…Ну, вот, пора кончать письмо. Засыплю еще хлебных крошек в кормушку. А тебе, наверно, пора записать только что рожденные стихи. И ты, по выражению Багрицкого, услышишь, как "на сосне в ответ синицы рассыпают бубенцы", и многое услышишь из того, что слышал и он и Павел, из того, что дано услышать только вам - крылатым.
ЖИВАЯ ВОДА
Молодой человек в прошитых белыми нитками джинсах и рубашке навыпуск легко перепрыгнул через забор и подошел ко мне.
- Это база археологической экспедиции? - непринужденно спросил он.
- Да, садитесь.
Молодой человек бросил на стол тощую сумку авиационного агентства "Сабена" и сел рядом со мной на один из брезентовых стульев, стоящих под деревьями возле нашего склада.
- Можно видеть начальника экспедиции? - также непринужденно спросил он.
- Я начальник.
- Видите ли, - серьезно сказал молодой человек, - я ветеринар и нахожусь здесь на отдыхе. С детства интересуюсь археологией. Хочу принести посильную пользу. Может, у вас тут коровка заболела или лошадка, так я вылечу.
- Нет. У нас нет ни коровок, ни лошадок. Но вот наши куры страдают мигренью, и это отражается на их вкусовых качествах. Если накормите их пирамидоном, сделаете большой вклад в науку.
Молодой человек отер пот со лба шелковым клетчатым платком и, улыбаясь, заявил:
- Да, вижу, что вас бесполезно разыгрывать. Я корреспондент (тут он назвал известный московский журнал) Григорий Турчанинов, - и показал удостоверение. - Приехал к вам, чтобы поработать в экспедиции и собрать материал для очерка. Какую работу вы мне можете предложить?
- Что ж, - покорно согласился я, - есть работа. Нам нужны здоровые рабочие руки. Вон видите - там на бугре стоит высокий человек в очках? Это наш старший архитектор Барабанов. Скажите ему, что вы зачислены рабочим-землекопом. Он вам даст работу.
- А какие условия? - насторожившись, спросил Турчанинов.
- Восемь часов землекопной работы. Оплата рубль двадцать копеек в день. Воскресенье не оплачивается. Жилье и питание дает экспедиция.
- А другой работы, более квалифицированной, для меня не найдется? - осторожно спросил Турчанинов.
- Для другой надо быть археологом.
Турчанинов пожал плечами и отправился к Барабанову. Саша Барабанов не любил пижонов. Оглядев Турчанинова и выслушав его, он угрюмо сказал:
- Возьми лопату. В двух метрах от забора, вон у того кола, выкопай яму - метр на метр, глубиной два с половиной метра. Чтоб к обеду была готова. Покажи ладони.
Турчанинов показал.
- Хм, - удивленно буркнул Саша, - греблей, что ли, занимался? Все равно бинтуй.
Турчанинов, уже во второй раз пожав плечами, бинтовать не захотел и, положив на плечо лопату, отправился к колу. Он аккуратно повесил на забор рубашку и джинсы и, оставшись в одних трусах, стал копать. Непривычка и жаркое молдавское солнце вскоре взяли свое. Чтобы пот не заливал глаза, Турчанинов повязал лоб шелковым платком, что стоило ему еще одного презрительного взгляда Барабанова.
Я уехал по делам в Кишинев, а когда часа через три-четыре вернулся, Турчанинов все еще копал. Яма была уже такая глубокая, что Турчанинов умещался в ней целиком. Видны были только его руки и лопата, выбрасывающая на поверхность землю. Да из глубины доносился его приглушенный страстный голос, распевающий цыганские романсы. Время от времени Саша Барабанов подходил к яме и придирчиво промерял длинной рейкой отвесность стенок и глубину. Наконец Турчанинов, отсалютовав лопатой, доложил Барабанову:
- Товарищ начальник, работа закончена!
