Получив свои любимые кости, Вениамин Иезекильевич с помощью двух рабочих перетащил их в лагерь, вынул блокнот, ручку, штангель, рулетку и засел за работу. Мы с Георге осмотрели раскопки вала и рва, где все шло как и предполагалось. Ров шириною более 20 метров и глубиною до 4 метров был прорезан траншеей до самого дна. В основе вала лежала конструкция из толстых дубовых бревен и плотная, как камень, масса, получившаяся в результате армирования слоя жидкой глины дубовыми ветвями. Кроме того, на вершине вала находились остатки городен - бревенчатых срубов, заполненных землей и камнями. Очевидно, на городнях было установлено еще и забороло - крытая галерея, под защитой которой стояли часовые. От дна рва и до заборола, таким образом, возвышалась крутая стена до 15 метров высотой. Все вместе это было очень сильное укрепление, кольцом опоясывающее городище.
По дороге в лагерь я спросил у Георге:
- Ну, как Зина ведет раскоп? Ведь это первый в ее жизни?
- Хорошо.
- И с рабочими справляется?
- Да. Вот только Турчанинов этот… Придраться не к чему, а только есть в нем какая-то неточность…
Когда я пришел в лагерь, то уже не застал местного корреспондента. Он очень спешил и, воспользовавшись попутной машиной, уехал в районный центр.
К семи часам вечера все население лагеря собралось в столовую для обсуждения дневника. Зина к этому времени развесила уже все чертежи на фанерных щитах и сидела за столом. Она заметно волновалась. Не меньше волновался и я, хотя это, наверное, не так бросалось в глаза. Эта девушка в прошлом году была впервые направлена на практику в экспедицию по окончании первого курса истфака одного из северных институтов. Она поразила нас своей удивительной необразованностью, наивностью, в сочетании с ненасытной жаждой знания и природным умом. Много раз бывало так, что я впадал в отчаяние от ее дремучего невежества, но всегда мне возвращали надежду Зинино трудолюбие и наблюдательность. Она очень много успела узнать и понять за первый сезон работы в экспедиции. Как-то незаметно борьба за "бессмертную душу" Зины стала кровным делом всех археологов экспедиции.
И вот на второй год она, вопреки всем установившимся правилам, была назначена начальником раскопа, да еще и нелегкого.
Упрямо наклонив голову, медленно и четко выговаривая каждое слово, Зина читала дневник, время от времени показывая нужный рисунок или чертеж. Она ни разу не оторвала глаз от дневника, пока не кончила. В дневнике попадались иногда мелкие ошибки и неточности, но их не хотелось замечать. Это была работа профессионального археолога, поэтому у нас она не вызывала никаких лирических или покровительственных чувств, а только желание обсудить кое-что и поспорить. Неожиданным был основной вывод: в раскопе открыты не остатки донжона, а какого-то другого сооружения.
Георге, автор гипотезы о донжоне, потребовал повторить доказательства.
Зина, волнуясь, сказала:
- Камней слишком мало для фундамента башни, хотя они и лежали по кругу. Сегодня сняли последний слой - под камнями чистая глина.
- Как с точки зрения архитектуры, Саня? - спросил я.
- Похоже на правду…
- Камни могли выбрать позже крестьяне окрестных сел для хозяйственных надобностей! - горячо вступился Георге. - Что ты на это скажешь?
Зина задумалась и медлила с ответом.
Георге подошел к щиту с чертежами, внимательно посмотрел на него и вдруг сказал:
- Нет, не могли разобрать камни позже…
- Почему? - с радостным удивлением спросила Зина.
- А вот смотри: над слоем камней слой серого суглинка, а над ним слой ила с молдавской керамикой от четырнадцатого до семнадцатого века - в это время здесь и был водоем. Оба слоя без всяких следов перекопов и ям. Значит, начиная с четырнадцатого века никто не выбирал отсюда камня. Никто не мог этого сделать и до четырнадцатого века. Городище было покинуто в начале двенадцатого века под напором кочевников, и до четырнадцатого века ни здесь, ни в окрестностях никто не жил.
