Ученица
В детстве Сонька мечтала о театральных подмостках, но выбрала для своей игры иную сцену.
Когда у нее родились дети, она решила: "Не получилось у меня, пусть же дочери станут настоящими актрисами".
Для воплощения этой идеи Золотая Ручка денег не жалела: нанимала дорогостоящих воспитательниц, преподавателей иностранных языков, хороших манер, музыки, хореографии, актерского мастерства.
Сонька добилась своего. Две дочери стали профессиональными актрисами. Свое ремесло она тщательно скрывала от них. О том, что мать - известная воровка, дети Золотой Ручки узнали из газет, когда стали уже взрослыми.
Золотая Ручка нередко разочаровывалась в своих помощниках-мужчинах. Может, поэтому ей захотелось воспитать достойную ученицу. Но в блатном мире поговаривали, что Соньке понадобилась не просто ученица. Задумала она очередную комбинацию, в которой должна участвовать похожая на нее помощница.
В притонах Хитрова рынка нашлась девушка, немного похожая на Соньку, но лет на пятнадцать помоложе.
С помощью грима и париков Золотая Ручка делала из юной обитательницы Хитровки своего двойника.
Для чего? Этого не знали даже те, кто сотрудничал с Сонькой.
Подземелье под "Каторгой"
Воры дали девушке прозвище Серебряная Двойница. А в миру ее звали Анютой. Была она дочкой известного, но не очень удачливого медвежатника Пахома.
С одной стороны, Пахом не бедствовал, да вот беда: что ни дело, то какие-то с ним неприятности приключались. Вскроет, скажем, сейф, а руку поранит. Да так, что несколько месяцев к инструментам не может прикоснуться. Берет несгораемый ящик, набитый акциями, а на следующий день выясняется, что они обесценились, превратились в "фантики".
Родилась и росла дочь Пахома в хитровских притонах. Мать ее умерла, и отец оставил девочку на попечение дальней родственницы, скупщицы краденого.
Мирок, в котором воспитывалась Анюта, красочно описал Владимир Гиляровский: "Ужасен был весь Хитров рынок с его трущобами невообразимыми, по сравнению с которыми его современные ночлежки - салоны! <…>
Тогда в домах, окружающих площадь, были три трактира с меткими названиями, придуманными обитателями трущоб.
Сброд и рабочий люд собирались в "Пересыльном"; нищие и мелкие воры - в "Сибири", а беглые разбойники и "коты" со своими "сюжетами" - в "Каторге"…
В "Каторге" сыщики узнавали о появлении в Москве беглых из Сибири и уже после выслеживали их логово. В "Каторге", за этими столиками, покрытыми тряпками, обсуждались планы краж и разбоев, в "Каторге" "тырбанили слом" и пропивали после дележа добычу вместе с "тетками".
Счастливым ворам, успевшим "сторговать" и швыряющим награбленные и наворованные деньги, "коты" приводили своих "сюжетов" и вместе с последними обирали воров".
В этом злосчастном трактире и проживали Пахом и его дочка.
Многие обитатели "Каторги" даже не догадывались, что из его подвала заведения есть тайный лаз, ведущий в подземелье. От Хитровки можно было добраться до Лубянки, Сретенки, Трубной площади и проникнуть в подвалы многих московских зданий.
Гибель медвежатника
Об этом подземелье знали Пахом и Анюта и в одном из закоулков оборудовали тайник. Особых ценностей у них не было, так что прятали там в основном чужое добро. Многие воры доверяли отцу и дочери и не боялись отдавать им на хранение свои ценности.
Частенько Пахом пробирался в различные конторы, страховые кассы, товарищества и компании - через подземные ходы. До этого выяснял, где точно стоит сейф, и по ночам снизу выпиливал кусок пола. Железный ящик проваливался. Если он был небольшим, медвежатник обвязывал его веревками и уволакивал в укромные уголки подземелья. Ну а если попадался слишком тяжелый сейф, то Пахом разделывал его на месте.
Но однажды случилась беда. Не рассчитал старый медвежатник, не успел отскочить - и железный шкаф рухнул на него. Так и скончался Пахом "на производстве". А суеверные воры с Хитровки потом утверждали, что сейфы отомстили медвежатнику. Слишком грязно он их вскрывал.
После смерти отца только Анюта осталась хранительницей подземного тайника. И когда Золотая Ручка взяла девушку под свою опеку, какие-то драгоценности Соньки перекочевали туда.
"Заветный град"
Говоря о Хитровке, невозможно еще раз не вспомнить "короля русского репортажа" - "дядю Гиляя". Так, с симпатией и почтением, величали писателя Владимира Алексеевича Гиляровского собратья по перу, а также пожарные, чиновники, полицейские, студенты и даже босяки - словом, все те, с кем он встречался и о ком писал.
