С другой стороны, протестантская этика изначально формировалась как индивидуалистическая и отождествляющая истинную религиозность с различными формами социального обустройства общества. Имея в качестве отправной точки основной постулат о раскрытии эсхатологического призвания человека через его общественное преуспевание по типовым для данного общества образцам, протестантское экономическое учение по мере растворения церковности в социуме все более сближалось с научным, философским и публицистическим форматом, обнаруживая свои истоки только за счет индивидуальной религиозности автора того или иного подхода. Да, к реалиям новой эры Протестантизм адаптировался лучше, чем более консервативное Римо-католичество, однако какой ценой?..
Поняв христианство как религию индивидуального спасения, протестантское вероучение предоставило западному менталитету индивидуальную свободу, неизбежно породив при этом проблему способности и умения верующего правильно воспользоваться ею.
Глава третья
Западное христианство и западный мир: попытка критического анализа
Основной вывод
Мы проанализировали основные особенности вероучения западного христианства и его социальных концепций. Настало время попытаться выяснить, как взаимосвязаны эти особенности с западным менталитетом и западным образом жизни. Основной вывод, который мы формулируем, состоит в том, что Католичество и Протестантизм, сформировавшиеся под влиянием особенностей западного сознания, в дальнейшем конституировали это сознание и активно способствовали акцентированному развитию его специфических характеристик. Особенностями западного менталитета навсегда стали склонность к рациональному осмыслению любого явления и процесса, обращенность к практическим аспектам разрешаемой проблемы, тяготение к выверенным логически оправданным формулировкам и неприязнь к абстрактной созерцательной рефлексии.
Оставив не увенчавшиеся успехом усилия по осмыслению бытия троичных Ипостасей в аспекте Их личных свойств, римо-католическое богословие, ориентированное на западное массовое сознание и само являющееся его плодом, по сути перестает претендовать на раскрытие в доступном тварному разуму объеме знания о Первой Божественной Ипостаси, постулируя Ее бытие как проявление абстрактной и невыражаемой Божественной Сущности.
Все доступное человеку знание о Боге в основном сосредоточивается для католиков в представлениях о Боге-Сыне. В латинском богословии это выражается в усвоении Ему приближающей Его к Отцу способности изведения Св. Духа, в определении различий ипостасных свойств Лиц Св. Троицы только через логическое противопоставление, в подавлении личностных отличий Ипостасей Их общей Божественной Сущностью, в удалении за счет этого на отдаленный план единоначалия Отца, в сохранении за Третьей Ипостасью сугубо функционального значения.
В имеющем очевидную связь с сотериологией церковном благочестии как непосредственном восприятии христианского учения сообществом верующих это находит проявление в особом почитании Бота-Слова и всего, что связано с Его земным бытием; в эклессиологии – в специфическом соотношении римской Церкви и общины, о котором также говорилось выше.
Практика – критерий истины?
Как упрощенно и прагматично мыслящим готам, бургундам и лангобардам было недоступно совмещение представлений о Единобожии и о Троичности Бога, что вылилось в принятие ими арианской ереси, называвшей собственно Богом только Бога-Отца, так и западным христианам Средневековья, а равно их наследникам – современным католикам, – мыслящим, безусловно, и утонченно, и логично, но по-прежнему не менее прагматично, помышление о мистических тайнах внутреннего бытия Св. Троицы представляется неудобоносимым бременем.
Однако искаженное или, как минимум, усеченное восприятие христианской триадологии, фактическое устранение из религиозного сознания учения об ипостасном бытии Святого Духа, самоограничение богообщения учением о тварности благодати, гипертрофированность авторитета Церкви, то и дело оборачивающаяся ненавистью и агрессией по отношению к ней, невзирая на ее самые благородные и жертвенные усилия, а в общем итоге – существенное обеднение религиозной жизни и религиозного чувства, – выглядят слишком дорогой ценой за подобное упрощение богословия.
Справедливости ради следует заметить, что католическое мировоззрение не исключает созерцательную направленность мышления, устремленность индивида к углублению собственного покаянного потенциала и к самосовершенствованию (как известно, одно из наиболее знаменитых аскетических творений Православия – "Невидимая брань" Никодима Святогорца – это адаптированное с учетом догматических различий в вероучениях переложение труда латинского монаха Лоренцо Скуполи).
