Шпионское гнездо абвера оказалось засвеченным. Скандал вышел грандиозный. Из Варшавы из штаба "Вали 1" в Краснодар прикатила специальная комиссия и приступила к расследованию. Злоумышленника она не нашла, но меры приняла решительные. Штаб группы перебазировался в неприметное одноэтажное здание по улице Седина. Часть агентов отправили в лагерь для военнопленных, а самого Гесса увезли "протрезвляться" в Варшаву. Исполнять обязанности начальника абвергруппы 102 поручили обер-лейтенанту Бруно Штайну.
Глава десятая
Разлад в стане врага
После отъезда комиссии в Варшаву Штайн без раскачки взялся исправлять положение дел. Несмотря на новогодние праздники, он бросил все силы на формирование и подготовку разведывательно-диверсионных групп. Новый 1943 год для инструкторов и командного состава группы начался в бешенном рабочем темпе. Часть из них во главе с лейтенантом Рейхером в спешном порядке натаскивала из оставшихся курсантов будущих шпионов и диверсантов, другие под командой фельдфебеля Бокка поехали по лагерям военнопленных вербовать новые кадры, чтобы восполнить потери.
Петр оказался в одной группе с Бокком. Ей предстояла работа в краснодарском лагере военнопленных. К месту они выехали затемно. Позади остались изрешеченные снарядами мрачные остовы элеватора; за ними, в чистом поле, в предрассветном полумраке прорезалась зубчатая стена трехметрового деревянного забора. Почерневший от непогоды, он напоминал гнилые зубы. Над ним, по углам периметра, высились сторожевые вышки с часовыми. Мрачную, гнетущую атмосферу, которой, казалось, пропиталось все вокруг лагеря, усугубляла виселица. В назидание дерзким и непокорным, комендант лагеря приказал выставить ее перед воротами. На ней под порывами ветра покачивались тела четырех беглецов. Дважды в день, утром и вечером, когда колонны пленных уходили и возвращались с работ, они служили им жестоким напоминанием.
Ее вид подействовал и на инструкторов: болтовня стихла, а водитель за десяток метров до ворот нажал на клаксон. В караульной будке никто не пошевелился. Бокк, не горевший желанием покидать теплый салон автобуса и выходить на мороз, недовольно нахмурил брови и бросил водителю:
- Посигналь еще!
Тот исполнил распоряжение. На этот раз в припорошенном снегом оконце возникла хмурая физиономия, а на сторожевой вышке, нависавшей над въездом в лагерь, произошло движение. Скрипнула турель пулемета, и его ствол хищно нацелился на автобус. Прошла минута, а к автобусу никто не подошел.
- Зажравшиеся крысы! Лень задницу от лавки оторвать! - выругался Бокк, прихватил с собой папку с документами, выбрался из автобуса и поковылял к караулке.
Пока он с начальником караула утрясал вопрос о допуске инструкторов-вербовщиков на территорию лагеря, они сами лениво злословили и гадали, чем можно будет поживиться у пленных. Их циничный разговор рождал в Петре глухую ненависть к этим, потерявшим всякий человеческий облик шакалам, готовым под пустые обещания несчастным вытащить из этого земного ада, выманить то последнее, что не нашла и не отобрала лагерная охрана. От бессилия он заскрипел зубами, и в его памяти возникали изможденные, обмороженные лица. В их глазах ему чаще всего приходилось видеть холодное презрение к нему, такому же, как и они, русскому по крови. Каждый раз, попадая в лагерь, Петр пытался хоть как-то облегчить участь несчастных и предоставить им шанс вернуться к своим. Но одни отвергали предложения гитлеровского холуя - поступить на службу в абвер, а другие, кого ему с таким трудом удавалось склонить к этому, отсеивались позже. Охочий до всяких психологических штучек Райхдихт после тестирования, несмотря на возражения Петра, безжалостно отправлял их обратно в лагерь.
