22 ноября Арнольд доложил в Центр о прибытии группы в Берлин и начале подготовки к выполнению задания. Не меньший интерес для 4-го управления представляла и другая его информация, поступившая в конце декабря 1944 года. В ней сообщалось "…о крупной враждебной пропагандистской акции власовцев, связанной с подготовкой бывшим советским вице-чемпионом СССР Игорем Миклашевским и окружением предателя Власова международного боксерского турнира".
Радиограмма Арнольда поступила в Москву в канун 27-й годовщины образования органов госбезопасности. В тот день – 20 декабря 1944 года – в кабинетах на Лубянке царила праздничная атмосфера. С утра наиболее горячие и нетерпеливые сотрудники, не дожидаясь торжественного заседания и поздравлений руководства наркомата, спешили отметить это важное событие. Из сейфов и рабочих столов доставались "три пакета на особый период" – стакан, водка и селедка. В воздухе витал аппетитный запах закуски, а из-за неплотно прикрытых дверей кабинетов доносились звон стаканов и приглушенное "ура-а".
Фишер-Абель несколько раз перечитал сообщение Арнольда и только тогда поверил в то, что разведчик-боевик Ударов – Миклашевский жив. Его уже не могли удержать в кабинете ни домашняя колбаса, ни маринованные опята, припасенные на этот случай Зеленским и Тарасовым. Схватив радиограмму, он примчался к Маклярскому и с порога выпалил:
– Борисыч, он жив! Ты представляешь, он жив!
Тот как-то отстраненно посмотрел на него и невпопад произнес:
– А? Что? Хорошо, поздравляю тебя.
– Борисыч, ты че? Я-то тут при чем? Ты в порядке?
На лице Маклярского появилась блаженная улыбка, его взгляд блуждал где-то над головой Фишера-Абеля, и, потрясая листом бумаги, он звенящим от радости голосом произнес:
– Фантастика! Придется ехать в Берлин! Если не к Гитлеру, то к Гиммлеру уж точно.
– Куда?! – Фишер-Абель поперхнулся.
Маклярский, похоже, ничего не слышал, не видел и продолжал оставаться на какой-то своей волне. С ним происходило что-то неладное. Обычно спокойный и скупой на эмоции он был явно не в себе. Недобрые предчувствия охватили Фишера-Абеля, и тому были основания. На почве нервных и физических перегрузок уже не один сотрудник наркомата сошел с ума. Он пробежался взглядом по кабинету, потянул носом воздух, но так и не увидел бутылки и не уловил запаха спиртного. Их отсутствие только усилило тревогу. Фишер-Абель наклонился к Маклярскому и, заглядывая в глаза, спросил:
– Борисыч, с тобой все в порядке?
– Что? – встрепенулся Маклярский.
– Ты меня слышишь?
– Да, что у тебя?
– Очень важная информация.
– О чем?
– Представляешь, нашелся Ударов! Игорь Миклашевский!
– Да ты что?! – в глазах Маклярского появилось осмысленное выражение.
У Фишера-Абеля отлегло от сердца.
– Борисыч, Ударов не просто нашелся, а, похоже, готов к выполнению задания, – доложил он.
– Откуда информация и насколько она достоверна?
– Из Берлина, от Арнольда!
– Невероятно! Полтора года прошло, я, грешным делом, подумал, сгинул Игорь.
– А он жив и дает нам знать, что выполняет задание!
– Каким образом?
– Вот, пожалуйста, ознакомься, – Фишер-Абель подал Маклярскому радиограмму Арнольда.
Тот, прочитав, хлопнул в ладоши, описал круг по кабинету, остановился перед Фишером-Абелем и, лукаво подмигнув, сказал:
– Витя, сегодня ты не один работаешь Дедом Морозом.
– В каком это смысле?
– В прямом, Берлин сделал нам царский подарок.
– Шутишь, Борисыч? – не поверил своим ушам Фишер-Абель, и у него снова закрались сомнения в адекватности Маклярского.
– Какие шутки, Витя? Вот почитай, только что получил, – показал он радиограмму из Берлина.
