бригады…
Отличные действия бригады и ее успех объясняются тем, что:
1. Бригадой велась беспрерывная боевая разведка.
2. Осуществлялось полное взаимодействие танков с мотопехотой и артиллерией.
3. Правильно были применены и использованы танки, сочетая засады с действиями ударной группы. Личный состав действовал храбро и слаженно.
Боевые действия 4‑й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.
Приказываю:
1. За отважные и умелые боевые действия 4‑ю танковую бригаду именовать: "1‑я гвардейская танковая бригада".
2. Командиру 1‑й гвардейской танковой бригады генерал–майору Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.
3. Начальнику ГАБТУ и начальнику ГАУ{133} пополнить 1‑ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата"{134}.
Бригада Катукова стала первым на тот момент и единственным танковым соединением в Красной Армии, получившим столь высокое звание. И вклад Михаила Ефимовича в это был весом. Для будущего командарма это был очень важный момент в его военной карьере. Если назначение на должность командира танковой дивизии стало своеобразным авансом [186] на будущее, то присвоение генеральского звания и награждение орденом в тяжелейший для армии и страны момент - уже высокая оценка конкретных и очень важных результатов работы военачальника. Ратное мастерство, творческий подход при достижении цели, умелое руководство бригадой в боях под Орлом, а затем и при защите столицы и, конечно же, пристальное внимание лично И. В. Сталина к его соединению выводили М. Е. Катукова в первый ряд быстро набирающих опыт генералов. Именно эта когорта примет на себя всю тяжесть руководства войсками в войне с Германией. Уже в ближайшее время они выйдут на первые роли в Красной Армии и не только защитят Советский Союз, но и со своими бойцами разобьют неприятеля и принесут свободу от коричневой чумы народам Европы.
16 октября 1941 г. М. Е. Катукова вызвали в штаб 50‑й А, где он по телефону получил приказ лично от Верховного о переброске бригады в район Кубинки, для обороны Минского шоссе. В ходе этого марша будущий командарм не по своей вине чуть не попал под трибунал за невыполнение приказа. Обратимся к книге его воспоминаний:
"…Триста шестьдесят километров прошли без единой аварии и поломки. До Кубинки добрались благополучно. Но на окраине этого поселка произошел инцидент, который испортил мне немало крови. Встречать бригаду прибыл генерал из штаба фронта. Ему было поручено вывести бригаду на ответственные позиции.
Он зашел на мой КП, что был развернут тогда у разъезда Татарка, и, передав приказ командования фронта выйти в район Чисмены, расстелил на столе карту.
- На Чисмену бригада пойдет вот по этой дороге. - Его карандаш прочертил жирную линию.
- Здесь не пройдут не только грузовики, но и "тридцатьчетверки", - возразил я.
Дело в том, что обычно по прибытии на новое место мы в первую очередь изучали состояние дорог и мостов, чтобы в случае приказа выступить в новый район, точно зная маршруты следования. Так было и на этот раз. Вот почему с полным знанием реальной обстановки я возразил генералу, что двигаться напрямую из Кубинки в район Чисмены нельзя и что выход один - отправлять машины через Москву, по шоссейным дорогам.
Но генерал стоял на своем. Ошибочное решение может принять каждый. Никто не застрахован от промаха. Но самое неприятное всегда, и особенно на войне, - когда начальник упорствует в своей ошибке, упорствует во имя чести мундира, [187] "авторитета", уязвленного самолюбия. Как дорого иногда это обходится!
- Кончайте разговоры! Выполняйте приказ! - закончил нашу беседу генерал.
Правда, вопреки указаниям генерала транспортные колесные машины я все–таки на свой страх и риск отправил кружным путем, через Москву. И они прибыли в Чисмену намного раньше танковой колонны. Танки и штабные машины с трудом пробирались по разбитым проселочным дорогам. Даже "тридцатьчетверки" садились днищем на междуколейные бугры.
Это был тяжелейший марш. Танки, густо коптя, надсадно ревели, выбираясь из глубоких колдобин…
Днем генерал еще находился с колонной, а в полночь куда–то исчез.
С трудом добрались до Истры. Но тут снова задержка. Кончилось горючее. Кое–как раздобыли дизельного топлива для тяжелых танков, авиационного бензина для легких. И снова осенние, непролазные дороги. Не удивительно, что при таких темпах движения мы опоздали в район сосредоточения.
И вдруг из штаба фронта приходит телефонограмма: за невыполнение боевого приказа командира бригады полковника Катукова предать суду военного трибунала. Тотчас приехал военный прокурор, и дело завертелось. Правда, присутствовавшие при нашем споре с генералом подтвердили, что маршрут движения был навязан сверху, волевым путем. Но тем не менее дело принимало неприятный оборот.
- Да как они могут! - возмущался мой начальник политотдела майор И. Г. Деревянкин. - Разве это случилось по нашей вине? Это их представитель впутал нас в эту историю. Нет, я этого так не оставлю!