Изложение католической сотериологии некатолическими авторами выглядит иногда несколько упрощенно; ее стержневая идея об ущербности человеческой природы и всемогуществе действия Божественной благодати, требующего, тем не менее, волевого усилия индивида для восприятия последней и ее даров, не так уж далека от православного понимания. Основное и решительное отличие состоит в завышенной оценке католическим богословием собственных возможностей человека (который, на католический взгляд, недостаточно хорош, чтобы самостоятельно устремиться к Богу, но и не настолько плох, чтобы Бог не направился к нему), вследствие чего концентрация нравственных и физических возможностей человека происходит на "среднем" уровне.
Преуспевание в практических делах христианина служит для него способом самоутверждения, подтверждением его пригодности для действия Божественного Промысла. Само по себе это, возможно, не является плохим, однако ущербность подхода состоит в том, что данный способ Богоискания оказывается для подавляющего большинства католиков не просто основным, но фактически единственным, исключающим труднодоступный поиск мистического единения с Богом через стяжание Св. Духа в Его энергийных проявлениях.
Несмотря на то, что трактовка добрых дел католиков в качестве предпосылки действия Божественной благодати также является упрощенным пониманием католического вероучения (особенно ортодоксально и, как мы видели, с еще худшими последствиями истолкованным Реформацией), приходится признавать, что, будучи тиражированным на уровне массового обыденного сознания, нередко в сопровождении профанации богословия и нарастания обрядоверия, католическое сотериологическое учение действительно приобрело вид " практического христианства " с приоритетом внешних проявлений благочестия.
С учетом специфики западного менталитета тонкости христианской сотериологии и эсхатологии испытывают значительное влияние формально-логического образа восприятия и интерпретации действительности; ориентированности на сугубо практическую деятельность. Отсюда происходят наиболее одиозные особенности политики католицизма, инициированные Святым Престолом и в целом поддержанные его паствой: системное и упорное насаждение во взаимоотношениях с гражданскими властями концепции "двух мечей"; активное и часто агрессивное миссионерство, в том числе прозелитизм на исторически православных канонических территориях, средневековая политика инквизиции и Крестовых походов, сопровождавшаяся массовым и беспощадным уничтожением людей, – все то, за что отошедший к Богу понтифик Иоанн Павел II посчитал необходимым принести покаяние от лица возглавляемой им Римо-католической Церкви.
Что же касается протестантского вероучения, то оно, по сути, полностью освобождает индивида от какого-либо созерцательного самоанализа, доводя до крайней абсолютизации идею безусловной греховности человека и столь же безусловного действия Божественной благодати для его спасения. Индивид освобождается от каких-либо терзаний и сомнений, зная, что если его душе суждено спастись, то спасение произойдет исключительно по Божьей воле, при достаточности одного лишь добровольного включения себя верующим в соответствующую "систему координат".
Высвобождающаяся духовная энергия может быть целиком и полностью направлена на сугубо практическое материальное созидание, обустройство условий земного существования верующего. Важно то, что в Протестантизме залогом спасения в контексте концепции sola fide провозглашается не всякая вера; легкомысленное и бездеятельное исповедание Бога неспособно привести ко спасению; искренность и истинность своих убеждений верующий должен на протяжении всей своей жизни доказывать самому себе и окружающим общепринятыми и понятными общине способами – внешним благочестием и полезностью для общества.
Таким образом, в Протестантизме, по сути, не происходит отказа от католического принципа умилостивления Бога добрыми делами во имя индивидуального спасения, а имеет место своеобразная " реструктуризация задолженности ": человек сразу объявляется спасенным, однако должен потрудиться во имя Христа в будущем, чтобы оправдать это. Адекватность веры христианина приобретает индивидуально-оценочный характер, более того, критерии этой оценки оказываются погруженными в ортопраксию, что предрасполагает к сосредоточению активности индивида исключительно на эмпирическом уровне.