- А что же это тогда такое? - заинтересованно спросил Турчанинов. - И что нам делать дальше?
- Что это такое, мы еще не знаем, - ответил я. - Безусловно остатки какого-то общественного сооружения. А дальше надо продолжать раскопки.
И раскопки продолжались. Под слоем камней показались толстые дубовые бревна. Грунт стал опять глинистым и твердым, как камень. День шел за днем, а Корчедар упорно цеплялся за свою последнюю тайну.
Как-то меня пригласил к обеду давний приятель - председатель колхоза Иван Михайлович. Придя к нему, я не без некоторого удивления увидел благообразного старика Попеску, отставного священника. Попеску был человеком довольно образованным и занятным и уже несколько десятилетий весь свой досуг посвящал поискам водяных источников. В Молдавии, как и во всякой южной стране, питьевая вода - особенно важная проблема. По старинному обычаю, многие люди, в семье которых произошло какое-нибудь событие, в память о нем находили источник, заключали его в том месте, где он вытекает из земли, в обрезок железной трубы, делали небольшой бассейн из камней и цемента, сбоку нишу, в которую ставили кружку, рядом вкапывали скамейку и большой крест, который покрывали резьбой, подчас очень талантливой и интересной. Этот трогательный обычай был вместе с тем и глубоко рационален. Когда едешь по степи, крест виден издалека. Увидишь крест - значит, там вода. Подъезжай, напейся, напои лошадей, залей воды в радиатор. И вот пришло же в голову каким-то умникам, под видом борьбы с религиозными пережитками, сломать все кресты. Ни за что ни про что обидели народ, да и труднее стало находить в дороге воду. Так уничтожили и многие старинные красочные и своеобразные произведения народного молдавского искусства. Не один десяток источников в районе Корчедара носит имя их открывателя и называется "Изворул луй (источник) Попеску". Я не мог понять, зачем пригласил среди бела дня вечно занятый Иван Михайлович Попеску и меня.
- Вода нужна, - сдвинув выгоревшие добела брови, сказал Иван Михайлович. - В той долине, где городище, должна быть большая животноводческая ферма. Все там есть для этого, одного мало - воды. Ручеек, ползущий по дну лощины, да источник у подножия городища.
- А производили ли вы поиски вокруг, достопочтенный Иван Михайлович? - спросил Попеску.
- Искали, - махнул рукой председатель. - Сколько трудодней на шурфы потратили… Нигде нет воды. Может, вы поможете?
- А чем же наша экспедиция может быть вам полезна? - поинтересовался я.
- Скажите, людям, которые жили на древнем городище и вокруг него, могло хватать воды из ручья и источника?
- Нет, - подумав, сказал я. - Даже если ручей и был намного полноводнее тысячу лет назад, все равно не могло. На поселении жило несколько тысяч человек. Той воды, что есть сейчас, даже для питья и умывания не хватило бы. А ведь здесь жили сотни ремесленников: металлурги, гончары, литейщики. Им для производства нужно было очень много воды. Должна быть здесь вода. Ищите еще.
- Ищущий да обрящет, - сказал Попеску и поднял вверх толстый указательный палец.
Иван Михайлович развел руками.
- Да где же искать? Уж сколько искали. Специалистов из района вызывали.
- Помнится мне, - задумчиво сказал Попеску, - лет сорок назад, когда нашел я источник у подножия читацуи, городища по-вашему, и источник этот оформил, первое время в бассейне сильный отстой был - частицы голубой водоносной глины. Она бывает там, где издавна много воды.
- Водоносный слой? - спросил Иван Михайлович. - Как же это может быть? Ведь за источником крутой склон.
- Да и мне было удивительно, - сказал Попеску. - Искал я тогда и на городище, и выше него, да ничего не нашел.
- А вы ничего не обнаружили на городище? - спросил меня Иван Михайлович.
- Нет. Во впадине в нижней части городища была вода в четырнадцатом - семнадцатом веках, да только, видимо, стоячая - из весенних вод. А потом, когда впадина заполнилась илом, и этой воде негде было собираться. Ведь на городище с двенадцатого века никто не жил, некому было и чистить впадину.
