В апреле 1968 г. в Монжраблане (Канада) состоялось заседание Бильдербергского клуба, в основном посвященное мерам против французского президента. Одними из главных действующих лиц этого мероприятия были барон Эдмон де Ротшильд (как мы помним, банкир и патрон Помпиду), а также глава ведущего отдела ЦРУ Джеймс Энглтон (присутствовали также представители европейских разведок). Как водится, это заседание не оставило протоколов, но события последующих дней красноречиво раскрыли принятые там решения.
Начиная с празднования 1 Мая, в Париже начались выступления студентов. Требования их были весьма хаотичны: от реформы высшего образования до социальной революции. Студенческие беспорядки немедленно использовали спецслужбы, о чем свидетельствуют, например, воспоминания координатора ЦРУ и испанской разведки Л.М. Гонсалеса-Маты. На совещании представителей спецслужб, состоявшейся в начале мая на парижской квартире представителя ЦРУ во Франции американский полковник Грэхем (координатор ЦРУ и американской военной разведки) изложил план действий:
"Нужно, чтобы наши друзья провоцировали беспорядки, создавали побольше инцидентов между манифестантами и силами охраны порядка. Разрушения и побольше раненых - сейчас они наши лучшие союзники. Необходимо вызвать ответную реакцию у "молчаливого большинства" и буржуазии, которые, почувствовав опасность, заставят де Голля изменить политический курс…
Возможно, давление со стороны правых вынудит де Голля уйти, освободив место для правительства, с которым будет легче договориться".
На всякий случай координатор ЦРУ и американской военной разведки счел нужным и подстраховаться: "Необходимо проникнуть в руководящие органы подрывных сил, выяснить их планы и возможности, чтобы оказывать свое влияние в нужном направлении, а если мы сочтем их опасными, можно будет начать саботаж изнутри".
Агенты западных спецслужб немедленно принялись за работу. Множество дядей явно нестуденческого возраста сновало меж групп юных мятежников, давая советы по строительству баррикад и тактике борьбы с полицией. Волнения студентов принимали все более агрессивный характер. Латинский квартал покрылся десятками баррикад, взрывались бутылки с горючей смесью, гремели выстрелы. Бунтовщиками был захвачен не только ряд помещений Сорбонны, но и, например, театр "Одеон", ставший штабом так называемого Комитета революционных действий. (Только в его службу охраны, по воспоминаниям Гонсалеса-Маты, был внедрен с десяток агентов ЦРУ). Обильно лилась кровь: в больницы доставлялись сотни раненых.
Одновременно с американской рукой в события активно вмешалась и советская. Трогательное единство Запада и Востока проявилось не только в общности терминов пропаганды по обе стороны океана, обвинившей французского президента в диктаторстве, но и в совместных подрывных действиях. Всеобщая конфедерация труда, руководимая коммунистами, объявила всеобщую забастовку, где помимо экономических требований, был призыв к отставке де Голля. К концу мая бастовало 10 миллионов человек - почти весь пролетариат Франции.
Свою закулисную роль в полной мере сыграл и Помпиду. В начале волнений он уговорил президента частично принять студенческие требования. Информировавшее об этом официальное заявление 11 мая создало впечатление слабости власти и волнения только усилились. Понимая, откуда ветер дует, де Голль предпринимает вояж в Румынию и ведет переговоры с Чаушеску о создании новой - антикоммунистической и антиамериканской Европы. Ранее уже делались попытки склонить к этому союзу ФРГ. Возможный пакт мог ослабить позиции в Европе как США, так и СССР. Но заключение такого союза требовало времени, а времени де Голлю не дали.
На 29 мая студенты и профсоюзы наметили массовые выступления. Помпиду доложил президенту, что якобы десятки тысяч левых активистов получили оружие и произойдет попытка восстания. В связи с чем, мол, главе государства лучше покинуть Париж. Поддавшись на эту удочку, де Голль забрал свой архив из Елисейского дворца и тайно убыл в штаб французских оккупационных войск в ФРГ в Баден-Бадене. После чего хитрый премьер-министр заявил членам правительства, что "глава государства непонятно где, страна неуправляема", а посему необходимо распустить Национальное собрание и объявить его, Помпиду, исполняющим обязанности президента.
Фактически это была попытка государственного переворота. Она не удалась: де Голль получил от военных истинную информацию о том, что происходит в столице и, поняв, что его надули, 30 мая вернулся в Париж. Он произносит по телевидению впечатляющую речь, его сторонники устраивают грандиозную манифестацию. В июне разгоняются студенческие "революционные" центры, сбивается волна забастовок.