- Бюрократы чертовы! Пока в нос бумажкой не ткнешь, не пошевелятся! - гневный возглас Бокка, ввалившегося в автобус, поддержали остальные. Их голоса заглушили скрип ворот и остервенелый лай сторожевых псов. Покачиваясь на наледях, автобус вкатил на территорию лагеря. Он мало чем отличался от тех, в которых ранее побывал Петр. Приземистые, словно вросшие в землю, темные коробки дощатых бараков для военнопленных печально смотрели на мир забранными колючей проволокой оконцами. Пустынный земляной плац, утрамбованный тысячами ног, с неизменной трибуной занимал центральную часть лагеря. Здесь глазу не за что было зацепиться, она просматривалась и простреливалась со всех сторон. Совсем по-другому выглядела зона лагерной администрации - тут все напомнило эдакий пансионат для заслуженных наци. Аккуратные, выстроенные будто по линеечке здания управления лагеря, столовой и общежития походили на лубочные картинки. У каждого их них располагалась ажурная беседка, а перед штабом в летнее время бил фонтан. И если бы не два ряда колючей проволоки, отделявшие этот гитлеровский эдем от ада военнопленных, то непосвященный не мог и подумать, что за их стенами принимались самые чудовищные решения: кого из штрафников отправить на виселицу, а кого удушить в машинах-душегубках, занимавших специальный бокс.
На въезде в эту зону в автобус подсел дежурный по лагерю, и инструкторы проехали к штабу. Вместе с ним Бокк отправился на встречу с комендантом лагеря, а остальные пешком прошли к столовой. Это вызвало оживление среди инструкторов - они предвкушали сытный завтрак. Дармовая рабочая сила - военнопленные, которых лагерная администрация направо и налево сдавала внаем, позволяла ей жить на широкую ногу. В своих ожиданиях инструкторы не обманулись. В зале пахло настоящим, а не эрзац, кофе, а из кухни доносились аппетитные запахи жареного мяса. С появлением в столовой Бокка и заместителя коменданта лагеря все пришло в движение. Официантки выставили на стол холодец, домашние соления и блюдо с ломтями обжаренного мяса. Завершился завтрак неизменным кофе. За то время пока инструкторы уминали "лагерную пайку", в штрафном боксе были подготовлены места для их работы. После короткого перекура команда Бокка разошлась по кабинетам, и конвейер по вербовке агентов абвера пришел в движение.
Петру предстояло проработать военнопленных из блока "Ц" - 143 человека. Начал он, как обычно, с изучения картотеки. Учетная работа по общему и специальному контингенту лагерная администрация отработала до мелочей. Петр не стал углубляться в общие учеты. Его в первую очередь интересовал так называемый неблагонадежный элемент - те, кто не пал духом и предпринимал попытки к побегу. Среди них он надеялся подобрать тех, кто, оказавшись на советской стороне, не станет шпионить и взрывать, а придет к контрразведчикам с повинной. Таких отыскать было легко - правый верхний уголок карточки имел красный цвет, их оказалось семеро. Перечитав имевшийся на них материал, Петр остановил выбор на Иване Ковале. Две неудавшиеся попытки побега говорили сами за себя, и вряд ли бы его кандидатура нашла поддержку у Штайна, а тем более у Райхдихта. Для них он приготовил хоть и не бесспорный, но аргумент: при грамотно организованной работе дерзкие и строптивые становились самыми результативными агентами. Просмотр остальных 135 карточек занял у него еще полтора часа и позволил определиться с кругом будущих кандидатов.
Первым Петр вызвал на беседу Коваля. Надзиратель ввел его в кабинет и оставил их одних. Бывший старший сержант Красной армии держался без всякой робости. Крепкая фигура, которую не обломали два месяца лагерной жизни и отсидка в штрафном блоке, говорила о том, что сыну кузнеца было не привыкать переносить тяготы и лишения. Спокойное выражение лица свидетельствовало о выдержке и воле.
Шагнув вперед, Коваль представился:
- Заключенный номер…
- Садись! - остановил Петр и кивнул на табурет.
Коваль присел, оценивающим взглядом прошелся по нему и тут же спрятался за маской безразличия.
"Тертый калач, такого на мякине не проведешь. Что у тебя за душой так сразу и не узнаешь. Мусолить с тобой анкету и автобиографию - только терять время. Больше того, что написал, вряд ли скажешь. Надо начать с прямых колючих вопросов, вот тогда ты раскроешься", - определился с тактикой беседы Петр и цинично спросил:
- Как жизнь?