Земное преуспевание, почитаемое признаком избранности преуспевающего Самим Богом, выступает в качестве перманентного и универсального стимула напряжения усилий каждым адекватным с точки зрения общественного мнения членом социума. Отсутствие на определенном этапе признаков традиционно и типовым образом понимаемого преуспевания всегда может быть воспринято не как свидетельство "неизбранности", а – опять-таки в почитаемом адекватном образе рассуждения, – как знак недостаточности усилий, предпринятых конкретным индивидом для того, чтобы убедиться в своей угодности Богу, и как стимул для нового рывка. Эта идея типовым образом понимаемого социального успеха выступает в качестве морковки, подвешенной перед двигающимся вперед вьючным животным, и являет собой достаточно примитивный, однако мощнейшим образом действующий привод глобальных социальных процессов индустриального и постиндустриального западного общества.
Особый вклад в прагматизацию западного менталитета внесла швейцарская Реформация, которая развила католический и лютеранский прагматизм, избавив его от остатков сентиментальности и экзальтации. По мнению М. Вебера, учение о предопределении служит догматической основой пуританской нравственности. Превращение Бога в представлении кальвинистов в неумолимое трансцендентное существо немедленно удаляло из религиозности всякую чувственную сторону и минимизировало всякую склонность к сакральности, обрядовости религии.
Дополнительным фактором формирования будущих участников капиталистических отношений, с точки зрения Вебера, выступает сугубая индивидуализация верующих в их отношении к Богу и друг к другу. Суровая аскеза кальвинизма, в особенности жесточайший его тезис о безусловной предопределенности одних – к вечному блаженству, других – к погибели, должна была поставить индивида в состояние крайнего одиночества, стимулировать его к упованию только на свои собственные силы в обретении уверенности в собственной предопределенности ко спасению.
Основным вопросом всякого индивидуального существования неизбежно становился вопрос о признаках избранности индивида; и если сам Кальвин не дал практического разрешения этого вопроса, требуя от адептов своего учения только веры и упования на Божие милосердие, то дальнейшее применение этого учения в прагматичной западной среде не могло не выработать конкретных форм рефлексии по указанному поводу. Этих форм в основном могло быть только две: либо воспитание в себе постоянной и безусловной убежденности в собственном предопределении ко спасению, спутником которой должно было становиться отношение ко всякому сомнению в последнем как к дьявольскому искушению; либо – и именно этот подход, сочетаемый, очевидно, с элементами первого, – неутомимая деятельность в рамках своей профессии как наилучшее средство для обретения внутренней уверенности в спасении.
Лютеранское вероисповедание, предполагающее возможность восстановления утраченной милости Божией посредством раскаяния и покаяния, само по себе не содержало импульса для систематической рационализации всей жизни индивида; однако дальнейшее развитие лютеранских сотериологических тезисов в кальвинизме и его аскетических разновидностях (в частности, в английском методизме) привело к выработке "метода, с помощью которого верующий вступает в состояние "покаянной борьбы", превратило в конечном итоге и божественную благодать в объект рационального человеческого стремления".
Мир рассматривается как средство самопрославления Бога, а всякая специальная (профессиональная) деятельность – как осуществляемая в этом контексте. Все существование индивида считается оправданным только при условии пронизанности его постоянной рефлексией.
Таким образом, догматические представления кальвинизма в области онтологии, антропологии и сотериологии привели к формированию специфического нравственного учения: "Реальное проникновение Бога в человеческую душу полностью исключалось Его абсолютной трансцендентностью по отношению ко всему тварному: "finitum non est сарах infiniti". Общение Бога с Его избранниками может осуществляться и осознаваться лишь посредством того, что Бог действует в них… что они это осознают и что их деятельность проистекает тем самым из веры, данной им милостью Божьей, а эта вера в свою очередь свидетельствует о своем божественном происхождении посредством той деятельности, в которой она находит выражение".
Добрые дела оказываются необходимыми как знак избранничества, "они служат техническим средством не для завоевания блаженства, а для того, чтобы побороть страх перед тем, что ждет человека после смерти". Пуританская этика оказывается основанной на убеждении в том, что Бог дарует своим избранникам успех в труде. Реформация переносит значение средневекового термина "призвание" ( Beruf ), означавшего в католической традиции только возвышенно-апофатический аспект, на всякое мирское полезное занятие; отныне в протестантском мире господствует убеждение в том, что весь мир можно заполнить служением Богу, и только трудясь для Бога, христианин способен достичь самоуважения и удовлетворения; "потребность в жизненном успехе и стяжании богатства обрела религиозную мотивацию".