Она была адресована Максу-Гейне. В ней руководство Главного управления имперской безопасности Германии рассыпалось перед ним в благодарностях и объявляло, что за "выдающийся вклад" он награжден Орденом с мечами за храбрость. Такой высокой награды ни до, ни после него не удостаивался ни один агент гитлеровских спецслужб.
К тому времени в активе Макса-Гейне, а с ним и у 4-го управления были не только стратегические радиоигры "Монастырь", "Курьеры", но и новая – "Березино". Ее дерзкая, остроумная идея родилась в головах Судоплатова и его заместителя Наума Эйтингона. То была первая и последняя такого рода и масштаба оперативно-войсковая операция в истории советских спецслужб. Ее замыслом предусматривалось сковать значительные разведывательные и диверсионные силы спецслужб Германии. Санкцию на ее проведение дал сам Сталин, а ключевую роль снова сыграл Макс-Гейне.
18 августа 1944 года он по радиостанции легендируемой 4-м управлением "подпольной антисоветской" организации "Престол" сообщил в Берлин, что во время нахождения в командировке в Минске "…вышел на контакт с представителями немецкой воинской части, попавшей в окружение в Белоруссии".
К тому времени усилиями Эйтингона, Маклярского и Гудимовича в лесах, в районе реки Березины, была сформирована из числа бойцов отдельного отряда особого назначения 4-го управления НКГБ СССР и немецких антифашистов-коминтерновцев легендированная гитлеровская часть под командованием майора Борисова. Для большей убедительности легенды роль ее командира "поручили" исполнять перевербованному военнопленному, бывшему командиру полка подполковнику вермахта Шерхорну.
В абвере клюнули на жирную наживку Макса. В ночь с 15 на 16 сентября 1944 года группа из трех парашютистов приземлилась в расположении "окруженцев". Ее руководитель – кадровый сотрудник абвера Киберт ничего не заподозрил. В разговоре с "доблестными воинами фюрера, сражающимися в глубоком тылу врага", он высказал им свое восхищение и рассказал, что об их героической борьбе доложено самому фюреру.
При сопровождении группы Киберта с места приземления до основной базы "части Шерхорна" на нее было инсценировано нападение и произведен арест курьеров. В процессе дальнейшей работы Борисова и Гудимовича два абверовца дали согласие на сотрудничество и подключились к радиоигре "Березино". Что касается третьего члена группы, ушедшего в отказ, в радиограмме в Берлин перевербованные гитлеровцы сообщили о его тяжелом ранении при приземлении.
В последующем абвер перебросил в "часть Шерхорна" еще 16 курьеров – кадровых сотрудников абвера, 8 радиостанций, большое количество оружия, боеприпасов и продовольствия. 30 октября 1944 года при очередном сеансе радиосвязи с Берлином руководители операции "Березино" получили радиограмму, заставившую их серьезно поволноваться. Гитлеровское командование решило эвакуировать раненых из "части Шерхорна", чтобы не сковывать ее в маневре, и предложило оборудовать посадочную полосу для приема четырех транспортных самолетов, выделенных "по личному распоряжению рейхсминистра Геринга".
Над операцией "Березино" нависла угроза провала, и, чтобы ее предотвратить, руководство 4-го управления НКВД бросило "часть Шерхорна" в затяжные бои. После такого поворота событий в Берлине решили не рисковать, отказались от отправки самолетов и продолжили снабжение "доблестных воинов фюрера" с воздуха. Так, с помощью Макса-Гейне она продолжала "воевать".
Его "заслуга" была вознаграждена не только Орденом с мечами. В заключительной части радиограммы Берлин обещал Максу-Гейне "после победы на большевизмом присвоить офицерское звание и выделить поместье".
Прочитав, Фишер-Абель вернул ее Маклярскому и с улыбкой заметил:
– Борисыч, не знаю, как Саша Демьянов, а я бы от поместья не отказался.
– Вот она, вся твоя сущность, Витя, сказывается буржуазное прошлое, – язвительно заметил Маклярский.
