"Представляется, что существует три фундаментально различных типа контагии. Первая передается только при прямом контакте. Вторая – точно так же, но в дополнение оставляет fomes. Такая контагия может передаваться с помощью этих fomes, например чесотка, чахотка, проплешины, слоновая болезнь и т. п. (здесь я называю fomes одежду, деревянные предметы и все такое, то есть вещи, которые сами не портятся, но сохраняют бактерии и с их помощью заражают). И наконец, есть контагия, которая передается не только прямым контактом или с помощью fomes, но и поражает на расстоянии. Это чума, чахотка, некоторые виды офтальмии, экзантема типа, называемого оспой, и т. д. Эти разные контагии, судя по всему, подчиняются определенному закону. Те, которые переносят контагии на расстояние, также заражают при прямом контакте и при посредстве fomes, те, что заражают при посредстве fomes, заразны и при прямом контакте, но не все передаются на расстоянии; но все заразны при прямом контакте".
Фракасторо верил в "зерна контагии", невидимые глазу частицы, которые как-то механически передаются от больного человека здоровому. Эта, по сути, атомная теория болезни при тщательном изучении подтверждается опытом, но она не стала по-настоящему полезной. Исследование Фракасторо – пример "чистой" науки. Его рассмотрение проблемы было скрупулезным, а понимание – четким, но он все равно никак не мог использовать свою теорию конструктивно и только подтвердил необходимость изоляции больного. Возможно, именно поэтому хотя Фракасторо и был врачом, но бежал из Вероны во время чумы 1510 года и укрылся в своем поместье. Знание порождало трусость.
Продвижением вперед в определении и классификации заболеваний стало изучение профессиональных и региональных болезней. Парацельс (1493–1541) написал книгу о болезнях шахтеров (1533–1534), в которой также привел комментарии об отравлениях ртутью и мышьяком, хотя он несколько уменьшил достоинства своих наблюдений, считая все болезни, связанные с металлами, "ртутными" по своей природе. Несколькими годами позже Агрикола (1490–1555), работавший врачом в шахтерском городе, включил в свою грандиозную работу о металлах (De Re Metallica, 1556) короткий раздел о болезнях шахтеров. Также путешественники были особенно подвержены некоторым болезням, таким как цинга, и рисковали встретиться с совершенно новыми заболеваниями, особенно в тропиках. В 1598 году увидел свет труд по тропической медицине, названный "Лечение заболевших в отдаленных регионах" (The Cures of the Diseased In Remote Regions: Preventing Mortalitie, incident in Forraine Attempts, of the English Nation). Хаклюйт хотел включить его в свою книгу о путешествиях, но его разубедил Гилберт, которому он передал рукопись для одобрения. Гилберт осудил взгляды Уотсона и обещал вместо этого дать Хаклюйту лучшую и более полную работу по тропической и арктической медицине. Этого он не сделал, и это единственное, что нам известно о медицинских интересах Гилберта.
Хотя с современной точки зрения в XVI веке врач мало что мог сделать, чтобы облегчить страдания пациента и вылечить болезнь, сам он об этом не знал и верил в избранные им средства. Многие из них были традиционными, некоторые имели даже греческое происхождение, но в конце XV и начале XVI века уже начали появляться новые удивительные лекарства. Это стало возможным благодаря использованию химических препаратов, несмотря на отчаянную критику травников, считавших необходимым следовать традициям. Дебаты относительно преимуществ химических препаратов обычно концентрировались вокруг имени Парацельса, однако использование лекарств, приготовленных не из трав, предшествовало появлению этой странной мистической фигуры, идеи которого были не столько медицинскими, сколько магическими. Химические препараты в той или иной степени использовались всегда, в первую очередь наружно. Врач Чосера знал, что "золото в медицине – стимулирующее средство", и его "стимулирующая вода", улучшенная добавлением частичек золота, до сих пор существует, правда является послеобеденным напитком, а не средством от чумы.
