Необходимо отметить, что на тот период на официальном уровне еще не стоял вопрос относительно обороны Москвы и генерального сражения. По этому поводу Кутузов писал московскому градоначальнику Ф. Ростопчину: "Не решен еще вопрос, что важнее – потерять ли армию или потерять Москву. По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России". Несмотря на собственные сомнения, российский главнокомандующий в тот момент считал необходимым отстоять Москву: "Как бы то ни было, Москву защищать должно".
Вместе с тем многие источники свидетельствуют о том, что Кутузов не искал генеральной битвы под Москвой. Как уже упоминалось, он был сторонником изгнания Наполеона из России без излишнего кровопролития и человеческих потерь. Советский историк академик Е. Тарле писал по этому поводу: "Разница между Кутузовым и Барклаем была в том, что Кутузов знал: Наполеона погубит не просто пространство, а пустыня, в которую русский народ превратит свою страну, чтобы погубить вторгшегося врага. Барклай все расчеты строил на том, что Наполеон, непомерно растянув линию сообщений, ослабит себя. А Кутузов рассчитывал на то, что русский крестьянин скорее сожжет свой хлеб и свое сено и свое жилище, чем продаст врагу провиант, и что в этой выжженной пустыне неприятель погибнет".
Также генерал Клаузевиц вспоминал: "Кутузов, наверное, не дал бы Бородинского сражения, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победы, если бы голос двора, армии, всей России его к этому не принудил. Надо полагать, что он смотрел на это сражение как на неизбежное зло. Он знал русских и умел с ними обращаться". Возможно, именно под давлением ряда обстоятельств Михаил Илларионович Кутузов принял решение дать генеральное сражение Наполеону.
Бородинское сражение, именуемое во французской историографии "la bataille de la Moskowa" – битва при реке Москва, произошло 24–26 августа (5–7 сентября) в районе села Бородино (находится в 124 километрах от Москвы). Главное командование соединенными русскими армиями осуществлял М. Кутузов, Великую армию возглавлял император Наполеон.
В начале сражения российские войска насчитывали около 150 000 человек (113 000–114 000 регулярных войск, около 8 000 казаков и 28 000 ратников ополчения) при 624 орудиях. Также в состав регулярных войск входили 14 600 новобранцев, приведенных генералом М. Милорадовичем. При этом считается, что Великая армия имела в строю около 135 000 человек при 587 орудиях.
Необходимо отметить, что численность обеих сторон на день сражения поныне вызывает дискуссии. Так, историк Богданович оценивает российские войска в 103 000 регулярных войск (72 000 пехоты, 17 000 кавалерии, 14 000 артиллеристов), 7 000 казаков и 10 000 ратников ополчения, 640 орудий. Всего – 120 000 человек. В мемуарах генерала Толя указываются следующие цифры: 95 000 регулярных войск, 7 000 казаков и 10 000 ратников ополчения, то есть всего под ружьем 112 000 человек, "при сей армии 640 орудий артиллерии". Таким образом, существующие данные относительно численности русской армии не слишком расходятся и определяются в пределах 112–120 000 человек.
Также, согласно данным маркиза Шамбре, перекличка, проведенная 21 августа (2 сентября), показала наличие в составе французской армии 133 815 строевых чинов (необходимо учитывать, что за некоторых отставших солдат их товарищи отозвались "заочно", рассчитывая, что те догонят армию). Однако это число не учитывает 1 500 сабель кавалерийской бригады дивизионного генерала Пажоля, подошедших позже, и 3 000 строевых чинов главной квартиры. Кроме того, учет в составе российской армии ополченцев подразумевает добавление к регулярной французской армии многочисленных некомбатантов (15 000), присутствовавших во французском лагере и по боеспособности соответствовавших русским ополченцам, то есть численность французской армии, таким образом, также возрастает. При этом некомбатанты входили в состав вооруженных сил, но их функции сводились лишь к обслуживанию и обеспечению боевой деятельности армии. При этом они имели право применять оружие только в целях самообороны. Подобно русским ополченцам, французские некомбатанты выполняли вспомогательные функции – выносили раненых, разносили воду и прочее.
Кроме того, в военной истории принято проводить различие между общей численностью армии на поле боя и войсками, которые были введены уже непосредственно в бой. Однако по соотношению сил, принявших непосредственное участие в сражении 26 августа (7 сентября) 1812 года, французская армия также имела численный перевес. Согласно энциклопедии "Отечественная война 1812 года", в конце сражения у Наполеона оставалось в резерве 18 000, а у Кутузова 8 000–9 000 регулярных войск (в частности, гвардейские Преображенский и Семеновский полки). Вместе с тем Кутузов утверждал, что в бой было введено "всё до последнего резерва, даже к вечеру и гвардию", "все резервы уже в деле".
