Глава седьмая
Очередная проверка
Штаб абвергруппы 102 напоминал растревоженное осиное гнездо. Кабинеты и учебные классы гудели от слухов о поимке шпиона большевиков. В группе только и было разговоров, что об аресте Петренко. Русские инструкторы из последнего набора, собравшись в курилках, злорадствовали, что скороспелый любимчик шефа быстро спекся, а его "папику" - Самутину-"Замутину", греющему задницу в теплом кабинете, наконец, начистят харю. Более опытные инструкторы, с оглядкой по сторонам, шушукались по углам и строили предположения о том, чем лично им грозит разоблачение Петренко.
Он был не первым шпионом - предыдущего в назидание другим расстреляли перед строем. На том та шпионская история не закончилась - группу еще неделю лихорадило. Райхдихт, прикрывая свою задницу перед начальством, рыл рогом землю, выискивая затаившихся врагов рейха, и нашел: еще три инструктора исчезли бесследно. По одним слухам, они закончили жизнь в подвалах гестапо, а по другим - в лагере для военнопленных. Чем нынешнее разоблачение шпиона грозило не только рядовым инструкторам, а и самому Гопф-Гойеру, никто не брался предугадать. Ситуация с Петренко складывалась более чем скандальная. Он был далеко не рядовым инструктором и располагал подробными сведениями об агентах, заброшенных в тыл большевиков.
Атмосфера в группе накалялась с каждым часом. Все ожидали реакции Гопф-Гойера на ЧП. Он держал паузу, и тому имелась причина - провал в работе с Петренко бил по нему напрямую. В предыдущих докладах Гемприху он не жалел лестных слов в отношении перспективного сотрудника группы. Тот его услышал и доложил в Берлин. После этого Петра включили в особый резерв адмирал Канариса. Это являлось весомым результатом для Гопф-Гойера, так как далеко не каждая группа имела в своем активе сотрудника, которого могли задействовать в операциях самого высокого уровня. Теперь же провал с Петренко ставил под сомнение его профессиональную репутацию и дальнейшую карьеру.
Гопф-Гойер с ненавистью смотрел на телефон и не решался поднять трубку, чтобы доложить Гемприху о ЧП. В кабинете царило тягостное молчание. Райхдихт и Рудель понуро уставились в пол. Самутин забился в угол и боялся пошелохнуться. Гопф-Гойер поднял голову, прошелся взглядом по подчиненным, задержал на Самутине - тот дернулся, словно от удара электрическим током, и глухо произнес:
- Господа, надеюсь, всем понятна ситуация. Какие будут предложения?
Возникла томительная пауза. Первым ее нарушил Рудель и спросил:
- А что об этом думает Гемприх?
Гопф-Гойер болезненно поморщился и обронил:
- Я еще не докладывал.
- А что докладывать, когда самим неясно, поддержал его Райхдихт и предложил: - Сначала надо выяснить, сколько агентов мы потеряли из-за этого негодяя?
- И сколько? - задался вопросом Рудель.
- К сожалению, остается только гадать, - Райхдихт развел руками.
- Ну, почему же, господин Самутин, - Гопф-Гойер ожег его взглядом и желчно заметил: - Должен знать.
Самутин заерзал в кресле и, пряча глаза, выдавали из себя:
- Я могу только предполагать. Если исходить из того, что…
- Перестаньте мямлить, Самутин! - рыкнул на него Райхдихт и потребовал: - Доложите, сколько красноармейских книжек прошло через руки Петренко? Имел ли он доступ к картотеке на ценных агентов?
- Нет! Нет! Ключ от сейфа постоянно находился при мне! Я клянусь, господа!
- Оставьте свои клятвы! Кому они нужны! Так сколько было книжек?
- Э-э-э, семь… Нет, девять. Извините, точно не могу сказать. М-м-м…
- Хватит мычать, Самутин! Их фамилии! - потерял терпение Гопф-Гойер.
- Господин полковник, мне надо собраться с мыслями, - промямлил он.
- А они у тебя остались? - с сарказмом произнес Райхдихт и напомнил: - Это же ты подсунул нам этого суперагента!