- Ну ладно, - вздохнул Иван Михайлович, - подумайте, может, чего и надумаете, а теперь, - улыбаясь, продолжал он, - хочу вас повеселить, Георгий Борисович. Изрядные шутники, видно, работают в вашей экспедиции.
И он протянул мне свежую газету. С листа на меня глядела улыбающаяся физиономия Турчанинова, за ним раскоп. Очерк занимал почти целый подвал. По стилю можно было подумать, что это описывается не работа экспедиции, а опереточный спектакль. Я, например, был изображен в каком-то развевающемся на ветру голубом плаще. В довершение всего в очерке было рассказано, как во время пожара в колхозной овчарне архитектор экспедиции тов. Барабанов вынес на своих плечах около 60 колхозных баранов. Это было самой бессовестной ложью, которую мне приходилось когда-нибудь читать.
- Да вы не расстраивайтесь, - сказал, улыбаясь, Иван Михайлович. - Если бы вы знали, что иногда про нас пишут…
По дороге в лагерь я проклинал собственное легкомыслие. Видел же я, как Турчанинов морочит голову этому доверчивому корреспонденту. Тот еще восхищался турчаниновским простодушием и наивностью. А бараны, это, конечно, страшная месть за первый трудовой подвиг, который Барабанов заставил совершить Турчанинова в день знакомства. "Надо будет немедленно выгнать его из экспедиции", - размышлял я.
Когда я вернулся в лагерь, все грелись вокруг костра - надвигалась осень. Глубокий и сдержанный голос Турчанинова звучал в темноте:
- Река раскинулась. Течет, грустит лениво и моет берега. Над скудной глиной желтого обрыва в степи грустят стога…
Я поневоле заслушался.
Когда Турчанинов кончил, Зина тихо спросила:
- Что это, Гриша?
- Блок, - коротко ответил Турчанинов и ласково продолжал: - Ты в своем Кучеже только один блок и знаешь: механизм в форме колеса с желобом по окружности, а был еще, между прочим, и другой Блок - Александр. Как и я, родился в семье профессора и сначала учился на юридическом факультете. Правда, в дальнейшем наши пути несколько разошлись. Он стал великим русским поэтом, а я копаю землю под твоим очаровательным руководством.
Наваждение поэзии кончилось. "Нет, - подумал я мстительно, - тебя надо не просто выгнать из экспедиции, а сначала заставить над тобой смеяться".
- У-у-у-ж-и-и-ин! - раздался неожиданно вопль Митриевны.
Вениамин Иезекильевич подскочил на своем брезентовом стуле, чуть не угодив ногами в костер. Все невольно засмеялись.
- Что вы так испугались, Вениамин Иезекильевич? Это кричала Митриевна, а не снежный человек, - сказал Баранов и искоса поглядел на Турчанинова.
Из-под капюшона брезентового плаща высунулась рыжая голова Гармаша.
- Мы тут скоро превратимся если не в снежных, то в диких людей, пойдут дожди, размоют дорогу - и все будет, как в цирке… Ни туда ни сюда…
Вениамин Иезекильевич, игнорируя этот выпад, обратился к Барабанову:
- Видите ли, мой друг, между снежным человеком и Митриевной ведь все же существенная разница. Снежный человек - выдумка досужих фантазеров, а наша Митриевна - воплощенная реальность.
- Почему же снежный человек выдумка? - вступил в разговор Турчанинов. - Это тоже реальность.
- А вы откуда знаете? - быстро спросил я.
- Да я сам член Всесоюзной комиссии по снежному человеку, - запальчиво ответил Турчанинов и тут же прикусил язык, но было уже поздно.
"Наконец-то! - с торжеством подумал я. - Прекрасный повод, да и тонус у отряда поднимется".
- Вы знаете, - сказал я, подражая ласковым интонациям Турчанинова в разговоре с Зиной, - что у нас принято каждую субботу перед вечерним костром читать лекции. А вы пока что ни о чем не рассказывали. Снежный человек - какая захватывающая тема! А ведь вы член Международного бюро…
- Всесоюзной комиссии, - жалким голосом поправил Турчанинов. - Я не буду читать этой лекции.