Саша, еще раз промерив яму рейкой, сказал:
- Вон видишь то сооружение из камыша? Перетащи-ка его сюда и поставь над ямой, а то старая уже отслужила.
- Вы, кажется, имеете в виду ватерклозет? - дрогнувшим голосом спросил Турчанинов.
- Вот именно, ватер! - злорадно отбрил Саша.
"А, черт бы побрал этого Саньку, - с досадой подумал я. - Что за штучки с новичками. А впрочем, дело-то ведь нужное. Все равно кому-нибудь надо его делать".
Турчанинов между тем, подойдя к сооружению, кряхтя стал вытягивать опорные колья. Это, однако, оказалось не так легко. Тогда белобрысая Зина, студентка-практикантка, которая умудрялась одновременно окать и якать, оторвалась от описи керамики, которую она вела. Подойдя к сооружению, Зина стала окапывать лопатой один из опорных кольев и пробормотала:
- Ты все сам хочешь сделать, как лорд Байрон?
Несколько озадаченный, Турчанинов раскланялся:
- Сударыня, вы достойны вдыхать все ароматы Аравии, но не этот. Эта работа не для вас.
Однако Зину не так-то легко было сбить с толку, и она тут же изрекла:
- Над плохим бурдюком не смейся, не зная, что в нем находится.
Турчанинов сквозь приступ смеха проговорил:
- Господи! Почему бурдюк!
- Это такая черкесская поговорка, - авторитетно заявила Зинка, наморщив свой и без того курносый нос.
Георге, который вместе со мной приехал из Кишинева и наблюдал эту сцену, не мог оставаться пассивным. Вскочив из-за стола, он подбежал к Зинке и Турчанинову и закричал:
- А я вам говорю - нечего тут возиться. Сейчас обвяжем веревкой и вытянем.
Он действительно достал из полевой сумки крепкую тонкую нейлоновую веревку и принялся обвязывать сооружение. В это время подошел Саша Барабанов. Молча растолкав собравшихся, он, без видимого усилия, взвалил на свои широченные плечи шаткую конструкцию и перенес ее на новое место. Остальные плелись за ним в почтительном молчании и лишь слегка поддерживали сзади.
"Что же, - подумал я, - может быть, таким несколько странным способом и начал формироваться коллектив злосчастного корчедарского отряда". Все остальные отряды экспедиции уже давно работали. А вот корчедарский не был еще даже сформирован. Дело в том, что раскопки в Корчедаре велись уже 14 лет. Они составили целую эпоху в работе экспедиции и дали огромные материалы. Были открыты мастерские литейщиков и гончаров, металлургов и ювелиров, оружейников и косторезов, множество жилищ, всевозможных сооружений, могильник. Почти вся доступная для раскопок площадь этого огромного древнерусского поселения была уже раскопана. Конечно, раскопана почти целиком была и цитадель - городище, окруженное высоким валом и глубоким рвом.
Мы оставили на городище небольшую площадку для археологов будущего, которые смогут копать более совершенными способами, а так почти все плато было раскопано. Почти все, но не все. В нижней части плато городища находилась круглая западина метров 20 в диаметре. Еще в 1950 году в маленьком шурфе, заложенном нами в центре западины, были обнаружены илистые отложения. Кроме того, на другом таком же древнерусском городище в Молдавии такая же западина и в наше время была полна водой. Почти наверняка это был водоем для жителей городища, особенно необходимый во время осады. Почти наверняка, но все-таки закон археологии гласит, что нужно докапывать любое сооружение, любой слой, который начал раскапывать, до материка - до почвы, в которой нет следов человеческой деятельности. Только тогда можно уверенно судить о том, что раскопал. Вот для этих-то контрольных раскопок, да еще и для уточнения конструкции вала, и должен был провести последний сезон полевых работ корчедарский отряд. Никто не спорил - нужно так нужно, но кому хочется потратить хотя бы часть сезона на бесперспективные раскопки, особенно когда остальные отряды ведут работы на совершенно новых, неизученных объектах, где каждый день может принести что-нибудь новое, интересное. Потому и было каверзным делом формирование корчедарского отряда.