И тем не менее исчезновение президента в решающий момент из Парижа было резко отрицательно воспринято "молчаливым большинством" Франции. Сыграли свою роль и банкиры, дружно отказавшие президенту в кредитах, необходимых, чтобы удовлетворить требования забастовщиков о повышении зарплаты. Потом, уже в ноябре, произошел новый "путч" против "Коннетабля", - денежный. Крупные финансовые акулы начали резко сбывать французские франки и приобретать марки ФРГ. В результате сумма, эквивалентная почти миллиарду долларов, ушла из страны. Франк резко обесценился.
Все это окончательно подорвало позиции де Голля перед референдумом в апреле 1969 г. "Коннетабль" проиграл в этом голосовании и ушел в отставку. Президентом стал Помпиду, совершивший первый свой большой зарубежный вояж в США и там клявшийся в верности "атлантическому союзу". Там же Помпиду во всеуслышание заявил о "неправильности" позиции де Голля в отношении Израиля: "Ощущая угрозу своему существованию, Израиль предпринял в 1967 году превентивную акцию, принесшую несомненный успех". "Мировая закулиса", потратившая столько сил на борьбу со строптивым французским генералом, наконец-то могла довольно потирать руки.
Но одновременно с событиями, до основания потрясшими здание пятой республики во Франции, в Восточной Европе тоже происходило движение эпохального масштаба. И по некоторым данным, это совпадение было не случайным.
…Конец 1967 г. ознаменовался в Чехословакии чередой загадочных событий. Вначале в Праге исчез "турист", - высокопоставленный сотрудник Всемирного еврейского конгресса Чарльз Джордан. Через несколько дней его труп выловили из Влтавы. Джордан налаживал связи среди интеллигенции и партийного руководства и его смерть записали на счет чехословацкой спецслужбы StB, которая-де во всем видела "сионистский заговор". Вслед за этим погибли - уже в Швейцарии - два врача, члены международного консилиума, созданного для расследования обстоятельств смерти "туриста". Следствием этого была мощная международная кампания против "кровавого руководства" в Праге, поддержанная и в партийных кругах внутри страны.
В декабре того же года распространились слухи о предстоящем снятии генсека КПЧ Антонина Новотного. С целью поддержки руководителя генерал Янко двинул танковую бригаду на Прагу. Позже утверждалось, что это выступление явилось частью заговора генералитета всего Варшавского договора, и его нити тянулись к командующему войсками ОВД маршалу Якубовскому. Во всяком случае, в существовании некой суперорганизации консервативных военных, стремящихся захватить власть в социалистических странах, некоторые члены советского Политбюро убеждали Брежнева. Последний боялся заговоров, ибо положение его было непрочным: многие бывшие соратники по смещению Хрущева считали себя "отвергнутыми" от власти и строили козни. Правда, выяснить, существовала ли такая "конспирация" на самом деле, оказалось сложно. Генерал Янко, по официальным данным, "покончил с собой", а еще через несколько дней его непосредственный начальник, министр обороны Ян Чейна со всей семьей сбежал за границу (и якобы рассказал ЦРУ многие секреты Варшавского пакта).
Совпадение всех этих фактов в итоге сыграло против Новотного, и похоже, речь шла о поистине международной провокации. Вообще-то генсек КПЧ мог считаться специалистом по заговорам: в 1962 г. он расстроил попытку своего свержения, организованную министром внутренних дел Бараком, но против "руки Советов", а возможно и иных держав, оказался бессилен. Брежнев поддержал снятие Новотного (с поста генсека, а затем и президента ЧССР) тем более охотно, что в октябре 1964 г. тот активно протестовал на весь социалистический мир против смещения Хрущева.
"Поздравляю, вас, товарищи - прошамкал (тогда еще сравнительно разборчиво) бровастый кремлевский вождь на очередном заседании Политбюро, - новым генеральным секретарем КПЧ избран большой друг Советского Союза Саша Дубчек". Таким образом, Москва отдала власть в Праге реформистскому руководству.
Весной 1968 г. ЦК компартии Чехословакии опубликовал "Программу действий", предполагавшую осторожное движение в сторону экономического и политического плюрализма. Это вызвало немедленную положительную реакцию со стороны администрации американского президента Линдона Джонсона. Последний еще ранее провозгласил курс на "поощрение внутренних изменений в странах Восточной Европы". В мае сенатор Мондейл заявил: "Чехословакия взяла превосходный курс". Представитель госдепартамента Клоски не отставал: "Мы с симпатией и интересом следим за развитием событий в Праге". 14 июня в Прагу прибыл для чтения лекций в Институте международной политики Збигнев Бжезинский, также приветствовавший новые веяния в стране.