Признаться, я даже не ожидал от своего всегда уравновешенного начальника политотдела такого бурного взрыва чувств. Поздно вечером он сел в легковушку и отправился в Москву. Во втором часу ночи Иван Григорьевич прорвался к генералу Федоренко. Тот позвонил Сталину, и инцидент был улажен"{135}.
Если внимательно посмотреть, то подобные случаи были в жизни почти каждого генерала и офицера, участников войны. Не раз в такую переделку попадал и П. А. Ротмистров. Похожий случай, произошедший с ним под Сталинградом в начале сентября 1942 г., чуть не стоил должности командира корпуса, а может, и головы. Но об этом рассказ впереди.
В конце октября 1941 г. 4‑я тбр была передана командующему 16‑й А генералу к. К. Рокоссовскому. В составе этой армии [188] бригада участвовала в отражении вражеского наступления на Москву с северо–востока. В этих боях танкисты М. Е. Катукова поддерживали "панфиловскую" 316‑ю сд и кавалерийскую группу генерала Л. М. Доватора. В первой половине ноября они участвовали в ликвидации так называемого "скирмановского плацдарма" - вмятины, которую противник продавил танками в обороне 16‑й А в 30 км юго–западнее Волоколамска.
Здесь, на западном направлении, Михаил Ефимович получил серьезный опыт управления и более крупным, чем бригада, танковым соединением, причем в сложных зимних условиях. Этот опыт ему пригодится уже весной 1942 г. В начале декабря, когда 16‑я А, как и все войска Западного фронта, перешла в общее контрнаступление, К. К. Рокоссовский создал три подвижные группы под командованием генералов А. П. Белобородова, Ф. Г. Ремезова и М. Е. Катукова. По своему составу они отдаленно напоминали танковые корпуса, которые начнут формироваться в нашей армии в следующем году. Группа включала в себя две танковые бригады, отдельный танковый батальон и отдельную мотострелковую бригаду. Но уже 19 декабря М. Е. Катукову подчиняется группа Ф. Г. Ремезова, и он командует войсками обеих групп при освобождении Волоколамска.
С конца декабря 1941 г. и до конца января 1942 г. его группа, переданная в 20‑ю А, вела бои по уничтожению укрепленных противником рубежей на реках Лама и Руза. Здесь Михаил Ефимович впервые познакомился с командиром бригады морской пехоты полковником И. М. Чистяковым. Его соединение некоторое время действовало в составе его подвижной группы. Через полтора года на Курской дуге им снова придется сражаться вместе, но уже в качестве командармов.
После выхода 20‑й А в конце января 1942 г. на территорию Смоленской области 1‑я гв. тбр передается 5‑й А генерала Л. А. Говорова и выводится на комплектование в г. Гжатск, а комбриг был вновь вызван в Москву для получения нового, более высокого назначения - командиром танкового корпуса.
Для Павла Алексеевича начало войны сложилось трагично. В то время, когда комдив М. Е. Катуков дрался "пешим по танковому" в Полесье, начальнику штаба 3‑го мк пришлось испытать в полной мере горькую участь окруженца. С первого дня нападения гитлеровцев корпус генерал–майора A. B. Куркина попал в тяжелое положение. Пытаясь сдержать немцев, командование 11‑й А начало бросать в бой одну за другой три его дивизии, еще полностью не укомплектованные материальной частью, без подготовки. Для удержания плацдарма на Немане западнее г. Алитуса была выдвинута 5‑я тд, но ее части [189] не успели занять оборону. Во встречном бою с 3‑й танковой группой генерала Г. Гота она потерпела поражение и уже в ночь на 23 июня 1941 г., оставив Алитус, с четырьмя десятками уцелевших боевых машин начала отходить на Каунас и Вильнюс. Затем противник рассеял 84‑ю мотострелковую дивизию.
2‑ю тд планировалось использовать во фронтовом контрударе по прорвавшемуся неприятелю 23 июля в полосе 8‑й А на таурагенском направлении. Но этот контрудар провести не удалось. Дивизия попала в окружение в районе Россиены, в ее расположении находилось и управление 3‑го мк, который к тому моменту был практически полностью разгромлен. 26 июня прорвались автоматчики противника на танках и атаковали штаб дивизии и корпуса. В этот момент в его расположении находился лишь мотоциклетный полк. Бой был ожесточенный и неравный, погибли ряд офицеров, в том числе и командир 2‑й тд. Связь с 11‑й А была потеряна. В сложившейся ситуации командир корпуса принял решение уничтожить все танки, автотранспорт и прорываться из кольца.
"…Тяжелые испытания выпали на нашу долю, - вспоминал П. А. Ротмистров. - Около двух месяцев продвигались мы через леса Белоруссии и северной Брянщины на восток, обходя ночами города, деревни и села, занятые крупными гарнизонами врага, уничтожая тыловые подразделения гитлеровцев, колонны их автомашин с боеприпасами и различным снаряжением. Несмотря на все тяготы и лишения, наши люди не пали духом, не теряли облик советских воинов. Они вышли у линии фронта в военной форме, имея при себе личное оружие и документы, а коммунисты - партийные билеты.
