Антивосточный аспект критики евразийских идей был, пожалуй, одним из самых широко распространенным на "антиевразийском фронте". Так, И. Ильин называл евразийскую концепцию ""чингисхамством", уничтожающим русскость". Он отмечал, что евразийцы решают духовный вопрос через географическое и этнографическое "припадание", что есть само по себе "географический материализм все снижающий и упрощающий". Ему вторил, отошедший в 1926 году от евразийства теолог Г.Флоровский (кстати, свояк П. Н. Савицкого): "В историософическом развитии по Чингисхану есть двоякая ложь: и крен в Азию, и еще более опасное сужение русских судеб до пределов государственного строительства". По его верному замечанию, в евразийской историософии "подлинным субъектом исторического процесса и становления оказывается как бы территория, – даже не народы. Поэтому история русского народа и растворяется для них в истории Евразии как своеобразной среды и "месторазвития"".
Но были и положительные отзывы. Историк-медиевист П. М. Бицилли, какое-то время сотрудничавший с евразийскими изданиями, разделял некоторые положения геополитической теории П. Н. Савицкого, при этом критиковал его за "пристрастие к условным речениям, символике". Он положительно оценивал теорию России-Евразии, в которой, по его мнению, "было схвачено все своеобразие и вся сложность русской национально-имперской проблемы".
Особо большое значение историк придавал теории двух типов империализма (континентального и океанического) Савицкого. Все эти слагаемые, по его мнению, составляли "чистую идею евразийства, несомненно, соответствующую исторической реальности". Но использовать эту научную идею, геополитику, для подкрепления убедительности политической идеологии Бицилли категорически был против.
Историк-востоковед В. П. Никитин, увлеченный евразийскими идеями, отмечал, что "труд Савицкого о географических особенностях России является одним из достижений переплавки русского сознания в горне революционного становления". Никитин полностью разделял евразийское восточничество.
Интересны своей оригинальностью замечания харбинского эмигранта, историка Вс. Н. Иванова по поводу концепции П. Н. Савицкого. В ее ориентализме он находил "асфальт парижских бульваров", считая, что евразийцы "смотрят на Азию оттуда, из Европы". Иванов расценивал поиски синтеза, "средней линии" между Востоком и Западом, как попытки "искажения силового образа из физики" в исторической реальности. Историк считал, что евразийцам не хватает воли отказаться от "европейской" составляющей своей геософии, что находило отражение в названии этого движения ("евразийство", а не "азийство") и определиться, "к какому же из двух мировых очагов культуры мы чувствуем тяготение".
Неоднозначно к идеям Савицкого относился идейный вдохновитель "сменовеховства" Н. В. Устрялов. В письме к П. П. Сувчинскому (1926 г.) Николай Васильевич заметил, что "историософские категории евразийства слишком все-таки схематичны, рассчитаны слишком большие сроки и нуждаются в прагматических истолкованиях и дополнениях". Но геостратегическую концепцию России как "континента-океана" Устрялов разделял. Тогда как Н. А. Бердяев подверг ее критике. По его мнению, евразийцы, выступая за создание замкнутого "обособленного мира" в сущности своей являются "антиевразийцами", поскольку "они хотят, чтобы мир остался разорванным, Азия и Европа разобщенными".
Особую оценку историко-географической концепции П. Н. Савицкого давали ученые-естественники. Так, Н. М. Могилянский весьма положительно отозвался в своей рецензии на книгу П. Н. Савицкого "Географические особенности России. Часть I. Растительность и почвы", ставя в заслугу "главному евразийцу" попытку систематизировать географию России. Однако настороженно относился к терминологическим нововведениям евразийца. В частности, это касалось России-Евразии. Могилянский полагал, что внутренняя демаркация в "цельном" третьем мире все же существует, проходя по Енисею, а не по Уралу. Также и Б. Н. Одинцов отрицал физико-географическую целостность России-Евразии.
Особый предмет для дискуссий в эмигрантской среде составила проблема научной и практической значимости выводов историко-геополитического анализа советской действительности 20-30-х гг. П. Н. Савицкого, связанная с вопросом о политической действенности самого евразийства.
Очень метко был охарактеризован евразийский подход к анализу советской действительности анонимным автором "Последних новостей" в статье "Два лица евразийства", который указывал на то, что евразийство двусмысленно: первый его смысл, "лицо" – это проповедь идеального государства, а маска – это "тактика", которой евразийство прикрывается по отношению к большевистской власти".