- Ну вот, Юра, - бодро сказал я, когда Георге вернулся к столу, - видишь, коллектив отряда уже создается. Тебе сам бог велел быть начальником - ведь это ты своими руками в тысяча девятьсот пятидесятом году выкопал шурф в западине. Ты начал, ты и кончай. А коллектив у тебя прекрасный. Зина - энергичный, умелый археолог…
- Да, - хмуро прервал меня Георге. - Студентка, всего второй год в экспедиции.
- Ничего-ничего, зато какой напор. Саня Барабанов - прекрасный архитектор и художник.
- Грубиян, - все так же хмуро отрезал Георге.
- Какие люди, ей-богу, даже завидно! - убеждал я, стараясь не сбиться с тона. - Ты подумай, у тебя даже рабочим-землекопом будет корреспондент столичного журнала, интеллигентный человек!
- Землекоп должен землю копать, а с интеллигентным только намучаешься, одни разговоры, - отпарировал Георге.
- Зато поварихой у тебя будет Митриевна, - сказал я, пуская в ход последний козырь.
Тут уж Георге ничего не смог возразить.
- В общем, основные кадры я тебе подготовил, а остальных сам доберешь, - торопился я окончить не очень-то приятный разговор. - Формируйся, выезжай в лагерь - и с богом. А я дней через десять приеду в отряд посмотреть, как дела.
К вечеру, нагруженный оборудованием, продуктами и материалами, экспедиционный фургон выехал в Корчедар во главе с сумрачным Георге и с кое-как сформированным коллективом. А я с неутомимым Гармашем поехал в очередной объезд отрядов.
Я не раз задумывался о том, как идут дела в Корчедаре, но прошло немало времени, прежде чем мне удалось туда попасть. В Корчедарский лагерь мы приехали глубокой ночью: наш шофер Гармаш, профессор-остеолог Вениамин Иезекильевич и я. За годы работы в Корчедаре накопилось очень много костей животных из различных раскопов, и я пригласил своего старого друга, чтобы он их определил. Гармаш осторожно провел, с потушенными фарами, чтобы не разбудить кого-нибудь, машину по хорошо знакомому мостику прямо в лагерь. Мы с Вениамином Иезекильевичем пробрались к палатке Георге, где, как я знал, есть пара свободных коек, а Гармаш улегся в машине. Как ни старались мы укладываться тихо, Георге все же проснулся и, поздоровавшись, перевернулся на другой бок.
- Уж раз ты проснулся, - проворчал я, - подожди немного засыпать. Расскажи, как дела.
- Завтра… - отозвался шепотом Георге. - Теперь Турчанинов дежурит, дайте мне выспаться, я вам говорю, что должен выспаться, и вам советую.
- Черт возьми, да какая разница, кто дежурит! - разозлился я. - Ну крикнет: "Подъем!" - вот и все.
- Не будет он кричать, - мрачно сказал Георге. - Говорю вам - лучше спите и мне не мешайте.
Устрашенный, я сам проснулся еще до подъема, без четверти пять, оделся и с интересом стал ждать, что будет дальше. Ровно без пяти пять в палатку бесшумно вошел Турчанинов и, молча раскланявшись, подошел к кровати Георге.
- Не откажите в любезности полюбоваться вместе со мной солнечным восходом, - медовым голосом произнес он, сбросив с Георге одеяло и изо всех сил дернув его за ногу.
Георге вскочил, как подброшенный пружиной, и, обвязав голову полотенцем, помчался к источнику. Турчанинов походкой индейца, вышедшего на тропу войны, направился к следующей палатке. Мы с Вениамином Иезекильевичем умылись и сели за стол перед палаткой Георге. Профессор стал бриться, а я, найдя полевой дневник Георге, принялся с интересом его читать. Вдруг раздался дикий вопль Митриевны:
- Заавтриик!