После выхода из окружения из танкистов группы генерала A. B. Куркина были сформированы и направлены на заводы за получением новой техники танковые экипажи. Старшему командному составу, в том числе и мне, было приказано следовать в Москву"{136}.
Выйти из окружения удалось лишь 28 августа. После перехода через линию фронта весь личный состав подвергся жесткой проверке органами военной контрразведки. В то время это было обычным делом, но в то же время очень серьезным испытанием. П. А. Ротмистров относительно быстро прошел ее. Тот факт, что бойцы и командиры вышли компактно, сохранив документы и оружие, сыграло важную положительную роль. Вероятно, повлияла и давняя дружба Павла Алексеевича с заместителем наркома обороны и начальником ГАБТУ генералом Я. Н. Федоренко. Тогда же Яков Николаевич предложил [190] ему должность начальника штаба управления, но, по словам П. А. Ротмистрова, он отказался и попросился на командную должность. И уже 9 сентября 1941 г. вступил в командование формировавшейся в с. Костерево (120 км юго–западнее Москвы) 8‑й тбр. Это соединение для будущего командарма стало настоящей школой боевого опыта и командирского мастерства.
Обстановка поджимала, и комплектование проводилось в ускоренном темпе. Уже во второй половине месяца бригада была направлена на Северо - Западный фронт, в Новгородскую область на ст. Валдай. После разгрузки, практически с ходу, она приняла участие в боях совместно с войсками 11‑й А. В начале октября 1941 г. враг овладел г. Калинин{137}, тем самым перерезал Ленинградское шоссе, а 13 октября было получено распоряжение начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова о переброске бригады в район Торжка для атаки в направлении Калинина. Но, несмотря на принимавшиеся меры, город отбить не удалось.
Здесь, на родной тверской земле, в течение двух тяжелейших месяцев битвы за Москву П. А. Ротмистрову предстояло защищать от захватчиков не только страну, но и свою малую Родину. В этот период у Павла Алексеевича произошли две примечательные встречи. Первая - с человеком, под непосредственным руководством которого он будет сражаться в качестве командарма в Курской битве, Николаем Федоровичем Ватутиным. Впоследствии командующим Воронежским фронтом, а осенью 1941 г. - начальником штаба Северо - Западного фронта. Причем это было не мимолетное знакомство. В начале октября 8‑я тбр была включена в состав оперативной группы фронта, которую возглавил генерал–лейтенант Н. Ф. Ватутин. Поэтому уже в ходе боев за г. Калинин комбригу‑8 выпало сражаться под его началом. Вторую встречу можно назвать заочным знакомством двух противников. На северо–западном направлении действовала, в том числе и против 8‑й тбр, вместе с 9‑й полевой армией генерала Штрауса 3‑я тг генерала Гота. Того самого Германа Гота, будущего командующего 4‑й ТА, с гренадерами которой сойдутся в жестоком сражении под Прохоровкой гвардейцы танковой армии генерала П. А. Ротмистрова в июле 1943 г.
С ходу отбить Калинин не удалось. Ситуация продолжала ухудшаться, и 17 октября войска, действовавшие в этом районе, Ставка выделяет в самостоятельное оперативное направление - создается Калининский фронт под командованием генерала И. С. Конева. В его состав была передана и 8‑я [191] тбр. До начала декабря бригада вела бои совместно с войсками 30‑й А, обороняла подходы к каналу Москва - Волга на рубеже р. Лама южнее Иваньковского водохранилища. А во второй половине ноября была подчинена оперативной группе генерала Ф. Д. Захарова 16‑й А, которая обороняла г. Клин. Однако удержать город не удалось.
Измотав врага на подступах к столице, Ставка отдала приказ войскам трех фронтов 5 декабря 1941 г. начать общее контрнаступление. Согласно разработанному плану 30‑я А генерала Д. Д. Лелюшенко Западного фронта наносила главный удар в направлении Рогачева - Спас - Коркодина - Клина. 8‑й тбр предстояло действовать в составе центральной ударной группы. Войска армии, заметно пополненные, атаковали решительно, и уже через десять дней задача была выполнена. После освобождения Клина бригада вновь была передана в состав Калининского фронта и до окончания контрнаступления продолжала вести боевые действия в его составе.
За мужество и стойкость, проявленные в Московской битве, 8‑я тбр, вслед за танковыми соединениями М. Е. Катукова и И. Ф. Кириченко, 11 января 1942 г. преобразовывается в 3‑ю гвардейскую. Были отмечены заслуги и ее командира, но не столь щедро, как комбрига‑4. Полковник П. А. Ротмистров был награжден орденом Ленина, но остался в прежнем звании - полковник. Тем не менее успешное командование соединением под Москвой дало серьезный толчок для его служебного роста.