Стимулирующая вода, она же крепкая вода – дистиллированные спиртные напитки – появилась в Англии в XIV веке первоначально как лекарство. Немецкий врач (Михаэль Пуфф вон Шрик), автор первой печатной книги по дистилляции (1478), с надеждой писал: "Любой, кто будет пить половину ложки бренди каждое утро, никогда не заболеет". Он уверял своих читателей, что бренди возродит даже умирающих. Спиртные напитки широко использовались во время эпидемий. Их изготавливали из разных веществ. Культ всевозможных эликсиров и эссенций пришелся на XV век. Это видно из книг хирурга
XV века Иеронима Бруншвига (1450–1512): "Малая книга по дистилляции" (Liber de Arte Distillandi de Simplicibus, 1500) и Большая книга по дистилляции (Liber de Arte Distillandi de Compositis, 1512), которые стали первыми в большой серии изданий по дистилляции. Бруншвиг описывает, как получить экстракт вещества, размачивая его в воде, спирте или вине, а потом подвергая дистилляции, и как получить неигристый напиток. Поскольку его книги были переведены на многие языки, искусство быстро распространилось по всей Европе. Оно было известно еще до 1500 года, по крайней мере в Страсбурге, потому что Бруншвиг описывал практику хирургов и терапевтов, которых знал.
Хотя официальная фармакопея, изданная в Аугсбурге в 1564 году, включала химические средства только для наружного применения, на самом деле многие вещества, не имеющие никакого отношения к травам, в это время уже широко использовались. В начале 1514 года Джованни да Виго советовал принимать ртуть внутрь для лечения сифилиса и утверждал, что таким образом можно добиться полного излечения. Имелись все основания не следовать совету Виго: было известно, что пары ртути ядовиты, а значит, жидкая ртуть могла быть ядовитой тоже. На самом деле жидкая ртуть не ядовита, но при приеме внутрь существенных доз она вызывает неприятные симптомы, в том числе сильное слюноотделение. А дозы предлагалось использовать внушительные. Утверждали, что некоторые хирурги назначали так много ртути, что кости пациентов наполнялись ртутью вместо костного мозга. К тому же она была дорогая. Неудивительно, что многие пациенты предпочитали гваяк – священное дерево из Нового Света, считая, что лекарство от болезни, привезенной из Нового Света, тоже должно быть оттуда. Известен ряд подтвержденных случаев излечения. Но поскольку гваяк не имеет абсолютно никакой медицинской ценности, излечение было мнимым или первоначальный диагноз – сифилис – ошибочным. Правда, и неудачи тоже были зафиксированы. Страх перед неправильным использованием ртути заставил сенат Аугсбурга в 1582 году предупредить аптекарей "не изготавливать вещества, о которых известно, что они вредны или ядовиты, такие как… Turpethum minerale и другие средства, содержащие ртуть".
Парацельс охотно вступил в дебаты относительно применения ртути и гваякового дерева. Он предпочитал ртуть. Он всегда выступал за новшества против укоренившихся традиций и, кроме того, верил в принцип гомеопатии: серьезную болезнь надо лечить серьезными средствами. Он также с готовностью принял использование сурьмы. Это рвотное средство, в нем содержались разные соединения, включая сурьму (хотя рвотный камень – более позднее изобретение). Самый простой и распространенный метод заключался в следующем: наполнить чашу, сделанную из сурьмы, вином, дать ей постоять ночь и утром выпить. Вместе с чистой сурьмой и ртутью использовались их соединения, обычно приготовленные воздействием минеральных кислот (открытых в XV в.). Они имели такие названия, как, например, Mercurius vitae (соединение сурьмы, в котором не было ни капли ртути). Бальзам или экстракт сурьмы и жидкая ртуть, минеральные кислоты, особенно купоросное масло (серная кислота) также использовались Парацельсом в медицине. Поскольку его пациенты, вероятно, все же выживали, он, видимо, прописывал их в виде металлических солей. Самое известное из средств Парацельса – лауданум, который и он и его последователи считали чудесным исцеляющим веществом. Может показаться странным, но это была мягкая травяная смесь, аналогичная препаратам, известным Галену, не содержавшая опиума. Только позднее последователи Парацельса стали готовить лауданум с опиумом.