- Почему же - не будете? Будете. Через три дня суббота. Не теряйте времени - готовьтесь.
- Не буду я читать в такой аудитории, да еще в присутствии Вениамина Иезекильевича! - нервно воскликнул Турчанинов.
- Вы знаете, что такое дисциплина в экспедиции? - строго спросил я. - Либо вы будете читать лекции, либо уедете.
Турчанинов сел за стол и за время ужина не произнес ни одного слова. Зина, которая была дежурной, несколько раз предлагала ему добавки, но он даже не отвечал. Перед сном я пригласил к себе в палатку Барабанова и молча протянул ему газету со статьей вдохновленного Турчаниновым корреспондента.
Читая, Барабанов все больше и больше мрачнел, а когда дошел до описания пожара в овчарне, то даже при свете "летучей мыши" было видно, как у него побагровела шея и заходили желваки на скулах.
- Вот что, Саня, - сказал я ему. - Я знаю твои босяцкие привычки. Но у нас экспедиция Академии наук, никакой физической расправы я не допущу. А вот в субботу Турчанинов будет читать лекцию о снежном человеке. Подумай, как лучше подготовить это культурное мероприятие.
- Хорошо, - сказал Барабанов, отдуваясь так, как будто он просидел несколько минут под водой. - Я подумаю!
Турчанинов понял, что он попал в переплет, и все свободное время трудился не покладая рук. В субботу сразу же после работы на деревьях появились многочисленные плакаты и рисунки со смешными изображениями снежного человека. У него были все характерные признаки, описанные "очевидцами": оттопыренные большие пальцы ног, мохнатая спина. Лозунги гласили, например: "У каждого из нас должен быть свой снежный человек!"
После ужина все расселись около костра, и Турчанинов начал читать свою лекцию. Нужно отдать ему должное: он проявил изрядное хитроумие. Лекция была построена как некий симбиоз поэзии и иронии. Неважно, дескать, есть ли снежный человек или нет его, важно, что у людей есть мечта о чем-то необычном, удивительном, и это возвышает и оправдывает все. Я уже начал было беспокоиться, но потом сообразил, что ему придется сказать и что-то позитивное. Иначе чем оправдать высокую комиссию, членом которой он состоит. Турчанинов хотел было кончить на милой шутке, но Георге тут же спросил его:
- Есть ли хоть какие-нибудь доказательства существования снежного человека, если есть, то говори.
Турчанинов затравлено оглядел аудиторию, махнул рукой и пустился во все тяжкие. Посыпались свидетельства очевидцев: знатного чабана, орденоносца, которого снежный человек треснул дубинкой по голове, когда он расположился в горах поужинать; секретаря райкома, которому снежный человек перебежал дорогу, когда он возвращался на "газике" домой; каких-то иностранных ученых с очень звучными, но незнакомыми фамилиями. Я жалел, что был вынужден сохранить нейтралитет, но знал, что Турчанинов находится в руках товарищей по отряду и что это опытные и надежные руки. Выступили почти все. Георге и Гармаш разбили всю логику докладчика. Неожиданно взявшая слово Митриевна, стараясь сдержать раскаты своего могучего голоса, произнесла что-то жалостливое, от чего положение Турчанинова еще ухудшилось. Но все было бы ничего, если бы не Вениамин Иезекильевич. Сохраняя обычную вежливость и корректность, он, даже не отрицая теоретической возможности существования снежного человека, ясно показал весь дилетантизм доклада.
Когда Вениамин Иезекильевич закончил, слово попросил упорно молчавший до этого Барабанов:
- Это все тоскливые рассуждения. Возражаю. У меня есть реальные и наглядные доказательства существования снежного человека, - Аудитория заволновалась. - Три минуты, - пробормотал он.
