Левиафан и его новые друзья
Как отмечает в своих работах один из ведущих российских специалистов по теории международных отношений Марина Лебедева, глобализация, понимаемая как постоянно идущий процесс универсализации мира,
"... перевернула прежние представления о безопасности и стерла существовавшие ранее жесткие барьеры между внешней и внутренней политикой".
Вызов, который современные технологии бросают суверенному государству, как мы могли убедиться, достаточно серьезен. И касается он в первую очередь не пресловутых "слабых и несостоявшихся" стран – объектов воздействия со стороны международной системы, а наиболее сильных держав – формирующих эту систему элементов. Состояние отношений между ними и определяет степень стабильности всей системы международных отношений, а следовательно, безопасности в качестве среды обитания человека. Поэтому наибольшая ответственность за состояние системы, как всегда стоящей перед дилеммой войны или мира, ложится на сильнейших и их способность благополучно для окружающих выйти из сложившейся ситуации.
Другими словами, современный Левиафан должен будет в который уже раз подтвердить свои права, извернувшись между сократившимися фактическими возможностями и сохранившимися в полном объеме формальными правами, да еще и в процессе не подвергая опасности слишком много своих и чужих подданных. Столкнувшись с проблемой выхода экономической системы из-под контроля системы политической, "вестфальское" по своей природе государство вступило на путь борьбы за права и существование. Исход этой борьбы в общих чертах ясен – Левиафан вновь обоснуется на своем месте. Однако то, насколько серьезные решения ему для этого потребуются, если потребуются вообще, и окажется наиболее ощутимым проявлением глобальных перемен. И чем мощнее каждый конкретный Левиафан, тем более серьезный масштаб для населения планеты будут иметь его решения и движения.
В качестве помощников и, по мнению многих наблюдателей, партнеров государства готовы выступить второй и третий секторы – бизнес и гражданское общество. Стремясь к максимальной реализации интересов своих участников и выгодополучателей, частные компании и неправительственные организации все чаще отходят от своей роли закулисных лоббистов или объективных критиков и начинают активно включаться в процесс формирования и, что наиболее интересно, реализации государственной политики. Практика взаимодействия трех секторов уже достаточно давно применяется во внутреннем управлении. Сбои в согласовании на национальном уровне интересов государства, рынка и семьи, согласно определению Гёсты Эспинг-Андерсена, становились причинами революций и смены политических режимов.
На международном уровне дело обстоит намного сложнее. От ответа на вопрос, удовлетворяет ли суверенное государство требованиям, которые на него в этой связи возлагаются, зависит не смена правящей группы, а само существование каждого конкретного Левиафана. И не только его самого физически, но и целого комплекса связей внутри системы или подсистемы, членом которой он является. В отдельных случаях гибель или радикальное ослабление государства может, как показывает пример СССР, автоматически повлечь за собой дисбаланс всего окружающего мира.
Однако даже для гораздо менее масштабных примеров полная потеря или растаскивание суверенных функций государства ведет к его неспособности исполнять свои международные обязательства адекватным образом. Международная система, которая состоит из государств, весьма болезненно воспринимает неадекватность даже самого ничтожного из своих элементов. Образующаяся на его месте "черная дыра", как показывает пример Афганистана или Ирака, способна оказывать на международную систему негативное влияние, масштабы которого не сравнимы с физическими размерами погибшего (или убитого) политического организма, в том числе и через втягивание других элементов системы в конкурентную борьбу за образовавшееся наследство.
Степень ответственности суверенного государства на международном уровне, таким образом, гораздо выше, чем на уровне внутреннем. И поэтому количество участников, вовлеченных в выработку и принятие здесь решений, должно оставаться под контролем того, кто несет перед своими собратьями – Левиафанами основную долю ответственности. Спросят ведь именно с него. В случае если негосударственная по своему происхождению политика приведет к болезненным для всей системы проявлениям, интерес международных судебных органов будет проявлен в первую очередь к представителям государственных органов страны, территория которой стала очагом и источником напряженности. Примерами такого рода изобилует современная мировая практика.