– Нет, Борисыч, ты ошибаешься, я давно перековался.
– Но родимые пятна капитализма на тебе, Витя, все-таки остались.
– Так они же нужны, чтобы буржуи принимали за своего. В Австрии, когда фабрикант Шнайдер…
Тут зазвонил телефон. Маклярский снял трубку. Ответил дежурный по управлению и доложил о прибытии на службу Судоплатова.
– Все, Витя, шутки в сторону. Павел Анатольевич приехал! Я к нему, – объявил Маклярский.
– Можно мне с тобой, Борисыч? – попросил Фишер-Абель.
– Хорошо, тем более такой случай, – разрешил Маклярский.
Сложив в папку радиограммы Арнольда и берлинского радиоцентра, они поспешили на доклад к Судоплатову. Тот еще не успел раздеться и повесить шинель на вешалку, как Маклярский и Фишер-Абель не вошли, а буквально ворвались к нему в кабинет. Их раскрасневшиеся лица в канун праздника говорили сами за себя. Судоплатов нахмурился и строго заметил:
– Друзья, а вам не кажется, что вы рано начали праздновать?
Его строгий тон не остановил Маклярского, и он выпалил:
– Павел Анатольевич, как не радоваться? Такая награда!
– О чем ты, Михаил Борисович?
– Так Сашу Демьянова наградили, Павел Анатольевич!
Реакция Судоплатова на это сообщение ошеломила Маклярского и Фишера-Абеля. Он посмотрел на них так, будто увидел впервые, и огорошил:
– Михаил Борисович, с каких это пор ты на короткой ноге с наркомом?
Маклярский растерянно захлопал глазами и пробормотал:
– Какая нога? Какой нарком? О чем вы, Павел Анатольевич?
– О том, Михаил Борисович. Это когда же ты стал своим у Всеволода Николаевича?
– Павел Анатольевич, извините, но я не понимаю, о чем вы? Где товарищ Меркулов и где я?
– Не понимаешь? Полчаса назад я узнал от Всеволода Николаевича о награждении Демьянова орденом Красной Звезды, а тебе уже все известно! Так как это прикажешь понимать?
То, что произошло дальше, возмутило Судоплатова. Маклярский рассмеялся ему в лицо. Это переходило все рамки приличия, и он потребовал:
– Прекратить, товарищ подполковник! Вы что себе позволяете?
Маклярский не мог остановиться, сквозь смех прорывалось:
– Еще один орден! Орден с мечами! Это же надо!
Гнев в глазах Судоплатова сменился тревогой. Он перевел взгляд на Фишера-Абеля, ему показалось, что и тот не в себе. С его губ срывались короткие смешки. Оба были явно нездоровы, сказывалась огромная нагрузка, с которой им приходилось работать в последние недели. Ее не выдерживали и более физически крепкие сотрудники. Судоплатов потянулся к графину с водой. Маклярский наконец справился с приступом смеха и сказал:
– Павел Анатольевич, не надо! Со мной все в порядке!
– Разве? А что же это было? Про какие такие мечи ты мне тут нес, или я ослышался? – не мог понять Судоплатов.
– Про Орден с мечами!
– Орден? Да еще с мечами? Нет, Миша, тебе надо отдохнуть!
– Так то Берлин наградил Сашу, Павел Анатольевич!
– Что-о?!
– Вот, ознакомьтесь! – Маклярский открыл папку, достал радиограмму и положил перед Судоплатовым.
Тот, прочитав, только и смог сказать:
– Вот это да!
Насладившись произведенным эффектом, Маклярский подмигнул Фишеру-Абелю и загадочным тоном произнес:
– Это не все, Павел Анатольевич, есть еще кое-что очень интересное.
– Михаил Борисович, ты случайно Дедом Морозом не работаешь? Я не удивлюсь, если у меня за дверью стоит Гитлер в наручниках.
Маклярский широко улыбнулся и заявил:
– Рано или поздно доберемся и до него. Но дело не в нем.
– А в ком?
– В Миклашевском, в Ударове! Он нашелся! Живой и здоровый!