На табуретку, за двумя стоявшими рядом деревьями, он поставил несколько керосиновых ламп, за ними укрепил подрамник, служивший рефлектором, а перед ними повесил навернутый на ручку от лопаты рулон бумаги. Он потянул рулон книзу, и, просвеченная лампами, показалась надпись: "Приключения снежного человека в П. Д. Э." - то есть в нашей Прутско-Днестровской экспедиции. Затем на этом своеобразном теневом экране показался сам снежный человек. Он имел оттопыренные в стороны большие пальцы ног, волосатую спину и руки, спускавшиеся ниже колен, и в то же время это был, несомненно, Турчанинов. По мере того как разматывался рулон, показывалась безжалостно осмеянная история пребывания Турчанинова в П. Д. Э. Тут был и первый его "трудовой подвиг", и другие еще неизвестные мне страницы его биографии, как, например, добывание руками жареного мяса из кухонного котла. На этой картине Турчанинов был завернут в белое марсельское одеяло и явно смахивал на Васисуалия Лоханкина. Не успел замолкнуть общий смех, как Турчанинов молча и яростно прыгнул на Барабанова. Удар был столь неожиданным и сильным, что Барабанов рухнул, как когда-нибудь рухнет Пизанская башня. Они покатились по земле. Но потом Барабанов, видно, пришел в себя, встал и, зажав Турчанинова в огромных ручищах, легко поднял его над головой. Я ужаснулся, думая, что он сейчас швырнет Турчанинова в огонь, и в то же время я чувствовал в этой сцене что-то эпическое. Зажатый в тиски, Турчанинов тщетно извивался, стараясь вырваться.
Первой опомнилась Митриевна.
Как большой шар, подкатилась она к драчунам, развернувшись, хлопнула Барабанова пониже спины и прогремела:
- У, аспид, человек такую умственную лекцию прочел, а ты…
Барабанов, не выдержав натиска, сверкнул на Митриевну стеклами очков, покорно опустил Турчанинова на землю, демонстративно сдул у него с плеча невидимую пылинку, махнул рукой и, насвистывая, пошел к себе в палатку.
- Отбой! - закричал дежурный.
Все стали расходиться. Зина подошла к Турчанинову и тихо сказала:
- Ну вот, теперь мы знаем еще одну примету снежного человека - отсутствие чувства юмора и способность приходить в необузданную ярость…
- Ты что, с ума сошла? - зло перебил ее Турчанинов.
- Нет, - мечтательно сказала Зина, - наоборот. Набираюсь ума…
На другое утро оба участника драки получили по выговору и мрачные пошли на работу…
Огромные раскопы вала и рва были закончены. Завершены были и исследования гетского и славянского могильников. Оставался один только Зинин раскоп. Непонятный и вместе с тем не слишком интересный. В нем не было почти ничего. Зина нервничала. Она чувствовала себя виноватой за задержку всего отряда, хотя это и было несправедливо. Все устали. Становилось все холоднее, все труднее работать. Резкие контрасты в температуре на протяжении суток особенно тяжело переносил Вениамин Иезекильевич. Он, однако, отклонил мое предложение уехать на базу и вместе с нами переносил все трудности работы и быта. А их хватало. Если вечер выдавался теплый, это предвещало ночью дождь, значит, на другой день придется ждать, пока высохнут раскопы, а в следующую ночь даже в спальном мешке от сырости будет ломить все кости. Если сутки выдавались ясные, то утром на палатках лежал иней. Работать начинали в ватниках. Зажигали маленькие костры возле раскопов. И все равно пальцы коченели при расчистке. Трудно было даже делать записи в полевой дневник. У чертежников застывала тушь. Постепенно теплело, и к полудню работали даже без рубашек. А потом снова начинало холодать и к вечеру все уже опять надевали ватники. Все это было бы нестрашно, но надвигался период многодневных проливных дождей, когда хочешь не хочешь, а сезон полевых работ заканчивается. Мы ничего не говорили, но понимали, что это время близко. Неужели опять тайна Корчедара не будет до конца раскрыта и придется в будущем году снова начинать раскопки? А потом - ведь это первый в жизни раскоп Зины. От результатов этой работы, может быть, зависит все ее будущее.