Для оценки качественного состава двух армий обратимся к мнению участника событий маркиза Шамбре. В частности, он справедливо отмечал, что французская армия имела определенное превосходство, так как ее пехота состояла в основном из опытных солдат, тогда как в российской армии было много новобранцев. Кроме того, преимущество французам давало превосходство в тяжелой кавалерии.
Анализируя данные разведки, Кутузов оценивал силы противника в 165 000–195 000 человек и, соответственно, сознавал, что при отсутствии дополнительных резервов российская армия, скорее всего, вынуждена будет отступить с поля боя. Но, исходя из требования императора Александра I дать Наполеону сражение и заботясь о поддержании морального духа войск, он считал недопустимым уступить Москву без боя и отдал распоряжение найти подходящую позицию.
Наполеон рассматривал предстоявшую битву как долгожданное решающее сражение, которое наконец-то позволит ему выполнить две задачи: разбить российскую армию, к чему он стремился с начала кампании 1812 г., и "отворить ворота Москвы", где он надеялся заключить мир.
Таким образом, характер действий обеих сторон в бое определялся их целями: Кутузов ставил целью обороняться, а противник – наступать.
После приказа российского главнокомандующего о поиске удачного места для предстоящего генерального сражения началось рассмотрение соответствующих вариантов. Позиция для сражения именно на Бородинском поле была найдена помощником генерал-квартирмейстера соединенных армий полковником К. Толем и исполняющим обязанности начальника Главного штаба генералом Л. Беннигсеном. При этом именно Толь, который действовал от лица Кутузова, играл главную роль при выборе позиции, расположении и перемещении войск.
23 августа (4 сентября) Кутузов доносил Александру I: "Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12 верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе".
Общая протяженность позиции по фронту составляла около 8 километров (между деревней Утица на левом фланге и деревней Маслово на правом). Исходя из характера местности преимущество получили оборонявшиеся на правом фланге, протяженность которого составляла около 5 километров. При этом условия защиты этого рубежа полностью соответствовали теории военного искусства того времени: линия сражения (фронт) и линия движения войск (директриса) пересекались почти под прямым углом, обеспечивая на этом участке наилучший способ противодействия неприятелю. Этот фланг располагался на высоком обрывистом правом берегу реки Колочи и надежно прикрывал новую Смоленскую дорогу – основную коммуникацию на Москву. Только по ней Кутузов мог отвести армию в случае неблагоприятного исхода сражения. Также оконечность правого фланга упиралась в реку Москву и была прикрыта густыми лесами. Это значительно уменьшало угрозу обхода войсками противника. Сильно всхолмленная местность перерезалась оврагами, по которым протекали речки и ручьи. Накануне сражения на правом фланге были возведены практически все запланированные укрепления, устроены засеки в лесах и густых кустарниках.
Таким образом, сочетание природных и искусственных препятствий почти полностью исключало возможность нападения неприятеля на правом фланге. Однако это также обрекало российские войска тут на пассивную оборону. Исходя из слов Сегюра, это прекрасно понимал Наполеон, который считал, что этот фланг "был столь же неприступен, как и не опасен".
По сравнению с правым, оборонительные возможности левого фланга и до сих пор вызывают определенные дискуссии. Сам Кутузов назвал его "слабым местом сей позиции" и рассчитывал укрепить его "с помощью искусства" (использовав инженерные сооружения), однако полностью осуществить эти намерения не хватило времени. Изначально планировалось, что обе русские армии расположатся поперек дороги, вдоль правого берега реки Колоча. Но квартирмейстерская часть не учла, что река, пересекая новую Смоленскую дорогу почти под прямым углом, затем резко меняет направление и тянется от Бородина вдоль дороги. Поэтому войска на левом фланге занимали позицию у деревни Шевардино параллельно движению противника.
Ключевым опорным пунктом левого фланга был Шевардинский редут. Высоты у местных деревень дополнительно усиливали эту позицию. Подобное построение при неудаче создавало угрозу "иметь путь отступления в косом направлении", удаленном от новой Смоленской дороги. Опасность также дополнительно усугублялась тем, что на расстоянии версты от оконечности левого фланга проходила старая Смоленская дорога, которая вела в тыл русской позиции: "Одно лишь продвижение вперед противника уже наполовину осуществляет обход, и путь отступления оказывается сразу под сильной угрозой".