Вовлечение в межгосударственные по природе своей отношения бизнеса и гражданского общества – это мощнейший инструмент повышения доверия. При определенном качестве и продолжительности этот инструмент даже может привести к сглаживанию межгосударственных противоречий. Как мы увидим на примерах, приводимых в третьей части этой книги, сближение и сотрудничество бизнеса и гражданского общества разных стран может даже стать основой для формирования общественного запроса на внешнюю политику нового качества.
Однако усилия второго и третьего секторов никогда не смогут заменить собой сознательное решение государств в пользу союзнических отношений. До тех пор пока государства-Левиафаны не примут, осознав степень риска при выживании в одиночку, своего политического решения, тактика тесного взаимодействия трех секторов, учитывая размеры и степень легитимности участников процесса, может принести весьма неоднозначные результаты.
В теоретической плоскости вопрос о роли негосударственных игроков в международной системе встал уже достаточно давно. Большинство исследователей сходятся во мнении, что привязывать их появление к воздействию процессов глобализации было бы неоправданно. Уже в 1900-е годы в мире насчитывалось порядка 70 международных неправительственных организаций (НПО), число которых на рубеже XX–XXI веков достигало, по разным оценкам, уже 6-30 тысяч.
Вместе с тем грань между подлинной НПО и межправительственной организацией всегда провести было чрезвычайно трудно. Даже если такая на первый взгляд негосударственная форма деятельности на международной арене, как Ганзейский союз (XIII–XV века), хоть и не являлась объединением феодальных суверенитетов и может в этом смысле рассматриваться в качестве НПО, но представляла интересы политических организаций на уровне североевропейских городов. Так и в настоящее время трудно провести грань между просто ассоциацией бизнеса и ассоциацией бизнеса после вступления в нее десятка компаний с солидным государственным пакетом акций или определить, насколько неправительственной является организация, получающая 80 % своего финансирования по грантам Европейской комиссии или правительства России.
Предтечей массового участия НПО в защите суверенных интересов стало движение антиглобалистов, приобретшее невиданные масштабы накануне глобальной перетряски 2001 год – наши дни. Главным требованием этого международного феномена, собиравшего в лучшие дни на свои протестные мероприятия десятки тысяч сторонников, было ограничение деятельности международных корпораций, "макдоналдизирующих" планету и доводящих ее бедные территории до еще худшего состояния.
Примечательно в этой связи, что основным адресатом, до которого, ломая полицейские заслоны, стремились достучаться антиглобалисты, были главы вполне суверенных государств и представители их бюрократического аппарата. Лидеры и массовка антиглобалистского движения буквально взывали к Левиафану: уничтожь, сотри в порошок глобальный бизнес, операции которого ты технически не можешь контролировать! Однако реакция на эти призывы была вначале вполне сдержанной.
Возможно, причина такой сдержанности состоит в том, что второй сектор – национальный и транснациональный, но располагающий штаб-квартирами на территории вполне конкретных государств бизнес – уже достаточно давно сумел наладить с государством взаимовыгодный диалог. Яркий пример такого положения дел – Соединенные Штаты, где надежные каналы представительства бизнес-интересов и плавного перетекания политики в бизнес и наоборот сложились исторически. Однако данное предположение может касаться только той части компаний, которые в силу культурно-исторических особенностей страны происхождения (США) всегда представляли трудности при определении того, "где заканчивается Беня Крик и начинается полиция". Для остающихся же за пределами правового пространства США фирм вызов нахождения общего языка с проснувшимся государством-Левиафаном еще только требует своего ответа.
То же самое, впрочем, коснулось отчасти и деятельности НПО в глобальном масштабе. Известны примеры, когда межправительственные организации, такие как Мировой банк, предпринимали определенные усилия для расширения спектра "заинтересованных участников" за счет включения в него не только "протестных" НПО новейшего времени, но и ассоциаций бизнеса, согласование интересов которых с государственными органами происходит по другим, гораздо более традиционным принципам и каналам.