Вениамин Иезекильевич вздрогнул и порезал щеку бритвой. Прижав порез квасцами, он несколько секунд сидел неподвижно, видимо приходя в себя, а потом продолжал бритье как ни в чем не бывало. Человек он отменно деликатный и воспитанный, поэтому о пережитом шоке можно было судить только по сильно затянувшейся процедуре бритья.
Когда мы наконец пришли к узкому длинному столу под брезентовым навесом, все уже давно были на раскопках. Только огненная шевелюра Гармаша покачивалась над столом. Он доедал огромную миску каши с жареным перцем, видимо раздобытую у Митриевны на льготных основаниях. Вениамин Иезекильевич, под нос которому стремительная, несмотря на дородность, Митриевна тут же сунула алюминиевую миску с дымящейся кашей, приступил к трапезе. Сохраняя полное достоинство, он ел кашу как самое изысканное блюдо. В это время с раскопа вернулся Георге.
- Ну, как, добрались уже до дна водоема? - спросил я.
- Какой водоем? Я вам говорю, что это донжон!
- Башня? - переспросил я. - А как же слой ила?
- Он имел в толщину всего сантиметров пятьдесят. Это просто поздние образования в западине. А под ним пошел суглинок, остатки каменной кладки, наверное, нижняя часть донжона или его фундамент! Там же найдены наконечники копий, стрел, представляете себе!
- Пойдем посмотрим на месте, - предложил я Вениамину Иезекильевичу.
- С величайшим удовольствием, - отозвался он, и мы все трое отправились на городище.
По дороге Георге держался несколько впереди и шагал как-то особенно аккуратно по прямой.
- Скажите, пожалуйста, - обратился ко мне вполголоса Вениамин Иезекильевич, - почему он так странно идет?
- Не знаю. Вы его самого спросите.
Вениамин Иезекильевич откашлялся и в своей обычной безупречно вежливой манере обратился к Георге:
- Не сочтите за труд, Георгий Ксенофонтович, сказать, чем объясняется удивительная регулярность и направленность вашей походки?
Георге только этого и надо было. Он буквально застыл на ходу, как бы боясь сбиться, и торжественно объявил:
- Мне нужно еще раз проверить расстояние от ручья до вала городища. Я иду точным мерным шагом римского легионера. Его длина была 0,679 метра, или, округляя, 68 сантиметров. Но я не округляю.
Посмотрев на голенастые тренированные ноги Георге, торчащие из выцветших шорт, Вениамин Иезекильевич со вздохом перевел взгляд на свои длинные и тощие профессорские ноги и с уважением сказал:
- Вот как? Даже не округляете?..
Но тут разговор оборвался, так как мы стали карабкаться на гребень вала, который в этом месте был особенно высок и крут, достигая 6-метровой высоты. В нижней части плато городища, на месте западины, виднелся темный четкий прямоугольник раскопа. В нем копошились рабочие, среди которых выделялся ярким платком, повязанным вокруг головы, Турчанинов. Он стоял в живописной позе, опираясь о лопату, и беседовал с каким-то молодым человеком в городском костюме. Зина, сидевшая на краю раскопа, поздоровалась с нами и оторвалась было от полевого дневника, чтобы подойти к нам, но Георге движением руки остановил ее.
- Это последний раскоп на городище, - сказал он, обращаясь к Вениамину Иезекильевичу. - И он закончится через несколько дней. Нам осталось снять последние тридцать - сорок сантиметров слоя с остатками фундамента, и мы дойдем до материка.
Осмотрев дно раскопа с многочисленными остатками камней кладки, я подумал:
"Это удивительно, но, кажется, Георге прав", - и сказал вынырнувшему неизвестно откуда Барабанову:
- Как, Саня, по-твоему, может это быть остатками фундамента донжона? Прав Георге?
- Суровая мысль, - пробурчал Барабанов, выразив этим одобрение на знакомом уже мне жаргоне молодых архитекторов.