Самутин побледнел - тертый калач, съевший собаку в таком опасном деле, как агентурное, он понял, к чему клонит Райхдихт. Главный сбэшник группы, прозевав Петренко, спешил перевести стрелку на него. Собравшись с духом, Самутин огрызнулся:
- Я с себя вины не снимаю. Но хочу напомнить: это вы, господин Райхдихт, отвечали за его оперативную проверку и потому…
- Что-о-о?! Ты мне своего выкормыша не подсовывай! Я тебя… - взорвался Райхдихт.
- Прекрати, Ганс! Сейчас не до того! - остановил его Гопф-Гойер и распорядился: - Самутин, через час представить мне полный список агентов, прошедших через руки Петренко! Полный! Вам ясно?
- Да, господин полковник! - заверил тот и застыл свечкой.
- Ну, так чего стоите? Идите и выполняйте! - рыкнул Гопф-Гойер.
Самутин просеменил к двери и мышью выскользнул в коридор. Гитлеровцы остались одни. Они хорошо отдавали себе отчет: семь или девять агентов, ставших жертвами Петренко, по большому счету для Гемприха и Берлина принципиального значения не имели. Абвер ежедневно терял десятки агентов - такова была неумолимая логика тайной войны с русскими. Проблема заключалась в другом: Петренко стал первым советским агентом, которому удалось проникнуть в кадровый состав абвера.
"Первый!" - на скулах Гопф-Гойера заиграли желваки, а пальцы сжались в кулаки. Он представлял себе, как на служебном совещании Гемприх станет разносить его в пух и прах - его, ветерана разведки, работавшего под началом самого аса тайных операций Вальтера Николаи, будут втаптывать в грязь на глазах выскочек - бывших лавочников, у которых ум и профессиональный опыт заменял партийный билет наци. Все еще надеясь найти выход из ситуации, Гопф-Гойер тянул с докладом до последнего. Пробежавшись взглядом по понурым лицам подчиненных, он, избегая смотреть им в глаза, мрачно произнес:
- Господа, надеюсь вам не надо объяснять, что на карту поставлены репутация нашей группы и честь каждого из нас?
- А если в Запорожье ситуацию раздуют, нам не позавидуешь, - констатировал Рудель.
- Поэтому, господа, надо думать, как выйти из нее с минимальными потерями, - осторожно намекнул Гопф-Гойер.
- Каким образом?
- Это уже зависит от того, как перед Гемприхом и Берлином повернуть дело с Петренко, - понял Райхдихт этот прозрачный намек Гопф-Гойера.
Тот оживился - заместители, похоже, дули с ним в одну дуду, и, приободрившись, заявил:
- Я надеюсь на вас, Ганс! Выбейте из мерзавца все, что можно, а там посмотрим.
- Постараюсь, господин подполковник.
- Очень старайтесь, Ганс! Очень!
- Не лишнее потрясти Самутина. С этими русскими не знаешь, в какой момент подложат свинью, - вспомнил о нем Рудель.
- С ним потом. Сейчас надо решать проблему с Петренко, - не стал дальше углубляться в опасную тему Гопф-Гойер и на том закончил совещание: - Всем за дело, господа! Время не ждет, оно работает против нас!
Покинув кабинет, Рудель отправился в учебный корпус, чтобы привести в чувство инструкторов с курсантами и возобновить занятия. Райхдихт остался в штабе и засел за досье на Петренко - доносы осведомителей, записи прослушки, надеясь найти в них то, что позволит сломать агента большевиков.
Сам же Петр томился в неизвестности. Но не столько она, сколько жажда и невыносимый смрад в камере изводили его. Попытки получить у часовых глоток воды наталкивались на угрозы. К муке душевной добавилась телесная. Каждый вздох в пересохшем горле отзывался болезненными спазмами. Вскоре от нехватки воздуха он начал задыхаться и, ища спасение, снял рубашку, майку и брюки. Это не облегчило страданий, усилившийся в камере смрад мутил сознание и вызывал приступы тошноты. Его взгляд метался по каменному мешку в поисках отдушины. Между рамой и стеной светлой полоской прорезался просвет. Петр прильнул к щели. Слабый сквозняк живительной свежестью обдал губы, и тут за спиной громыхнула "кормушка".