Не менее символично и то, что наибольшего накала движение антиглобалистов достигло как раз накануне трагических событий 11 сентября 2001 года, повернувших вектор международной политики в сторону национализма и роста суверенитета. Террористические атаки, организатором которых также была неправительственная организация – международная сеть "Аль-Каида", – встряхнули самого крупного Левиафана в современном мире.
Отдельные наблюдатели отмечают, что сила гражданского общества в том, что оно гораздо менее государства и даже бизнеса ориентировано на иерархическую организацию механизма принятия и реализации решений. Иерархическая модель организации является традиционной и всегда, на всем протяжении своего существования страдает от неспособности высшего руководства решать возложенные на него задачи по тотальному контролю над подчиненными и принятию окончательных решений по всему спектру вопросов.
Классическая модель иерархии – организация работы большинства учреждений высшего образования, в которых даже самые незначительные вопросы требуют решения на уровне высшего руководства. Единственным существующим пока способом снизить транзакционные издержки при таком положении вещей, включая постоянный рост бюрократического аппарата, является внедрение новейших информационно-коммуникационных систем, позволяющих сократить время и количество используемой бумаги. Вместе с тем суть проблемы – необходимость принятия решения по вопросу выделения скрепок высшим должностным лицом – от этого не меняется.
Следствием иерархической организации становится в современных условиях недостаточная способность всего спектра институтов, от правительства до частных компаний, к адекватным ответам на вызовы, от последствий которых может зависеть жизнеспособность этих институтов, экономическая безопасность их участников и членов их семей. В результате возникает разрыв между стремительным развитием экономических процессов и подчас неторопливой логикой иерархического аппарата.
Пример заметного отставания континентальных европейских государств, к числу которых относится и Россия, от США в области разработки и внедрения передовых технологий бизнеса и госуправления показывает, что наиболее успешными в этом отношении становятся те системы, в которых иерархичность развита меньше. А практика перетекания сотрудников между государством, за которым все равно остается решающее слово, бизнесом и НПО имеет большую историю.
Другой интересный пример – сравнение успешности крупных частных и государственных нефтяных компаний США и Западной Европы. Действуя в условиях специфической модели кадрового обмена между властью, бизнесом и НПО, американские корпорации демонстрируют сейчас, несмотря на свою подверженность общей тенденции снижения на рынке удельной доли так называемых мэйджоров, гораздо большую адекватность, чем их европейские коллеги. Те в свою очередь, как показывает опыт British Petroleum, не будучи связанными с государством неформально (по условной американской модели) или формально, что свойственно большинству их европейских коллег, лоб в лоб сталкиваются с проблемой межгосударственных противоречий. Их попытки апеллировать к представителям "дружественных" государств к хорошему результату не приводят. Иерархи, будь то представители Европейской комиссии или национальных правительств, не имеют с компаниями тесных связей и просто используют их беды как возможность для подкрепления своих переговорных позиций.
В противоположность традиционным иерархическим организациям, государству и большинству бизнеса, структуры третьего сектора гораздо чаще имеют сетевое устройство. Движение идей внутри них происходит гораздо быстрее, и, стало быть, они способны более чутко улавливать грядущие перемены. Именно это их качество может в современных условиях сослужить Левиафану весьма неплохую службу. Эффективные анализ и долгосрочное планирование, осуществляемое на государственном уровне, уже невозможны без вовлечения негосударственных игроков.
И не только потому, что они помогают государству лучше оценить риски и возможности в будущем. Наблюдение за международной политико-экономической реальностью последних лет убеждает: к приведенной выше характеристике эффекта глобализации для водораздела между внутренней и внешней политикой необходимо добавить, что процессы, имеющие универсальный эффект, стерли также границы между политикой и экономикой. Как справедливо замечает Жан-Франсуа Ришар:
"Большой бизнес способен даже сделаться полезной глобальной принудительной силой".
Поэтому тесное и активное взаимодействие с лоббирующими институтами становится важнейшей составляющей не только подготовительной, но и имплементационной стадии государственной политики.