В деятельности протестантских сект Северной Америки XVIII–XIX вв. большое значение приобрело подтверждение своей приверженности вере и общине делами и повседневным поведением. По мере того, как последние приобретали приоритетное значение, жизнь в рамках церковной общины стала, по сути, способом легитимации индивида в качестве добропорядочного члена социума, которому можно без опаски доверять, а демонстрация в общепринятых формах своей религиозной квалификации – непременным условием преуспевания в бизнесе и иных аспектах социального существования.
С учетом этого общественному мировоззрению, утратившему связь со Священным Преданием и исказившему догматы апостольского христианства, нетрудно было в сжатые сроки пройти путь дальнейшего обмирщения до суррогатных форм религиозности и полной утраты таковой. Нет поэтому ничего удивительного, что на определенном этапе функцию церковной общины (по сути уже ранее ставшей своеобразным клубом с жесткими традициями) по легитимации для окружающих добропорядочности того или иного индивида начинают успешно выполнять общественные объединения, университетские корпорации, ассоциации и т. д.; поначалу – в дополнение к общине, затем – наряду и на равных с нею, а потом и вовсе в приоритетном формате.
По распространенному мнению "зомбартовской "экономической рациональности" как принципу, позволяющему объяснить человеческое поведение в эпоху ставшего ("развитого") капитализма, М. Вебер противополагает рациональность религиозную, позволяющую объяснить происхождение как самого современного капитализма, так и его "экономической" рациональности". Однако при кажущейся на первый взгляд непримиримости взглядов Вебера и Зомбарта в их суждениях, на наш взгляд, гораздо более общего, чем антагонистического. И тот, и другой (Зомбарт – в большей степени, Вебер – в меньшей) признают, что римо-католическое вероучение ориентировало свою паству на деятельное и благоразумное с практической точки зрения существование. Оба сходятся в том, что изначально Реформация отнюдь не имела стремления преобразовать социально-экономический уклад Запада, но сделала это "мимоходом".
В дальнейших рассуждениях Зомбарт, по сути, дискредитирует идею первостепенного влияния нравственности вообще и христианской нравственности в частности на процессы формирования капиталистического способа производства; Вебер склонен это влияние квалифицировать как достаточно сильное и даже определяющее, однако и он признает, что на определенном этапе протестантская церковь приобрела роль сообщества, легитимирующего своего члена в качестве добропорядочного члена социума, а сами по себе христианские убеждения отошли в капиталистической среде на второй план.
Такое совпадение, как мы можем полагать, свидетельствует об объективности подмеченных обоими мыслителями особенностей западного менталитета и западного христианства. И для Католицизма, и для Протестантизма характерным является приоритет активного деятельного начала, приоритет воли и рассудка, сознательный отказ от попыток освоения иррациональной составляющей человеческой природы. У протестантов, в сравнении с католиками, происходит минимизация чувственной составляющей человеческой природы, способствующая ортодоксальному толкованию человека как мыслящей и волевой деятельной единицы. В целом же западные ветви христианства роднит то, что они адаптировали новозаветное вероучение под общий, в большей или меньшей степени выраженный в разных европейских народах тип социального сознания, характернейшими чертами которого выступают прагматизм, эгоизм, активность и материальная ориентированность индивидов.
Западная цивилизация в основе своей не склонна к созерцанию, чаянию Небесного Царства, – она предпочитает постоянно двигаться вперед с мечом наперевес, обустраивая максимально эффективно свое нынешнее, земное бытие, ориентируясь на активно-деятельное, часто агрессивное переустройство окружающей действительности. Разница между Римо-католичеством и Протестантизмом состоит, по сути, только в методиках локализации этой активности – в первом случае она снабжена посредником в лице безупречно отлаженной и организованной церковной структуры, во втором – рассеяна во множестве признающих себя существующими в рамках церковной традиции, но на деле разрозненных индивидов.