– Да ты что?! И где же?
– В Берлине.
– Откуда информация?
– От Арнольда, – доложил Маклярский и передал вторую радиограмму.
Судоплатов внимательно ознакомился с ней и просветлел лицом. Операция "Ринг", за которую ему приходилось отдуваться на "ковре" у наркома Меркулова, похоже, обретала новую жизнь. Ударов не только не сгинул в водовороте войны, но и оказался на ее гребне. В своем новом качестве организатора международного турнира боксеров он расширял возможности не только в реализации замысла операции "Ринг", но и в получении ценной разведывательной информации.
"Миклашевский жив! Как это тебе удалось и какой ценой? – задавался вопросами Судоплатов, и радостные эмоции уступали место трезвому анализу. – За полтора года воды много утекло. И какой воды? Кто ты, Миклашевский? На чьей ты стороне? Где гарантия, что абвер не затевает с нами ответную игру – свою операцию "Курьеры" или "Березино"?"
Отложив радиограмму Арнольда в сторону, он обратился к Маклярскому и Фишеру-Абелю и отметил:
– Товарищи, информация в отношении Ударова заслуживает серьезного внимания. Вместе с тем мы не должны обольщаться на его счет. Полтора года он оставался один на один с коварным врагом. Поэтому на первый план выходит вопрос проверки его надежности. Какие есть предложения?
– Задействовать оперативные возможности Арнольда и сосредоточиться на выяснении обстоятельств, при которых Ударов возник из небытия, тем более в таком качестве, а также установлении характера его связей среди власовской верхушки, – предложил Фишер-Абель.
– И не только, но также и на выявлении связей Ударова среди сотрудников гитлеровских спецслужб, – дополнил Маклярский.
– Хорошо, перепроверили, убедились в надежности Ударова, – согласился Судоплатов и задался вопросом: – А что дальше?
– Подключить к операции "Ворон". Судя по всему, он близок к власовской верхушке и может быть полезен Арнольду, – заключил Маклярский.
– А как же быть с Блюменталь-Тамариным? Задание по нему никто не отменял, – напомнил Фишер-Абель.
– Никуда он не денется. Его давно не видно и не слышно. Может, уже подох, – возразил Маклярский.
– Но это же приказ самого товарища Сталина….
– Так, товарищи, давайте не будем отклоняться от главного! – вмешался в спор Судоплатов и заключил: – На сегодня мы имеем: Ударов жив, находится в Берлине и связан с власовской верхушкой. Кроме того, он располагает влиятельными связями среди гитлеровцев. Без их поддержки подобный турнир не организовать. Это означает, что нынешние разведывательные возможности Ударова могут представлять для нас больший интерес, чем Блюменталь-Тамарин.
– Несомненно, Павел Анатольевич, поэтому с Ударовым надо как можно скорее выходить на связь, – торопил события Маклярский.
– Но сначала убедиться в его надежности, – напомнил Судоплатов и, подводя итог совещания, распорядился: – Товарищи, прошу подготовить и представить мне на рассмотрение указание в адрес Арнольда. Основное его внимание должно быть сосредоточено на проверке надежности Ударова, выявлении и изучении характера его связей и в первую очередь среди гитлеровцев. Это сейчас главное, и при этом мы не должны попасть в капкан германской контрразведки.
– Есть! – приняли к исполнению Маклярский с Фишером-Абелем и вернулись к себе, чтобы заняться подготовкой документа.
Так, спустя полтора года, операция "Ринг" получила второе дыхание. Для Судоплатова, Маклярского и Фишера-Абеля Миклашевский-Ударов в своем новом качестве представлял гораздо больший интерес, чем просто как ликвидатор предателя Блюменталь-Тамарина. Война подходила к концу, и советские спецслужбы готовились к завершающей схватке. В ней на передний план выходила задача, связанная с тем, чтобы найти и покарать предателей, палачей и агентов и резидентов из тайной армии абвера и Главного управления имперской безопасности Германии, пытавшихся скрыть свою волчью личину под серым мундиром вермахта, масками командиров, бойцов Красной армии, партизан или военнопленных.