- Ты че делаешь, гад?! - рявкнул часовой.
- Слепой, что ли? - просипел Петр.
- А ну, портки одень! - потребовал часовой.
- Не нукай, я не жеребец.
- Хуже, ты - сука конченная.
- Кто из нас сука, еще разберутся.
- Чего-о-о?! - опешил часовой.
- Так ты еще и глухой.
- Молчать, сволочь! Щас соплями захлебнешься!
- Не пугай - пуганый. Выйду, сам будешь глотать.
- Выйдешь-выйдешь, ногами вперед!
- Это мы еще просмотрим! - и Петр дернулся к двери.
Часовой шарахнулся в сторону, захлопнул "кормушку", и из коридора понеслись вопли: - Гад краснопузый! Сука недобитая!
Внезапно они оборвались, и в наступившей тишине послышался шум шагов. Петр напрягся. Лязгнул засов, дверь распахнулась, и на пороге возник комендант. От ударившей в лицо струи смрада, его губы искривила брезгливая гримаса. Прикрыв нос платком, он промычал:
- Что, сволочь, уже на тот свет собрался?
- Мне и на этом неплохо, - буркнул Петр.
- Поговори мне! Собирайся, пошли! - прикрикнул комендант.
Петр оделся, вышел из камеры и вопросительно посмотрел на него.
- Вперед, и не дури! - предупредил он.
- Я себе не враг, - обронил Петр и, чтобы узнать, к чему готовиться, спросил: - А что, цирк еще не закончился?
- Только начинается, - с ухмылкой ответил комендант и подтолкнул в спину стволом пистолета.
Они поднялись на второй этаж и прошли в душевую. В ней находился Райхдихт. Его мрачная физиономия и сама обстановка ничего хорошего не сулили. Петр не дал слабины и продолжил игру:
- Герр обер-лейтенант, старший инструктор Петренко по Вашему приказанию прибыл!
Гитлеровец не ответил, обошел вокруг Петра и, покачиваясь с носка на пятку, зловеще прошипел:
- Тварь ты, а не инструктор!
- Это ошибка, герр обер-лейтенант, - не сдавался Петр.
- Мы потеряли трех агентов! И ты, падаль, называешь это ошибкой? - наливался злобой Райхдихт.
- Я не виноват. Я…
Петр поперхнулся. Сокрушительный удар в живот отбросил его к стене. Дыхание перехватило, и из глаз брызнули искры. Он сполз на пол, и над ним, покачиваясь, поплыли две физиономии. Они что-то кричали, но их голоса тонули в звоне, стоявшем в ушах. В чувство Петра привел ушат воды. Он тряхнул головой и попытался подняться, но поскользнулся и распластался на полу.
- Встать! - рявкнул Райхдихт.
На непослушных ногах, опираясь о стенку, Петр приподнялся и немигающим взглядом уставился на своего мучителя. Тот надвинулся на него и потребовал:
- Говори, кто тебя к нам заслал? Кто?
- Никто. Я сам. Самутин мне…
- Хватит врать! Кто тебя заслал? - сорвался на крик Райхдихт.
- Это чудовищная ошибкам, герр обер-лейтенант. Это ошибка. Я…
Райхдихт потерял терпение, и на Петра обрушился град новых ударов. Он, пытаясь защититься, прикрывал руками живот и голову, но сапоги пробивали защиту, и вскоре потерял сознание.
Вернула его к жизни струя воды, хлеставшая в лицо. Судорожно сглотнув, он с трудом открыл глаза. Райхдихт подался к нему и, тыча в лицо красноармейской книжкой, заорал:
- А это что такое?! Кто тебе приказал делать липу?
- Я делал по образцу. Я делал по образцу, - еле шевелил языком Петр.
Остервенев от его упрямства, Райхдихт продолжил пытку и на этот раз перестарался. Петр надолго потерял сознание, а когда оно возвратилось, то был не в силах что-либо сказать. Райхдихт прекратил допрос, и истерзанное тело Петра конвой оттащил в камеру.