За поощрительными высказываниями последовали и конкретные меры. В том же мае 68-го госдепартамент США пригласил официальных лиц Чехословакии для переговоров о возвращении золотого запаса этой страны (во время войны оказавшегося на Западе). Затем конгрессом США был принят специальный билль № 3513, по которому президент мог оказать Праге кредит в 500 миллионов долларов.
Все это подталкивало чехословацкие реформистские силы. Экономический гений "пражской весны" Ота Шик в конце июня заявил: "Наши предприятия должны подпасть под более сильное давление внутреннего и международного рынка". Его соратник В. Черный дополнил: "Мы не сдвинемся с места без иностранных займов. Сегодня совершенно очевидно, что Америка, Франция и Германия суют нам эти деньги. И нам следует получить их. Они делают это довольно ловко. Займы будут предоставлены банками, а не правительствами. Однако правительства выступят в качестве гарантов перед банками". Одновременно происходила и политическая либерализация.
Начиная с мая непрерывно возникали слухи о грядущем советском вмешательстве в чешские дела. На Брежнева давили руководители ГДР и Польши, утверждавшие, что "зараза ревизионизма" активно проникает из Праги к ним, "размывая социалистические устои". Украинский партийный руководитель Шелест тоже докладывал о проникновении "чуждых веяний" на запад его республики (в связи с тем, что в соседней Словакии была восстановлена автономия русин, а также униатская церковь). Военные круги твердили о том, что из Организации Варшавского договора вот-вот выпадет важное звено и пугали якобы готовящейся агрессией НАТО. КГБ исправно докладывало о "руке западных спецслужб". Три тысячи агентов ЦРУ под видом "туристов" приехали-де в Прагу и Братиславу в последнее время… Секретарь ЦК КПЧ Кригель, экономист-реформатор Шик, директор телерадиослужбы Гольдштюкер регулярно посещают израильское посольство, получая там инструкции от "Моссад"… Министр внутренних дел Павел, во время войны служивший в Чешском легионе в Великобритании, является будто бы агентом Интеллидженс сервис и по ее указке начал чистку своего министерства от сторонников СССР…
Однако на протяжении почти четырех месяцев Кремль колебался. Международный отдел ЦК КПСС возражал против вмешательства в "пражскую весну", прогнозируя резко негативную реакцию на Западе, а также в ряде компартий. Между Москвой и Прагой постоянно курсировали "послы мира": венгерский вождь Янош Кадар и французский коммунист Валь дек Роше. В июне Брежнев имел беседу с председателем Национального собрания ЧССР Смрковским и выразил ему извинения за нападки на него советской прессы. Советский лидер даже предложил Смрковскому, считавшемуся более активным сторонником реформ, нежели Дубчек, заменить "слишком неопытного" руководителя на посту генсека КПЧ.
В конце июля - начале августа в пограничном с СССР городе Чиерне-над-Тиссой шли странные перемещения: каждое утро с востока прибывал специальный хорошо охраняемый поезд, который вечером аккуратно откатывался, как на спячку, на советскую территорию. В таких дорожных условиях шли длительные переговоры Брежнева и его пражских коллег. В итоге как будто стороны пришли к "консенсусу": Дубчек и сотоварищи обещали держать события под контролем, Кремль согласился не торопиться с вооруженным вмешательством.
Однако шаткое статус-кво просуществовало недолго. Уже в ночь с 20 на 21 августа началась операция "Дунай": подразделения советской армии при поддержке войск других стран ОВД вошли в Чехословакию. Непосредственным поводом, вынудившим Брежнева пойти на этот шаг, послужили две вещи. Во-первых, массовое распространение в ЧССР манифеста "2000 слов", содержавшего обращение формировать "гражданские комитеты действий" (в чем усматривался прямой призыв к "контрреволюции"), во-вторых, внезапное назначение съезда компартии Словакии на конец августа, в чем увидели попытку "путча" против промосковски настроенного секретаря Биляка.
Помимо этих поводов существовали и другие обстоятельства, способствовавшие вторжению. Разумеется, не обошлось без секретной договоренности с чехословацкой армией: в случае ее сопротивления рассчитывать на успех оккупации было практически невозможно. Министр обороны Дзур твердо придерживался просоветской линии и подчиненные ему войска не противодействовали операции "Дунай". "Свои люди" были у Москвы и в руководстве StB (генерал Шалгович и др.): 21 августа и в последующие дни чешские чекисты помогали советским "нейтрализовывать опасные элементы".