Вениамин Иезекильевич вопросительно посмотрел на меня.
- Это наш старший архитектор Барабанов. Он разделяет точку зрения Георге. Возможно, они оба правы.
- Если это не остатки водоема, - задумчиво сказал Вениамин Иезекильевич, - то где же они? Люди не могли жить на городище без воды, особенно во время осады.
- Я измерил: до ручья ровно восемьдесят один шаг, то есть 54,999 метра, а тут, направо, должны были быть ворота, - сказал Георге.
Саня стал уверять Вениамина Иезекильевича, что следы водоема могли не сохраниться. Я тоже высказал несколько доводов в пользу этой гипотезы, но поймал себя на мысли, что убеждаем мы, собственно, не Вениамина Иезекильевича, а самих себя…
Уже после первых трех лет раскопок на городище Корчедар, начиная очередной сезон, мы каждый раз уверены были в том, что он будет последним. Но жизнь неуклонно разбивала наши глубокомысленные научные предположения. Обычно это происходило к концу сезона. Как живое существо, не желающее расстаться с нами, Корчедар молча и терпеливо выслушивал наши рассуждения о том, что уже все открыто, что нам здесь, по существу, уже нечего делать. Потом, когда мы, убежденные в собственной правоте, снимали палатки и упаковывали вьючные ящики, он вдруг выдавал что-нибудь до того неожиданное и интересное, что приходилось снова разбивать лагерь, метаться по разным учреждениям в поисках дополнительных средств на раскопки, работать в холод и дождь. Он был поистине неистощим в своих выдумках. Никогда не возможно было предугадать, какое коленце он выкинет к концу сезона… Но на этот раз так не будет!
Нежась под лучами жаркого солнца, городище имело вполне мирный и даже какой-то домашний вид. Просто огромный бублик, метров 100 в диаметре, лежащий на склоне холма. Да и всей площади для неожиданностей оставалось всего-навсего 20 на 20 - около 400 м . Стараясь преодолеть ставшее уже суеверием представление о Корчедаре, я бодро предложил Вениамину Иезекильевичу: останемся в этом лагере до конца раскопок. Это еще дней пять-семь, не больше.
- С истинным удовольствием. Я вообще люблю острые ощущения.
- А я вам говорю… - несколько озадаченный, начал Георге, но тут к нам подошел человек, беседовавший с Турчаниновым.
- Разрешите представиться, я корреспондент молодежной газеты. Прибыл для собирания материала о вашей экспедиции, - сказал он.
- Ну, и каковы ваши впечатления? - осведомился я.
- О! Превосходный материал: все эти железки и черепки, но самое главное - люди! Вот, подумать только, простой рабочий, - сказал он, указывая рукой на Турчанинова, - бесхитростный, откровенный парень. А какая эрудиция, какая глубина мысли, пусть и выраженная наивно.
- Вы находите? - сказал я, и мы с Георге переглянулись.
- А ваш архитектор, товарищ Барабанов, это же просто герой!
- Секи пафос! - сумрачно посоветовал корреспонденту Барабанов и, махнув рукой, спустился в раскоп.
Корреспондент недоумевающе пожал плечами.
- Мы поговорим с вами попозже в лагере, - легкомысленно сказал я ему, недооценив ситуации, и подошел к Зине.
Она встала. Рабочие продолжали копать. Турчанинов выделялся своей преувеличенной старательностью.
- Ну, как, скоро сворачиваемся?
- Не знаю, - неопределенно ответила Зина.
- Да уж тут скоро не уедешь, - подал голос Турчанинов. - Одной канцелярии как в больнице. За две минуты вырвут зуб, а эпикриз на двадцать страниц.
Зина покраснела.
- Вы на работе, - сказал я Турчанинову. - Замечания ваши будете делать в лагере.
Потом я сказал Зине, чтобы она передала Вениамину Иезекильевичу остеологический материал из раскопа и подготовилась, так как в семь часов вечера будет обсуждение ее дневника.