Очнулся он от запаха нашатыря, шибанувшего в нос. Веки, будто налившиеся свинцом, медленно поднялись, и перед ним, как сквозь туман, проступили три физиономии. Они дергались и корчили рожи. Луч солнца упал на них, это были инструкторы - Роман Лысый, Трофим Шевченко и комендант. Взгляд Петра остановился на коменданте, и тело, откликнувшись на боль, судорожно дернулось.
- Живучий?!
- Кажись, оклемался.
- Главное, шоб кости та потроха булы целы, а мясо нарастет, - как из подземелья до Петра доносились их голоса. Затем чьи-то руки приподняли голову, влажная тряпка коснулась щеки, смахнула с запекшихся губ сукровицу, и в нем с прежней силой проснулась жажда. Он с трудом произнес:
- Пи-и-ить…
И чудо - мучители сжалились! Холодная струйка воды пролилась на нос и скатилась в рот. Петр жадными глотками пил и не мог напиться.
- Хорош, Рома, а то лопнет! - комендант остановил Лысого и спросил: - Петренко, двигаться можешь?
Петр сделал попытку подняться, но руки и ноги отказывались повиноваться, а от острой боли в животе потемнело в глазах.
- Не дергайся! - буркнул комендант и распорядился: - Рома, Трофим, тащите носилки.
Они внесли их в камеру, переложили Петра и подняли в душевую. Райхдихта в ней не оказалось. Его отсутствие и суета коменданта наводили Петра на мысль: положение небезнадежно. Подтверждением тому являлось поведение Лысого и Шевченко. Они старательно хлопотали над ним, приводя в божеский вид и, не стесняясь в выражениях, костерили мудака "Замуту", поставившего всех "раком". Петр догадался: в расследовании произошел резкий поворот, какой именно - он узнал на следующий день.
После развода курсантов по местам занятий к нему в комнату заявился Рудель с объемистым свертком. В нем находились бутылка коньяка, отменный продуктовый набор и конверт с 200 марками. От своего имени и имени Гопф-Гойера он принес Петру извинения за досадную ошибку, вкравшуюся в образец красноармейской книжки. Виновником оказался Самутин, но ему повезло - Гопф-Гойер не стал выносить сор из избы. Дело спустили на тормозах, а потерю трех агентов списали на издержки в их личной подготовке. Самого Самутина по-тихому сместили с должности зама и посадили на "бумажки". Теперь он, как сыч, с раннего утра и до позднего вечера просиживал в кабинете и боялся показать носа.
Жизнь группы вернулась в прежнюю колею. Петр на четвертый день встал на ноги и приступил к работе. При встрече с ним Самутин чувствовал себя как побитая собака и лишний раз старался не попадаться на глаза. С одной стороны, Петр был рад этому - одним соглядатаем стало меньше, с другой - сожалел, потому что потерял доступ к картотеке на половину агентуры. После истории с красноармейскими книжками Гопф-Гойер разделил работу отделения подготовки документов прикрытия на два независимых участка. Выход из положения нашелся быстро: мысль - собирать данные на шпионов и диверсантов через инструкторов, занимавшихся их подготовкой - показалась Петру наиболее удачной. Осуществление своего замысла он решил начать с земляков - Лысого и Шевченко. Благо повод нашелся - 200 марок Гопф-Гойера, полученные в качестве компенсации за "досадную ошибку".
В первый же свободный вечер Петр пригласил их "обмыть" свое второе рождение. Оба не дураки выпить, тем более за чужой счет, охотно согласились. После окончания занятий с курсантами все трое, переодевшись в "гражданку", вышли в город. По предложению Шевченко, успевшего изучить злачные места Ростова, компания направилась в "Казачью хату". Она славилась отменной ухой и крепчайшей самогонкой.
"Хата" не произвела впечатления на Петра и мало чем отличалась от подобных заведений, где расслаблялись младшие чины и чиновники из администрации города. О казацком духе в ней напоминали разве что подкова на входе да шашки с нагайками, развешанные по стенам.