Большой научный интерес, о котором говорилось выше, П. Н. Милюкова к творчеству П. Н. Савицкого подогревался практическими соображениями. Во-первых, Милюков отмечал заимствование евразийцами масонской тактики Республиканско-Демократического объединения – "обволакивания власти". Во-вторых, он считал, что некоторые евразийские идеи могут быть популярны "при помощи демагогии" среди русского крестьянства. Кроме того, большую ценность для представителей республиканско-демократического лагеря представляли исследования жизни Советского Союза 1920-1930-х гг. и прогнозы "главного евразийца" на счет ее дальнейшего развития. Так, Е. Д. Кускова, известная масонка, сокрушалась в письме к К. А. Чхеидзе, почему Петр Николаевич не дал в своем докладе, посвященном географии СССР, "ни исторической части, ни более или менее близкого к нашему времени прогноза".
По поводу практической значимости концепции П. Н. Савицкого А. А. Кизеветтер в 1925 г. высказывался так: "евразийство вовсе не так невинно как кажется с первого взгляда. Со временем из него могут вылупиться чисто практические выводы и действия, далеко не безразличные с точки зрения актуального общественного поведения".
"Социалистический вестник" также подмечал реальную опасность евразийских идей: "в переходный период оно (евразийство – А. М.) может стать одной из "идеологий бонапартизма" ввиду наличия необходимых для этого "идеологических кадров". При этом, отмечалось, что, несмотря на "метафизичность" историко-геополитических построений, в политических выводах, лежавших в центре всей евразийской концепции "советизированного фашизма", по замечанию меньшевика Волина, мистики уже не было.
В противоположность либералам и социалистам, Н. В. Устрялов воспринимал евразийство как проявление "философии русской культуры", но не как часть политической идеологии.
Интересны замечания и немецкого геополитика К. Хаусхофера. Он называл евразийцев "закутанными в шкуру панславизма паназиатами", которые в своей геополитической концепции хотят "внушить русским полный разрыв с Европой". Хаусхофер рассматривал евразийскую геостратегию как разновидность идеологического конструкта Пан-Идеи.
В этот же период появляются первые работы по историографии евразийства, автором которых был сам П. Н. Савицкий.
В целом, для данного этапа развития историографии евразийства характерен критический подход к концепции Савицкого. Отмечалась ее ненаучность в силу идеологической заданности, но, при этом, большая идеологическая сила политической концепции евразийства; несамодостаточность (либо рассмотрение евразийства как продолжения славянофильства с претензией на оригинальность, либо как копирование западных геополитических и идеологических концепций конца ХIX – первой трети ХХ вв.), эклектичность; тюркофильский пафос и восточничество.
Этот период, на наш взгляд, является самым ярким в развитии историографии евразийства, поскольку в исследованиях был представлен подробный анализ евразийского учения, сравнение его положений с западноевропейскими теориями. При этом необходимо иметь в виду, что немаловажную роль при оценке исторической концепции П. Н. Савицкого играла идеологическая позиция исследователей, многие из которых были вовлечены в активную политическую жизнь.
Второй этап – советская историография. Она представлена крайне скудно. В малочисленных работах, посвященных эмиграции, евразийство затрагивалось вскользь и весьма кратко, в негативном ключе. Во второй половине 70-х гг. начинает активней проявляться интерес к истории евразийства, усилившийся в перестроечное время. Но отдельных работ, посвященных творчеству П. Н. Савицкого, не было. Это обстоятельство объясняется отчасти и тем, что геополитика была дискредитирована немецкой школой. Кроме того, в исследованиях, как правило, содержалось краткое изложение основных, по мнению авторов, положений евразийской исторической концепции, но научный анализ их отсутствовал.
Третий этап – современная историография. Начавшийся с 90-х годов всплеск интереса к евразийской тематике можно объяснить актуализацией проблемы выработки геополитической доктрины для нового российского государства. Большинство авторов сразу же возвели Савицкого в ранг "первого русского геополитика". Таким образом, из истории отечественной геополитической мысли выбрасывалось столетие.
Лидер "научно геополитического" общественно-политического движения (ОПОД) "Евразия" А. Г. Дугин придает большое значение геополитическому подходу к объяснению исторического процесса. Так, по его мнению, "только евразийский анализ позволяет понять перерождение в патриотическом, этатистском духе марксизма в СССР. Конечно, только евразийская геополитика объясняет поведение Сталина и Брежнева на международной арене".
Одна из наиболее дискуссионных проблем в исследовании творчества П. Н. Савицкого связана с выявлением истоков его геополитической концепции. В этой связи интересны параллели, которые проводит глава современных неоевразийцев между концепциями западных геополитиков и "россиеведением" Савицкого, ставя последнего в один ряд с западными геополитиками: Х. Маккиндером и К. Хаусхофером. Он выявил совпадение их концепций в теории "хартленда" или "сердца земли", "срединной земли".