Возможно, агрессивная природа новых химических средств была уместной в век, когда мир сотрясали не только войны и религиозные противоречия, но и страшные эпидемии – сифилис, тиф. Век был готов принять новое, хотя, может быть, причиной тому было только отчаяние перед постоянно возвращающимися болезнями. Использование новых препаратов распространялось очень быстро, и лишь частично под эгидой мистической медицинской теории Парацельса. Несмотря на официальные ограничения, химические лекарственные препараты пользовались большим спросом и у пациентов, и у медиков. Так называемые иатрохимики (медицинские химики) обычно считаются последователями Парацельса, хотя большинство из них были весьма равнодушными его сторонниками, принимая идею химической медицины, но отвергая его медицинский мистицизм. Один из самых преданных его сторонников – Жозеф дю Чесне, известный под именем Кверкетан (Quercetanus), в 1575 году с большой осторожностью писал:
"Что касается Парацельса, я не беру защиту его божественности и никогда не думал соглашаться с ним по всем вопросам, так, словно являюсь слепым приверженцем его доктрины. Но я беру на себя смелость утверждать, что он учит многим вещам воистину божественно, и никакая благодарность не будет достаточной".
Больше всего дю Чесне ценил у Парацельса использование им металлов и солей в качестве лекарств. Об этом он написал в своем полемическом очерке "Об истине герметической медицины против Гиппократа в древних" (On the Truth of the Hermetic Medicine against Hippocrates and the Ancients, 1603). Это панегирик химическим лекарствам. Другой последователь Парацельса Овальд Кролл (1580–1609), профессор медицины в университете Марбурга, в своей "Королевской химии" (Basilica Chymica, 1608) энергично проповедовал химический подход к медицине, заявив, что "без этого медицина безжизненна". Его труд был очень популярным, особенно после того, как в нем стали печатать полезные советы по использованию химических препаратов, которые добавил другой медик из Марбурга – Йоганн Хартман.
Одним из самых странных трудов по этому вопросу была (The Triumphal Chariot of Antimony), написанная Василием Валентином (Basil Valentine), предположительно бенедиктинским монахом XV века, а вероятнее всего – немецким издателем Йоганном Тёльде. Книга была опубликована на немецком языке в 1604 году, а потом на латыни, французском и английском. Текст, как и предполагает название, изложен в обманчиво старомодном алхимическом стиле. На самом деле это глубокое исследование химических и медицинских средств и страстная защита их использования в медицине. Автор дает рецепты приготовления и использования целого ярда препаратов на основе сурьмы; он признает, что почти все химические препараты являются смертельными ядами, но утверждает, что после приготовления лекарства химиками ядовитые свойства ликвидируются. Кроме того, происхождение медицинских препаратов от яда дает им возможность действовать как антидоты для всех ядовитых заболеваний по своей природе. "Триумфальная колесница сурьмы" имела большое влияние на принятие содержащих сурьму препаратов в медицине и на химическое исследование металлов.
В конце века, как и в его начале, существовала новая медицина и старая. Новая медицина теперь отличалась положительной оценкой не анатомии, а химии. Старомодный врач защищал "галеники" (травяные сборы), а новый врач – "спагирики" (химические препараты) и выступал против галенистов. Некоторые умеренные специалисты пытались совместить две точки зрения. Немец Даниил Зеннерт (1572–1637) стремился показать, что любая возможная научная позиция совместима в медицине – это отражено в заглавии его самой известной книги "О согласии и несогласии химиков с Аристотелем и Галеном" (De Chymicoram cum Aristotelicis Galenicis Consensu ac Dissensu, 1619). Но споры не утихали, и консервативные силы если и сдавали постепенно свои позиции, то очень медленно. Французский король мог издавать указы, запрещающие использование сурьмы, но она так широко распространилась в Париже, что очень скоро соответствующий эдикт был отменен. Английский колледж врачей был среди самых консервативных сил, и уже в 1665 году группа лондонских врачей "Общество химических врачей" в противовес основному ученому сообществу утверждала, что только сильный и агрессивный химический препарат мог справиться с великой чумой. Любопытный факт: ни одно известное имя не появилось в списке нового общества.