Шевченко выбрал место у окна - с него открывался вид на реку - и взял на себя роль хозяина: сделал заказ. Как только подали закуску, он, не дожидаясь ухи, понес с места в карьер - один тост следовал за другим. К тому времени когда ее подали, Шевченко с Лысым основательно опьянели, и у них развязались языки. Не стесняясь, они костерили на чем свет Райхдихта, Коломийца, а больше всего досталось "Замуте". Ярый националист Лысый, несмотря на белогвардейское прошлое Самутина, видел в нем не только проклятого москаля, а и стукача Райхдихта и предупреждал:
- Паскуда вин, Петро, продаст з потрахами и не моргнет! Держись от него далече.
- Ни одной ходки не сделал, а черти че корчит из себя, - вторил ему Шевченко.
- Халдей! Лизожоп хренов! - все больше распалялся Лысый.
- Оно, конечно, начальству надо лизать жопу, так он же, сука, еще повизгивает от удовольствия, - не унимался Шевченко.
- Я так скажу, Петро, дуже не повезло тоби з Замутой. Сволота вин конченная! - заключил Лысый.
- Он мне не начальник, - подталкивал собутыльников к пьяным откровениям Петр.
- Ты, Петро, ще его не знаешь! Рома не даст сбрехать, цэ вин, падлюка, пидставил Мыколу Мащука! - вспомнил давнюю историю Лысый.
- Кто такой?
- До тэби у Замуты був в помощниках, - пояснил Шевченко.
- Гарный хлопец, ни одному краснопузому кишки пустыв, - посетовал Лысый.
- И что с ним стало? - допытывался Петр.
- Яж казав, Замута пидставыл! Тэби ще дуже повэзло, а Мыкола, бедолага, у лагерь загремел.
Перемыв, как следует, кости Самутину, Шевченко с Лысым перешли на службу. Петр не пожалел о потраченном вечере - под пьяный треп о ней, Шевченко проговорился о прошедшей накануне заброске группы диверсантов Загоруйко в район Новороссийска.
В расположение группы Петр возвратился в приподнятом настроении - список агентов абвера пополнился еще семью человеками. Но радость оказалась недолгой - с фронта приходили вести одна хуже другой. Несмотря на отчаянное сопротивление частей Красной армии, гитлеровцы прорвались на Кубань, и их бронированный каток стремительно приближался к Северному Кавказу. Положение под Сталинградом было и того хуже - казалось, еще одно усилие вермахта, и судьба битвы на Волге будет решена.
В штабе группы ликовали, предвкушая скорый переезд на благодатную Кубань. Речь шла о Краснодаре или Анапе. Выходец из Новороссийска Кравец взахлеб рассказывал о тех райских местах. Петр же находился в отчаянии, так как был бессилен помочь своим. Сведения, собранные на агентов, лежали бесполезным грузом в тайнике, а связник от капитана Рязанцева так и не дал о себе знать. В тот, пожалуй, один из самых трудных периодов в жизни разведчика Петра Прядко, судьба необыкновенно щедро одарило его.
В 18 часов в дверь его кабинета постучался дежурный по группе и напомнил: подошло время сдавать помещение под охрану. Петр сложил в сейф дела на агентуру, закрыл дверь на ключ и опечатал. Дежурный проверил печать и, расписавшись в журнале приема-сдачи кабинетов, принял его под охрану.
До ужина оставалось около часа, Петр не стал ждать, отправился в общежитие, переоделся в "гражданку" и вышел на прогулку в город. В той удушающей атмосфере всеобщей подозрительности и доносительства, что царила в группе, короткие вылазки за забор, подобно глотку чистого воздуха, очищали ему душу. Жара спала, из садов потянуло бодрящей свежестью. Тенистые улочки казацкой слободы напоминали Петру милые сердцу Каневцы. Здесь он на время забывал о войне, коварстве Райхдихта и мерзости, которой, казалось, пропитались в группе все и вся. На короткое время разведчик мог освободиться от ненавистной личины холуя фашистов и принадлежать самому себе.