В письме А. С. Суворину Антон Павлович Чехов упоминал своего друга: "Был у меня Гиляровский. Что он выделывал, Боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил не переставая".
Мужики, наблюдавшие эти сцены, с уважением отзывались о Владимире Алексеевиче:
- По стати - генерал, а по задору - как есть разбойник.
Кто-то в шутку пояснил им:
- Так это и есть генерал всех разбойников!
Он любил тайны и легенды, и они его любили. Случаи и эпизоды из буйной жизни Гиляровского, о которых он сам не писал, обрастали в народе преданиями и фантастическими слухами.
Владимиру не исполнилось семнадцати, когда он покинул отчий дом. Был табунщиком, бурлаком, актером, конторщиком.
В Поволжье какой-то старик предсказал ему:
- Долго будешь маяться, скитаться по свету, чудачить и бедокурить, пока не найдешь свой заветный град и не осядешь в нем…
И он нашел свой "заветный град" в 1873 году, когда ему исполнилось двадцать лет.
"Я - москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я москвич!" - писал Гиляровский.
Но даже любимый "заветный град" не мог постоянно удерживать писателя на одном месте. Во время Русско-турецкой войны он отправился добровольцем на Балканы. Служил разведчиком. А после фронта долгие годы не прекращались его разъезды по России в качестве корреспондента. Но ни об одном уголке земли им столько не написано, сколько о Москве.
Воистину он был влюблен в свой "заветный град", и Москва отвечала ему тем же.
Даже не читавшие очерки Гиляровского столичные уголовники знали и уважали писателя.
Когда он переехал жить в Столешников переулок, среди коганов появилась шутливая поговорка: "Столешню не замай, тут гуляет сам Гиляй".
Что ж, возможно, ее произносили шутливо, но, по воспоминаниям ветеранов Московского уголовного розыска, в переулке, пока жил там Владимир Алексеевич, почти не совершалось уличных преступлений.
Необычная экскурсия
Константин Сергеевич Станиславский в книге "Моя жизнь в искусстве" рассказал об одном происшествии в дни, когда во МХАТе готовилась постановка пьесы Горького "На дне".
Чтобы воссоздать на сцене правдивые образы и обстановку ночлежки, режиссеры Станиславский, Немирович-Данченко и художник Симов решили отправиться на Хитровку.
Предводителем необычной экскурсии стал знаток "дна" Гиляровский.
В своих очерках писатель тоже вспоминал об этом случае: "Я водил артистов труппы Художественного театра со Станиславским и Немировичем-Данченко во главе по притонам Хитрова рынка, а художника Симов а даже в самые трущобные подземелья Кулаковки, в тайные притоны "Сухого оврага", которые Симов увековечил в своих прекрасных декорациях".
Обитатели "дна" неприветливо встретили театральных деятелей. Как вспоминал Станиславский, если бы не опыт и находчивость Гиляровского, их экскурсия могла бы закончиться трагически.
Меченый кастет
Но, помимо рассказа прославленного режиссера, существует и воровская версия этого эпизода…
Явились чистенькие господа на хитровскую малину.
И обратился к дяде Гиляю один урка:
- Вошел на хавиру, не спросясь у общества… Какое твое слово на вход?
Усмехнулся Гиляй:
- Вначале свое слово ботай.
И достал урка нож и говорит:
- Вот мое слово - рысак булатный…
Взял и всадил лезвие в бочку.
Снова улыбнулся Гиляй:
- Это еще не рысак, а жеребчик.
Выдернул нож из бочки и согнул лезвие.
Тогда другой урка положил на бочку револьвер.
- А вот мой вороной аргамак…
Расправил Гиляй усы, взял револьвер и согнул ствол. А потом достал из кармана кастет и сказал:
- А вот и мое слово…
Пригляделись уркаганы и разом заговорили.
- А "костик"-то у дяди Гиляя меченный пятью бороздами…
- Значит, пятерых этим кастетом завалил…
- Сурьезное слово на вход…
- Проходь с миром, дядя Гиляй!..
Конец королевы
Золотая Ручка появлялась в хитровской "Каторге" лишь два раза. Негоже аристократке преступного мира опускаться до таких трущоб!
Впервые она там появилась, чтобы познакомиться с Анютой, а в другой раз - осмотреть тайник погибшего Пахома в хитровском подземелье.
И дочкой медвежатника, и его тайником Сонька осталась довольна. Анюту она взяла в обучение, а в хитровском подземелье прятала часть своих драгоценностей. Не сама, конечно. Поручала это новой помощнице. Значит, доверяла Анюте.
Вместе они совершили несколько успешных гастролей в Санкт-Петербурге, Варшаве, Киеве, Одессе.