Химические лекарства имели сомнительное влияние на медицину, зато они благоприятно повлияли на химическую практику. Нужда в новых лекарствах росла, а значит, и необходимость в рецептах их изготовления. Аптекарям нужны были инструкции, а для этого был необходим новый тип химика. Появились учителя химии и учебники. Одним из первых авторов курса лекций для аптекарей стал француз Жан Бегин (1550–1620), который в 1610 году опубликовал учебное пособие "Химия для начинающих" (Tyrocinium Chymicum). Бегин писал на латыни, но учебник скоро был переведен на другие языки и оставался чрезвычайно популярным до конца века. Бегин хотел научить своих учеников "искусству растворения смешанных тел и сгущению их, когда они растворены, и превращению их в целительные, безопасные и благодарные лекарства". Для этого он написал книгу инструкций – простых, точных и подробных. Для алхимической скрытности в трудах новых учителей химии не было места. Новая фармация очень скоро получила официальное одобрение: во Франции в 1626 году королевским указом была учреждена должность химика при королевских ботанических садах – Jardin de Roi. В результате появилось много полезных учебных пособий. На медицинских факультетах некоторых германских университетов уже начали изучать химию, вскоре эта инициатива распространилась и на другие университеты. Какие бы опасения ни испытывали консервативные врачи, без химических медикаментов уже нельзя было обойтись. Это была революция в медицинской практике, но только революция рациональная, а не мистическая, к которой призывал Парацельс. Иатрохимия одержала победу, но химическая медицина Парацельса оказалась даже менее приемлемой, чем раньше. Она вошла в металлургию и пиротехнику как практическое ремесло.
Глава 6
Плененный магией
Наук, опирающихся скорее на фантазию и веру, чем на разум и доказательства, насчитывается всего три: это астрология, естественная магия и алхимия. Причем цели этих наук отнюдь не являются неблагородными.
Для простого обывателя ученый всегда представлялся чем-то вроде колдуна, способного заглянуть в тайны природы глубже, чем другие люди, и потому его способны понять только посвященные. Линия, отделяющая Коперника и Везалия – один расставлял в небесах звезды и планеты, другой проникал в самые сокровенные тайны человеческого тела – от Фауста, продавшего душу дьяволу ради знания, которое есть сила, в XVI веке была очень тонкой. Врач, алхимик, профессор – все они носили длинные мантии, так же как и ученые и маги – попробуй разбери. И когда так много нового в науке находилось на границах знаний и касалось невообразимых проблем – организации, структуры и гармонии природы, ученые само не всегда могли точно определить, где заканчивается натурфилософия и начинается мистическая наука. Если же проблемы не поддавались решению традиционными методами, они испытывали большое искушение воскликнуть вместе с Фаустом:
Постыли мне обманы философий,
Для мелких душ – и знахарство, и право,
А низменней всех трех их – богословье,
Ничтожное, суровое, тупое.
Лишь магия одна меня пленяет.Перевод Н.Н. Амосовой
Сложность заключалась не в том, что не существовало разницы между натурфилософией и мистической наукой. Просто люди видели, что каждая рациональная наука имела магического, оккультного или сверхъестественного двойника. Прикладная астрономия могла быть навигацией или астрологией, прикладная химия – металлургией или поисками философского камня. Но в то же время даже самые страстные деятели мистических отраслей знали, что их форма науки не столь уважаема в интеллектуальном и моральном отношениях, как более нормальные формы. Астрологам платили лучше, чем изготовителям навигационных инструментов. Но в XVI веке даже люди, не имеющие отношения к науке, знали, что астрологи, как и маги, имели дело с вещами запретными, хотя и далеко не все они – разве только немногие – действительно заключили сделку с дьяволом.