Коваль промолчал, но ухмылка на лице абверовца заела его, и с вызовом произнес:
- А шо, по моей роже незаметно.
- Трудно сказать. Я не видел, какая она у тебя была при большевиках.
- Не жаловался.
- Выходит, хорошо жилось? - продолжал допытываться Петр и, не услышав ответа, спросил: - А новому порядку служить хочешь?
- И-и-и я?! - опешил Коваль.
- Ну, не я же.
- Старостой в бараке, шоб потом в темном углу придушили.
- Нет, в абвере.
- Шпионом, что ли?
- Разведчиком.
- Шпион, разведчик, какая на хрен, разница, когда на сук вздернут.
- Я же, как видишь, живой. Две заброски и не одной царапины.
- Ушлый, выходит.
- Ты как вроде тоже не соплежуй. Бегать не надоело? Третьего раза может и не быть.
- Заботу проявляешь.
- Предлагаю подумать. В лагере одна дорога - вперед ногами. А у тебя так точно.
- Эт мы еще посмотрим, кто вперед. Под Сталинградом вам всыпали, так что… - зло бросил Коваль и осекся. В его глазах промелькнул испуг.
Это не укрылось от Петра: "Да, Иван, ты тоже не железный. Все хотят выжить, и ты тоже, даже в этой живодерне. Но в шпионы не рвешься. Про сук правильно сказал. Как говориться, сколько шпионской веревочке не виться, все равно конец будет. Остался в тебе наш - советский стержень. Такой мне в абверовском зверинце и нужен. Как только тебя убедить в него податься?! Ты не трус, но помереть в штрафном боксе или быть растерзанным собаками никто не захочет. Дать понять, что в лагере ты обречен, а значит, абвер для тебя - единственный шанс".
Бросив на Коваля испытующий взгляд, он взял со стола его карточку, потряс в воздухе и спросил:
- Видишь это?
- Ну.
- Вот красный уголок?
- И что с того?
- По красноте проходишь.
- Что значит по красноте?
- Больно дерзкий. Порядок нарушаешь. За что избил Сычева?
- За то, что крыса! Сука, последнее у доходяг таскал! - с ожесточением произнес Коваль.
Петр оживился - даже в лагере Иван не оскотинился и пытался постоять за слабого.
- Оно, конечно, сволочей надо давить! - обронил Петр.
У Коваля брови полезли на лоб. Чего-чего, но такого от абверовца он не ожидал и пробормотал:
- Че-то я тебя не пойму, куда ты клонишь.
- Этим, Иван, ты мало чего добьешь, только сильнее себе петлю на шее затянешь, - продолжил Петр.
- Так мне теперь им задницу лизать?
- Это уж тебе решать.
- Вот уж хрен! Мы еще посмотрим, кто раньше сдохнет, - упрямо твердил Коваль.
- Не хорохорься, Иван! Здесь, - Петр снова потряс его карточкой, - столько написано, что долго не протянешь. Абвер - твой последний шанс. Если дураком не будешь, то не пропадешь.
Последние фразы заставили задуматься Коваля. Он заерзал на табуретке и, избегая взгляда Петра, спросил:
- Шо от меня надо?
- Пока согласие на службу в абвере, - не стал углубляться в тему Петр, двинул по столу бланк подписки о сотрудничестве и предложил: - Прочитай и распишись.
Иван подсел к столу и склонился над документом. Его содержание вызвало болезненную гримасу на лице. Минуту-другую в нем шла мучительная борьба. Петр с нетерпением ждал, чем она закончить и, когда Коваль потянулся к ручке, с облегчением вздохнул. Макнув ее в чернильницу, Иван чужим голосом спросил:
- Чего и где писать?
Петр подался к нему и подсказал:
- Видишь в самом низу прочерк.
- Ну…
- Там поставь свою фамилию и распишись.
Коваль медленно вывел их и вопросительно посмотрел на Петра.
- Еще ниже, где кавычки, впиши псевдоним - любую фамилию или имя.