Пока же современные государства только ищут способы защиты своего суверенитета от размывающего воздействия трансграничных процессов. Как показывает практика, поиск этот ведется с применением весьма традиционных методов. Во-первых, происходит формальное увеличение объемов регулирующего вмешательства государства в экономику. Во-вторых, что наиболее чревато в условиях дестабилизации международной системы, государства уверенно двинулись по пути увязывания проблемных для суверенитета вопросов с такими бесспорными своими прерогативами, как национальная безопасность и оборона.
Сейчас многие наблюдатели уже достаточно откровенно постулируют тезис о неизбежности усиления доминирующей функции государства в растущих экономиках, за которыми, возможно, последуют и "старые" рыночные демократии:
"Суверенные государства получают внутри своих границ возможность устанавливать отношения между правительством и подданными. Эти отношения лишь внешне имеют рыночный характер, но не признают никаких реальных прав либо обязанностей помимо выполнения заключенных соглашений. Легитимность международных институтов ограничивается лишь обслуживанием этих соглашений и достижением заложенных в них целей".
В этой связи важнейшим фактором, определяющим динамику развития мировой экономики в последние годы, является устойчивый процесс усиления роли государств, связанный с тем, что экономические явления глобального характера оказывают все большее влияние на обеспечение национальной безопасности и социальной стабильности. Практическими проявлениями данной тенденции становится, во-первых, повсеместное выделение "стратегических отраслей экономики" с особыми режимами осуществления инвестиций.
Во-вторых, налицо усиление национального контроля над международным бизнесом с использованием инструментов антимонопольной политики и более активное регулирование процесса слияний и поглощений, которое в ряде случаев (ЕС) успешно проводится под флагом антимонопольной деятельности. В-третьих, идет процесс создания корпораций – "национальных чемпионов" и внедрение инструментов, ограничивающих доступ транснациональных корпораций (ТНК) и иностранного капитала в целом на внутренние рынки. И, наконец, в ряде случаев происходит просто переход к прямому управлению и владению в ряде отраслей и предприятий.
Следствием усиления вмешательства государства в экономику становится, как отмечают российские экономисты, возвращение хозяйствующим субъектам гражданства и связанных с этим обязанностей. Происходят последовательная политизация международных экономических отношений и рассмотрение вопросов экономического и социального развития через призму обеспечения национальной безопасности.
Пока в наибольшей степени эти явления характерны для добывающей и высокотехнологической отраслей. Так, в результате произошедшего за последние годы перераспределения сил в мировой энергетике большинство стран-субъектов отказались от универсальных принципов свободного рынка и глобальных институтов. Укрепляется суверенный контроль над ресурсами, частные ТНК западных государств утратили контроль над добычей (сегодня их доля не превышает в данной сфере 7 %) и начали терять позиции в контроле над транспортной инфраструктурой. В этой связи в ближайшие годы участниками энергетических отношений будут все в большей мере становиться государства и их группировки, сами же отношения будут определяться в первую очередь соображениями безопасности и контроля и только затем экономической выгоды.
Произошла секьюритизация энергетической проблематики. Так, на волне общественно-политической истерии, связанной с газовым конфликтом между Москвой и Киевом в январе 2006 года, российские энергетические компании стали восприниматься многими в Европе как угроза безопасности, что подтолкнуло рост протекционистских настроений. Их проявления были заметны на национальном (заявления Ангелы Меркель о необходимости защиты от инвестиций из РФ) и наднациональном уровнях.
Ярким примером последнего, как отмечают российские эксперты Дмитрий Суслов и Андрей Белый в статье с символическим названием "Энергетическое 11 сентября", стало предложение Еврокомиссии о разделении работающих на рынке ЕС компаний на производящие и транспортно-распределительные, реализация которого в случае одобрения заблокирует выход "Газпрома" на энергораспределительный рынок Евросоюза. Стали даже звучать призывы любыми средствами защититься от российской "энергетической агрессии", в том числе такими экстравагантными способами, как создание "энергетического НАТО".