На ошибку в изначальном расположении войск указывали некоторые генералы, среди них Беннигсен, Барклай-де-Толли. Кроме того, Ермолов отмечал: "На конечности левого крыла находился обширный и весьма частый лес, который от редута отделен был тесной долиной, – единственной для действий кавалерии на всем фланге. В некотором расстоянии позади левого фланга углублялся довольно крутой ров, затруднительный для переправы и сообщений". Исходя из этого, Багратион поставил в известность Кутузова и Беннигсена, "что в настоящем положении левый его фланг подвергали величайшей опасности".
Накануне сражения во время рекогносцировки Кутузов принял решение о перемещении левого фланга к деревне Семеновское (за Семеновский овраг, по дну которого бежал ручей, впадавший в реку Колочу). Все планировалось так, чтобы узкая лощина и ров оказались впереди боевых порядков. Таким образом, выход неприятеля в тыл российским войскам по старой Смоленской дороге был бы значительно затруднен густым Утицким лесом, частым кустарником и болотистой местностью. Также устройство в лесу засек и размещение в нем егерей уменьшало шансы противника на скрытный и внезапный обходный маневр.
Чтобы прикрыть левый фланг со стороны леса, Кутузов приказал возвести к юго-западу отдельное Семеновское укрепление. Также дополнительно укреплялся Шевардинский редут, который оказался в полутора верстах впереди позиции. Утратив значение опорного пункта, он использовался "дабы удобнее наблюдать движение неприятеля и затруднять наступление его колонн".
По состоянию на полдень 24 августа были частично разобраны дома деревни Семеновское и в основном возведены Семеновские флеши. Однако строительство Шевардинского редута не было завершено из-за твердости грунта. При этом "этот редут считали обособленным сооружением, который даже в случае его потери ничего не менял в системе обороны и должен был, главным образом, на некоторое время не дать противнику приблизиться".
Ближе к обеду указанного дня российский арьергард, которым командовал генерал Коновницын, преследуемый противником, отступил от Колоцкого монастыря по новой Смоленской дороге.
Великая армия продвигалась тремя колоннами. Главные силы двигались по новой Смоленской дороге, 4-й армейский корпус Е. Богарне – севернее ее, 5-й (польский) армейский корпус Ю. Понятовского – по старой Смоленской дороге.
Увидев Шевардинский редут, Наполеон решил, что это передовое укрепление российской армии и приказал его атаковать. Незаконченный пятиугольный редут, находившийся на крайнем левом фланге Бородинской позиции, представлял для российских войск очень важное укрепление, отдавать которое без боя было совершенно не резонно. В связи с этим генералу Горчакову поступил приказ от главнокомандующего российскими армиями защищать позицию до вечера, чтобы дать возможность завершить создание оборонных укреплений в преддверии генерального сражения, а также уточнить численность и расположение противника.
Шевардинский бой начался с атаки легкой кавалерии Понятовского, которая натолкнулась на сопротивление русских егерей и артиллерийский обстрел и была вынуждена отступить, а также с артиллерийской перестрелки. К этому времени дивизия генерала Компана успела форсировать речку Колочу и начать наступление.
Генерал Лабом вспоминал об этой атаке: "Эти храбрецы, построенные в колонну для атаки, шли на деревню с такой отвагой, которая обеспечила нам успех всего предприятия. В это время князь Понятовский с нашей кавалерией на правом фланге обходил позицию; поднявшись достаточно высоко, дивизия Компана окружила редут и взяла его после часового боя". В таких условиях шевардинский отряд был вынужден отступить, однако русские кирасиры сумели опрокинуть французские полки, расположенные близ деревни Доронино, и даже захватить французскую батарею. Пользуясь отвлечением французов на кавалерийскую атаку, пехота Горчакова вновь захватила Шевардинский редут, буквально истребив один из батальонов 61-го полка дивизии Компана, находившийся там.
Тот же Лабом вспоминает, что "на другой день, делая смотр 61-му полку, наиболее пострадавшему, император спросил полковника, куда он девал один из своих батальонов. "Государь, – было ответом, – он в редуте"".
До самой ночи российские войска продолжали удерживать редут. Отступление началось только после получения приказа оставить позиции. В тот самый момент, когда последние российские войска покидали укрепления, колонны генерала Компана и князя Понятовского, заметив это отступление Шевардинского отряда, снова двинулись вперед и беспрепятственно заняли редут.