Возможно, криминальный дуэт работал бы долгие годы, но конец везению наступает и у самых удачливых.
Во многом в крахе Золотой Ручки повинен молодой вор Вова Кочубчик. Сонька влюбилась в него и стала во всем потакать юному красавчику.
Тот быстро сообразил, что теперь нет смысла самому воровать. Кочубчик переквалифицировался из мазурика в альфонсы.
Золотая Ручка постоянно возмещала его частые проигрыши в карты. Она стала не всегда продуманно идти на рискованные дела. Началась полоса неудач, срывов, провалов.
Карьера завершилась громким судебным процессом. Приговор. Отправка по этапу.
В 1890 году Антон Павлович Чехов посетил остров Сахалин и каторгу. Здесь в это время находилась знаменитая воровка.
"Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блюв-штейн - Золотая Ручка, осужденная за побег из Сибири в каторжные работы на три года, - писал Чехов. - Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым, старушечьим лицом.
На руках у нее кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное. Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею. На Сахалине она в первое время, как и все присылаемые сюда женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире; она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но была задержана. Пока она находилась на воле, в Александровском посту было совершено несколько преступлений: убили лавочника Никитина, украли у поселенца еврея Юровского пятьдесят шесть тысяч. Во всех этих преступлениях Золотая Ручка подозревается и обвиняется как прямая участница или пособница".
Во время допросов Сонька держалась достойно. И пятьдесят шесть тысяч рублей, украденных у Юровского, так и не смогли отыскать.
Уже после отъезда Чехова с Сахалина Золотая Ручка снова ударилась в бега. И снова ее поймали и наказали пятнадцатью ударами плетьми.
Многие преступления, совершенные на Сахалине в девяностых годах XIX века, тюремные власти приписывали Соньке, но доказать ее вину так и не смогли.
В 1917 году, когда Москву наводнили каторжники, прибывшие из Сибири, с Сахалина, с Урала, на Хитровке появились два старика. Местным уголовникам они сообщили, что отбывали наказание вместе с Золотой Ручкой.
Зачем старики прибыли в Первопрестольную, старики умалчивали. Да разве обманешь блатной мир? И пошла по Москве воровская весть о Сонькиных драгоценностях в хитровских подземельях.
Так же, как внезапно появились на Хитровке два старых каторжника, так же неожиданно - исчезли.
Долго потом судили-рядили на московских малинах: "Куда деды подевались?"
Может, отыскали в подземелье сокровища Золотой Ручки? Вряд ли… Кто б их живыми выпустил из Москвы с таким добром?..
Спустя несколько лет, когда новая власть ликвидировала притоны Хитровки, чекисты обнаружили в подвале два трупа, изъеденных крысами. Кто-то из блатных по наколкам опознал старых каторжников.
"Попробуйте сами"
Ну какую же знаменитость в России не коснутся правдивые и мистические слухи, анекдоты! Даже через много лет после смерти…
Закончилась Русско-японская война, отгремели революционные события 1905 года, - и обывателя потянуло к легендам прошлого. Так Золотая Ручка обрела вторую жизнь в воровских и обывательских байках. О ней писали книги, очерки, воспоминания и даже сняли кинофильм.
По России ползли слухи, будто Соньку видели - молодой и красивой - в 1907 году в Одессе; в Женеве, где она стала активисткой эсеровской боевой организации; на сцене парижского варьете, где бывшая воровка отплясывала канкан… А после 1917 года молва еще больше омолодила и оромантизировала Золотую Ручку. Ее встречали и во главе отряда махновцев, и в штабе Врангеля, и даже в кожаной куртке и красной косынке среди чекистов.
"Но позвольте, - возражали дотошные слушатели подобных баек. - Ведь Золотая Ручка родилась где-то в середине прошлого века. Значит, сейчас ей было бы…"
Однако к таким недоверчивым мало прислушиваются, и даже в двадцатые годы, в период расцвета нэпа, еще гуляли слухи о Сонькиных похождениях того времени.
Потом кто-то сообразил, что слишком удлинен век Золотой Ручки, и пошли разговоры: под видом Соньки орудует ее воспитанница Анюта Серебряная Двойница.
О ее судьбе документов не сохранилось. Бывшие обитатели Хитровки полагали, что она сменила имя, покончила с воровством и бежала за границу. Вот только драгоценности знаменитой воровки не успела прихватить.
Примерно в начале тридцатых годов один дотошный журналист допытывался у Владимира Гиляровского: был ли он знаком с Золотой Ручкой, с Анютой Серебряной Двойницей, слышал ли что-нибудь о Сонькиных сокровищах, спрятанных в подземелье Хитровки?
Старый писатель, всегда воодушевленно вспоминавший былое, почему-то ответил журналисту неохотно: с Золотой Ручкой не был знаком, а вот Анюту видел не раз.