Но наибольшей тайной в этих событиях осталась позиция Запада. В мае 1969 г. албанская газета "Зери и поппулит" опубликовала статью, в которой утверждалось: "Чехословацкие события еще раз подтвердили не только существование заговора США и СССР, направленного на раздел сфер влияния и повсеместное установление их… гегемонии, но и тот факт, что этот заговор осуществляется на практике". Рупор Энвера Ходжи сравнивал поведение западных держав в отношении советского вторжения с позицией Понтия Пилата и добавлял: "Равнодушие, проявленное в отношении отстранения Дубчека, который до последнего времени пользовался симпатиями всей западной буржуазной реакции, показывает, что во имя интересов советско-американского союза не только его судьба, но и судьба всей Чехословакии превратилась в разменную монету".
Действительно, 26 августа Брежнев говорил доставленным под конвоем в Кремль лидерам Чехословакии (свидетельство 3. Млынаржа): "Я спрашивал президента Джонсона, признает ли и сегодня американское правительство в полном объеме соглашения, подписанные в Ялте и Потсдаме. И 18 августа я получил ответ: в отношении Чехословакии и Румынии ‑ целиком и полностью… Так что, вы думаете, кто-то что-то предпримет в вашу защиту? Ничего не будут делать".
Итак, со всей откровенностью генсек КПСС признал, что накануне вторжения в Чехословакию он консультировался с американской администрацией и фактически получил заверения о нейтралитете в отношении грядущей акции! Только с учетом этого становятся понятными путаные объяснения американских руководителей в связи с тем, что они-де "прозевали" операцию "Дунай". Профессор Иржи Вадента пишет в своей книге "Советское вторжение в Чехословакию": "После переговоров в Чиерне… и до вторжения, т. е. примерно на две недели американская разведка "потеряла" след советских боевых подразделений, которые проводили маневры вблизи чехословацкой границы. Разведка США вновь "обнаружила" эти войска, когда советские танки уже шли по улицам Праги, да и то лишь из новостей, переданных по чешскому радио! Руководители НАТО были удивлены мощью и временем вторжения…"
Между тем первый эшелон войск, задействованных в операции "Дунай", составлял 250 тысяч человек и более тысячи танков. Невозможно представить себе, что в эпоху спутников-разведчиков мощнейшая спецслужба на 2 недели "потеряет из виду" такую армаду, к тому же сравнительно компактно сосредоточенную. Скорее всего, американцы лишь сделали вид, что эта акция застала их врасплох.
Более того, оказав на первых порах сильную пропагандистскую поддержку реформистским силам в Чехословакии и поманив их обещаниями экономической помощи, Запад затем вдруг резко пошел на попятную. Уже с конца июня, то есть еще за два месяца до операции "Дунай", официальные лица Вашингтона и руководители НАТО как по команде перестали давать какие-либо оценки чехословацким событиям. Только накануне 21 августа, вспоминал У. Ростоу, американцы единственный раз выразили протест Советам в связи с "пражской весной", но не из-за готовящегося вмешательства, а "после того, как их пропаганда заявила, будто чехам помогает ФРГ и НАТО. Раек - "госсекретарь" - пригласил Добрынина на встречу и сказал ему: "Это неправда, и вы знаете, что это не так - это нужно прекратить". И утверждения такого рода действительно прекратились". То есть советская пропаганда исполнила указание из Вашингтона! Что разительно доказывает существование советско-американской "договоренности"…
Упомянутый Иржи Валента пишет о том, что после 21 августа "администрация Джонсона не только продолжала, но и ускорила переговоры с советским руководством (по проблемам разоружения - А.В.), как будто чехословацкого кризиса не было вовсе".
Американская печать даже фактически поддержала "ставленника Москвы" Гусака, сменившего в 1969 г, Дубчека на посту коммунистического лидера Чехословакии. "Его патриотизм как чехо-словака, - писала, например, "Крисчен сайенс монитор" - не может ставиться под сомнение". Конечно, и Кремль проявил в поисках альтернативы лидеру "пражской весны" определенную гибкость. Гусак уже сидел в тюрьме в начале 50-х за "словацкий буржуазный национализм". "Зери и поппулит" также характеризовала его как "явного немарксиста". Однако в данном случае идеология отступала на второй план, Гусак в дальнейшем оправдал себя как верный сторонник Советов. Запад же признал его, в одночасье забыв о Дубчеке.
Американскую позицию "невмешательства" поддержала и Западная Европа. "Перед позицией Москвы, - писала в апреле 1969 г. католическая "Оссерваторе де ля Роменика", - чехословацкие "реалисты" должны склониться, поскольку иного пути не существует".
Комментируя "советско-американский сговор", "Зери и поппулит" отмечала: "Теперь опять повторился Мюнхен, опять западные державы бросают Чехословакию на произвол агрессоров, чтобы натравить их на Восток, на Китайскую Народную Республику… В свою очередь советские руководители давно уже не жалеют усилий, чтобы помочь американским империалистам выйти из тупика, в который они зашли во Вьетнаме".