Под ударом кавалерии Мюрата оказался батальон Одесского пехотного полка (250 человек). Чтобы спасти батальон, князь Горчаков прибег к хитрости, которую князь Н. Голицын в своих записках описывает следующим образом: "…в этой крайности Горчакову пришла мысль остановить французов хитростью. Пользуясь темнотой ночи, он приказывает батальону Одесского пехотного полка ударить в поход (т. е. барабанщикам бить на своих барабанах сигнал "поход", служивший предварением о кавалерийской атаке) и кричать "ур"", не трогаясь с места, и ни под каким предлогом не завязывать дела. Вместе с сим он посылает приказание, чтобы кирасиры неслись на рысях. Французы, изумленные внезапно раздавшимися криками "ура", сопровождаемыми неумолкаемым боем барабана, приостанавливаются, не зная, откуда эти крики, этот шум и откуда нападает невидимый неприятель, которого скрывает темнота ночная. Колебания неприятеля еще более продолжаются от неподвижности батальона, которому воспрещено трогаться с места. Горчаков только того и желал: он остановил неприятеля сколько нужно, чтобы дать время кирасирам подоспеть!.." Именно таким было окончание этого боя.
Шевардинский бой позволил русскому командованию предположить, что неприятель будет наносить главный удар по левому флангу.
На следующий день, 25 августа (6 сентября), обе стороны тщательно готовились к предстоящему сражению. В частности, вдоль линии российских войск была пронесена Смоленская икона Божией Матери: "Теперь, накануне великого дня Бородинского, главнокомандующий велел пронести ее по всей линии. Это живо напоминало приуготовление к битве Куликовской. Духовенство шло в ризах, кадила дымились, свечи теплились, воздух оглашался пением, и святая икона шествовала… Сама собою, по влечению сердца, стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить до сытости своею кровью. Везде творилось крестное знамение, по местам слышалось рыдание. Главнокомандующий, окруженный штабом, встретил икону и поклонился ей до земли. Когда кончилось молебствие, несколько голов поднялись кверху и послышалось: "Орел парит!" Главнокомандующий взглянул вверх, увидел плавающего в воздухе орла и тотчас обнажил свою седую голову. Ближайшие к нему закричали: ура! и этот крик повторился всем войском".
Перед боем Кутузов лично объехал полки, воодушевляя их. Атмосферу, царившую среди солдат накануне сражения, замечательно передают слова одного из участников этой битвы: "Ударить, разбить – вот к чему пламенеет кровь Русская. Но, вняв воле Царя, спасителя отечеств, мы с терпением переносили отступление; наконец, утомленные им, мы жадно ожидали генеральных сражений. Авангардные дела мало занимали нас, мы решились всей массой войска принять на себя врага. Мщение за Отечество – был общий обет армии".
Накануне сражения активно проводились взаимные усиленные рекогносцировки. На левом фланге российской армии велась перестрелка с войсками Понятовского, который пытался определить число противника на старой Смоленской дороге. Кроме этого, разведка боем проводилась неприятелем и у села Бородино.
В этот день российские войска окончательно расположились по линии Маслово – Горки – Курганная батарея – Семеновское – Утица. Такая позиция имела несколько выгнутую форму. Исходя из этого, ключевое значение приобрела Курганная высота, где Беннигсен предлагал соорудить редут бастионного типа на 24–36 батарейных орудий. Но Кутузов поддержал мнение Толя, который предложил укрепить высоту на 18 орудий и включить ее в линию обороны. Сюда были подтянуты войска, находившиеся в центре.
Уже во второй половине дня приступили к укреплению Курганной высоты. Основные же работы были выполнены ночью. В этом строительстве, кроме собственно инженерных рот, принимали участие и ратники ополчения. Поскольку они не имели "должной сноровки", работы в центре и на левом фланге немного замедлялись, а сами укрепления имели слабый профиль.
После Шевардинского боя войска 2-й Западной армии нуждались в отдыхе, а инженерные части 1-й Западной армии были заняты возведением мостов и переправ в тылу обеих русских армий. Их наличие позволяло перемещать войска во время сражения и нивелировало негативное влияние оврагов на этот процесс.
Главная линия обороны на левом фланге проходила по левому берегу Семеновского оврага, а основным опорным пунктом являлась деревня Семеновское. На ее окраине были воздвигнуты укрепления. На естественных возвышенностях российское командование расположило орудия, действовавшие "на откате" (то есть без предварительного окапывания позиции). Возвышенный правый берег Семеновского оврага (Семеновские высоты) увеличивал возможности для обстрела местности перед левым флангом. На северной окраине деревни находилась батарея на 24 орудия. Однако избранная позиция предоставляла возможность для массированного использования артиллерии и маневрирования обеим сторонам. Лощины и овраги перед фронтом российских войск сдерживали напор кавалерийских атак, не позволяя атаковать колоннами, и вынуждали кавалерию неприятеля действовать поэскадронно, теряя скорость на преодолении естественных препятствий.