- Ну а сокровища Соньки в подземелье Хитровки - миф или реальность? - не унимался корреспондент.
- Не видел, в руках не держал, - усмехнулся писатель. - Попробуйте сами поискать…
В середине семидесятых мне довелось познакомиться со сторожем промтоварного склада на Солянке. Сан Саныч в годы революции и Гражданской войны был беспризорником и обитал в хитровских трущобах.
Рассказал он, что в 1957 году, когда в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов, одна "барышня-иностранка" стала наведываться на Солянку. Толковала она со стариками из Подкопаевского и Подколокольного переулков и всё о подземельях выспрашивала.
Когда Сан Саныч встретил ее, то сразу признал в ней Анюту, Сонькину ученицу. Потом старик смекнул, что иностранка, наверное, дочка, а скорее всего - внучка Серебряной Двойницы и явилась, чтобы отыскать сокровища.
- Закончился фестиваль, и закордонная барышня куда-то запропастилась, - закончил рассказ Сан Саныч. - Вот только хлопцы из КГБ какое-то время донимали: о чем беседовал с ней, не ляпнул ли чего лишнего, что думаю о сокровищах Соньки Блювпггейн?..
- А сами-то не пробовали поискать драгоценности Золотой Ручки? - поинтересовался я у сторожа.
Сан Саныч почему-то отвел глаза в сторону и махнул рукой:
- Да ну их к лешему! В подземельях-то под Солянкой я не раз бывал, а клад искать боязно. Еще нарвешься на Сонькино привидение. Заведет-заманит в такие пещеры, что потом и не воротишься. Умела, шельма, обманывать - и при жизни, и после смерти…
И ЧТО-ТО ЕЩЕ НЕДОСТУПНОЕ
"Пророки, обличители, утешители…"
Никто не знает, сколько их было на Руси. Чем древней и многолюдней город, тем больше насчитывается в его истории юродивых.
Они отказывались от всевозможных благ и удобств, родственных отношений. Их называли пророками, обличителями, утешителями, совестью земли Русской. А главное, что по общепризнанным понятиям юродивые являлись Божьими людьми.
В большинстве преданий о московских юродивых упоминается их связь с городскими подземельями.
Понятно, что там они скрывались от непогоды, от гонений властей, а порой и от издевательств обывателей. В пещерном мраке оставались один на один с Богом, читали молитвы, о чем-то спрашивали Всевышнего, пытались увидеть и услышать знамения, тайные знаки, ответы на свои вопросы.
Но было в общении юродивых с московскими подземельями что-то еще недоступное пониманию обычных людей.
И сильные мира сего, и нищие желали знать: начнется ли война, мор, засуха, пожар, выздоровеет ли близкий человек или скончается, сколько лет простоит дом или церковь и так далее.
Нередко для предсказаний очень важных событий юродивые вначале поднимались на самое высокое здание Москвы (как правило, колокольню), а потом спускались в подземелье. Что они делали во тьме, лишь с одной свечой в руках, никто не знал. Иногда такое пребывание в подземелье длилось пару часов, иногда - несколько дней.
"И сохранит тьма тела и души…"
В московских преданиях упоминается, как во времена вражеских набегов юродивые уводили в подземелья детей, немощных стариков и женщин, тем самым спасая их от гибели и рабства. "И сохранит тьма тела и души от поганых", - предрекал один московский юродивый, имя которого предание не сохранило.
Несколько веков полон, захват и продажа людей в рабство были для Руси одной из опаснейших бед. Трудно подсчитать, сколько народу погибло на невольничьих путях или навсегда осталось невольниками в дальних странах.
С XIII по XVII век такая участь постигла приблизительно каждого восьмого русского.
Известный историк Василий Ключевский писал о набегах крымских татар в XVI столетии: "Избегая речных переправ, они выбирали пути по водоразделам; главным из их путей к Москве был Муравский шлях, шедший от Перекопа до Тулы между верховьями рек двух бассейнов, Днепра и Северного Донца.
Скрывая свое движение от московских степных разъездов, татары крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили огней и во все стороны рассылали ловких разведчиков. Там им удавалось незаметно подкрадываться к русским границам и делать страшные опустошения. Углубившись густой массой в населенную страну верст на сто, они поворачивали назад и, развернув от главного корпуса широкие крылья, сметали все на пути, сопровождая свое движение грабежом и пожарами, захватывая людей, скот, всякое ценное и удобопереносимое имущество. Это были обычные ежегодные набеги, когда татары налетали на Русь внезапно, отдельными стаями в несколько сотен или тысяч человек".
Конечно, и до набегов крымчаков русских людей захватывали и уводили в рабство. Невольничьи пути из Московской земли тянулись не только на юг, но и на запад.