- Кличку, что ли?
- Клички у жуликов и собак, а ты будешь разведчиком.
- Разведчик? Хрен редьки не слаще, - мрачно произнес Коваль и, написав псевдоним, возвратил подписку Петру.
Он сложил ее в папку. Иван проводил ее тоскливым взглядом.
- Не переживай. Бумага, она, как говориться, все стерпит, но не все определяет, - успокоил он и, завершая разговор, посоветовал:
- Пока наш шеф договорится с комендантом о твоем переводе дня два-три уйдет, поэтому на рожон не при, иногда лучше выждать - пользы будет больше.
Коваль ничего не ответил, поднялся с табуретки и спросил:
- Я могу идти.
- Да, - отпустил Петр и вытащил из стопы следующую карточку военнопленного. Всего из 143 он отобрал 23. Беседы с будущими кандидатами в агенты абвера затянулись допоздна. Остановил их Бокк. Ему надоела рутинная работа. Остальные инструкторы к этому времени уже закончили ее. В группу они возвратились, когда ужин подходил к концу. Петр не пошел в столовую, так как чувствовал себя будто выжатый лимон и отправился в общежитие, не раздеваясь, рухнул на кровать и попытался забыться. Но лагерь не отпускал его: в памяти вертелся калейдоскоп измученных лиц и тех девяти, согласившись на сотрудничество с абвером. Он не осуждал их: война на свой лад безжалостно кроила судьбы командиров и рядовых, партийных и беспартийных.
Следующий день не принес Петру облегчения. Штайн все туже закручивал гайки: отменил все увольнения, а воскресенье сделал рабочим днем. Среди инструкторов нарастал ропот, трое написали рапорта на перевод в полицию. Это его не остановило - обстановка на фронте требовала от абвера информации и еще раз информации. Войска Северо-Кавказского и Закавказского фронтов с двух стратегических направлений атаковали группу армий "А" фельдмаршала Клейста, оккупировавших Кубань и предгорья Северного Кавказа. Гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление, но не устояли под напором советских войск и начали отступление. Надежде Гитлера добраться до вожделенной грозненской и бакинской нефти не суждено было сбыться. К 24 января 1-я танковая и 17-я сухопутная немецкие армии и входящие в их состав румынские и словацкие дивизии, понеся в боях тяжелые потери, оставили Ставрополь, Сальск и заняли оборонительные рубежи по линии Белая Глина - Армавир - Лабинская.
В этих условиях Штайн вынужден был до минимума свести подготовку разведывательно-диверсионных групп и, не считаясь с потерями, пачками забрасывал за линию фронта. Гемприха в Запорожье, а тем более Берлин, мало интересовали десятки бесследно сгинувших агентов. Они и Клейст требовали от него только одного: на каких направлениях и какими силами русские нанесут очередной удар. Поэтому Штайн не сидел на месте, а сутками мотался по пунктам заброски и лично контролировал отправку диверсантов и шпионов.
В те последние январские дни сорок третьего в штабе группы было хоть шаром покати. Оставшийся за Штайна обер-лейтенант Краузе тоже не давал покоя никому и потребовал, чтобы Петр и Шевченко немедленно обеспечили переброску за линию фронта двух групп диверсантов. Полдня у них ушло на сборы, и с наступлением темноты, чтобы не попасть под бомбежку советской авиации, они выехали в сторону станицы Афипской. Там их ждали фельдфебель Бокк и инструктор Коляда, дальнейший путь до пункта переброски им пришлось продолжать пешком.
Заброшенный в предгорьях казацкий хуторок стал последней точкой маршрута. От него до линии фронта было рукой подать. Война обошла его стороной. Все, что не смогли унести с собой хозяева, сохранилось в целости и сохранности. Выставив часовых, Бокк распорядился, чтобы диверсанты заняли здание бывшей конторы отделения плодосовхоза, а сам с инструкторами расположился в хате. Коляда, накануне принимавший группу, возвратившуюся из разведки, хорошо знал, где и что находится на хуторе. Несмотря на кромешную темноту, он быстро нашел поленницу дров, вместе с Петром натаскал в хату и растопил печку. Шевченко тоже времени даром не терял: пошарил по полкам, обнаружил чайник и сбегал за водой к колодцу.