Глава 8
"Андрей – Арнольду
Представленная вами информация в отношении Ударова заслуживает серьезного оперативного внимания. Задействуйте в полном объеме имеющиеся у вас возможности и в кратчайшие срони проведите проверну его надежности. Нельзя исключать, что он перевербован и используется германской разведкой в интересах завязывания с нами дезинформационной игры.
В этих целях без выхода на личный контакт с Ударовым выясните обстоятельства его появления в Берлине, где проживает, чем занимается, в каких отношениях находится с Блюменталь-Тамариным. Дополнительно установите, кто входит в круг близких знакомых Ударова и какое они занимают положение.
Особое внимание уделите выявлению и изучению характера связей Ударова среди сотрудников гитлеровской разведки и контрразведки, политиков и промышленников.
Примите наши сердечные поздравления с наступающим Новым годом. Годом нашей победы. До встречи в Берлине".
Прочитав расшифровку радиограммы с указанием Андрея – начальника 4-го управления НКГБ СССР генерала Павла Судоплатова в отношении Ударова – Миклашевского, опытнейший резидент РДР "Арнольд" – Лаубэ пришел к выводу: в Москве не рассматривают восставшего из мертвых агента-боевика как активного участника операции возмездия в отношении высокопоставленного предателя Ворона – бывшего командующего 2-й ударной армии генерала Андрея Власова.
Подтверждение тому Лаубэ находил в последней части радиограммы. В ней Судоплатов акцентировал внимание резидентуры на "…выявлении и изучении характера связей Ударова среди сотрудников гитлеровской разведки и контрразведки, политиков и промышленников".
Все, вместе взятое, говорило Лаубэ о том, что с Ударовым в Москве связывали другие планы, рассчитанные на проникновение в гитлеровские спецслужбы и получение разведывательной информации об операциях, проводимых против СССР. Перечитав еще раз последнюю часть радиограммы, он передал ее своему заместителю – Леонарду Дырману. По мере того как тот вникал в содержание, все более озабоченным становилось его лицо. Не сдержавшись, Дырман с раздражением произнес:
– Не было печали, так черти накачали.
– Ты о чем? – уточнил Лаубэ.
– Скорее о ком – о Миклашевском. Как не вовремя он свалился на нашу голову! С Вороном проблем по горло, а тут еще за ним бегать.
– Перестань, Леонард! Какие есть предложения?
– Какие тут могут быть предложения? Приказы выполняются, а не обсуждаются.
– Вот-вот, с какого конца начнем?
– С того, который не станет худым, – буркнул Дырман. Лаубэ хмыкнул и с сарказмом сказал:
– С худым концом никакое дело начинать не стоит.
– Я не о том, Арнольд! Нам же не разорваться! Берлин – это же не лес под Смоленском.
– Перестань, Леонард! Сам же сказал: приказы выполняются, а не обсуждаются.
– Сказать легко, а как выполнить, ума не приложу.
– Первое – не отчаиваться, второе – спокойно проанализировать наши возможности и определиться, с чего начинать проверку Миклашевского.
– Его еще надо установить. А Берлин – это больше, чем стог сена, и где искать ту иголку?
– Так таки иголка, – возразил Лаубэ и напомнил: – Две зацепки у нас все-таки есть.
– Ты имеешь в виду спортклуб, где Миклашевский засветился?
– И не только его, но и курсы власовских пропагандистов в Дабендорфе.
– Думаешь, он с Блюменталь-Тамариным трется среди этих сволочей?
– А где же им еще быть? Мы по крайней мере знаем, что Блюменталь-Тамарин бывает в Дабендорфе, а это – ниточка к Миклашевскому.
– В принципе, вариант, – согласился Дырман и предложил: – В таком случае надо опросить Эриха. Он с самого начала работал в Дабендорфе.
– И не только, Франца Йошке тоже.
– Слушай, Арнольд, а зачем все накручивать, может, сразу выйти на Миклашевского? – предложил Дырман.
– А как же приказ Андрея провести его проверку? – напомнил Лаубэ.