Сухие дрова быстро разгорелись. Пламя утробно загудело в печной трубе. Его отблески падали на их, посиневшие от холода лица, и плясали в окне. Бокк, опасаясь пули русского снайпера, распорядился завесить его плащ-накидкой. Прошло немного времени, и сырость, которой пропитались стены, отступила. Весело засвистевший чайник поднял настроение. Не сговариваясь, они сняли сапоги, развесили на веревке промокшие портянки и собрались за столом. Из рюкзаков на свет появились галеты, банки тушенки и кружки. Шевченко добавил к ним фляжку со спиртом, сало и, обратившись к Бокку, спросил:
- Лечиться будем, господин фельдфебель?
- Надо, по такой погоде легко воспаление легких подхватить, - поддержали его Петр и Коляда.
Бокк шмыгнул носом, ничего не ответил и двинул кружку по столу. Шевченко разлил по ним спирт и вопросительно посмотрел на него. Тот плеснул в нее воды из чайника и произнес тост:
- За успех операции!
- За успех! - присоединились к нему инструкторы.
Петр одним махом выпил. Обжигающий огонь опалил рот и гортань. Спеша погасить его, он запил водой и закусил тушенкой. Холодная дрожь, сотрясавшая тело, быстро прошла, приятное тепло разлилось от груди к животу, а в голове зашумело. Бокку не помогла и вода, спирт дал о себе знать, и он зашелся в кашле. По его щекам катились слезы, а с губ срывалось:
- О, русский шнапс!
- Господин фельдфебель, надо ще трохи выпить и пройдет, - предлагал Коляда.
- Нет-нет! - в ужасе воскликнул тот и замахал руками.
- А если под хорошую закуску? - Шевченко не терял надежды выпить и, не дожидаясь ответа, принялся кромсать тесаком шмат сала и резать на куски хлеб, потом все это сложил на сковороду и поставил на печку. Прошла минута-другая сало аппетитно зашкварчало, а в воздухе разлился душистый запах хлеба. Здесь Бокк не устоял и под такую закуску разрешил выпить, а потом уже отправился проверять пост и готовность диверсантов к выходу на маршруты.
Не успела захлопнуться за ним дверь, как Шевченко потянулся к фляжке и поторопил:
- Хлопцы, давайте еще по одной!
- Тильки по трохе, - предостерег Коляда.
- Ты шо, Василь, немчура якась.
- Линий раз с Бокком связываться, сам знаешь, себе дороже.
- Да ладно тебе! - Шевченко щедрой рукой разлил спирт по кружкам и спросил: - За что пьем, хлопцы?
- Давай за нас, Трофим! - предложил Петр.
- О цэ вирно! - поддержал он и после того как выпил, потянулся к рюкзаку и принялся выкладывать на стол его содержимое.
Перед глазами Петра и Коляды промелькнула папка. Из нее выпал ворох бумаг. Среди них находились красноармейские книжки, командировочные предписания на диверсантов и полный список с их подлинными именами и фамилиями. Шевченко отгреб документы в сторону, извлек со дна рюкзака бумажный кулек и, потрясая им, воскликнул:
- Ось вам подарок!
- Что там? - заинтересовался Петр.
- Тильки язык не проглоти, - многозначительно заметил Шевченко и тряхнул кулек.
На стол вывалился деликатес - кружок домашней кровяной колбасы, заправленной мелкими кусочками обжаренного мяса.
- Ну, ты даешь, Трофим! Вот это подарок, так подарок! - восхитился Коляда.
Шевченко довольный произведенным эффектом поторопил.
- Давайте, хлопци, ще по одной, пока Бокк не заявился! Петро, поработай разводящим!
- А-а-а, чего?! - не расслышал он. Его занимала папка с документами на диверсантов. С ее появлением в голове засела мысль, как использовать ситуацию, чтобы сорвать заброску диверсантов. Пьянка давала такой шанс.
- Петь, ты че, наливай. Жрать хочется, - наседал Коляда.