Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии - Джеймс Бьюдженталь 6 стр.

Беннингтон, мой личный врач, настаивал на полном обследо­вании, и, помимо шеи, ребер и нескольких синяков, обнаружи­лось, что мое сердце выделывает странные вещи на электрокарди­ографе. Кардиологи смотрели на графики, но никто не знал точно, как их интерпретировать. Поэтому они дали мне те невероятные, идиотские инструкции, которые с серьезным видом могут давать только врачи: "Просто расслабьтесь и не беспокойтесь. О нет, не пытайтесь ничего делать. Просто отдыхайте. Оставайтесь в посте­ли; ничем не занимайтесь; не двигайтесь слишком много...", - и так далее и тому подобное. "Просто расслабьтесь и забудьте, что ваша голова чуть не оторвалась от шеи и что, говорят, из-за этого могут быть необратимые осложнения и нужно будет всегда носить этот ошейник, а может, и нет. Просто расслабьтесь и не думайте о том, что ваше сердце, кажется, выдает странный ритм, кото­рый может означать полную отставку, а может, с другой стороны, вообще ничего не означать. Знаете, просто расслабьтесь". Так что я расслабился. Черта с два! Я пытался быть "хорошим пациентом" целый месяц, но это меня ужасно подавляло.

- Подавляло?

- Сводило с ума. Я не знаю. Вначале казалось, что подавля­ет. Я был мрачным, раздражительным, часто огрызался на детей и на Хелен. Затем я начал дичать, как мне кажется. Хм-м-м. Не хотел ни с кем разговаривать. Пытался смотреть телевизор. Боже мой! Пустыня. Пытался читать. Раньше я любил читать. Хм-м-м. Какое-то время было лучше. Я пробегал по одной- две книги в день. Но довольно скоро, не знаю, через месяц или около того, я почувствовал, что убегаю в книги. Я боялся остаться без них. Хм-м-м. Не знаю почему, но я понял, что боюсь оказаться не поглощенным книгой, тревожусь, когда заканчиваю одну, и не могу дождаться, когда начну следующую. Поэтому я попытался остановиться. Хм-м-м. К тому времени я мог немного двигаться, разговаривать с сотрудниками. Я заставил их дать мне работу на пару часов в день - в конце концов, мое сердце все еще работа­ло, хотя и вело себя странно. Но это было слишком трудно. Я не самый хороший координатор. Хм-м-м. Я хотел быть в курсе все­го и все делать сам. Я не мог. Имел одну острую стычку, когда не повиновался приказам. Они заверили меня, что не шутят. У меня действительно не такое сердце, какое должно быть. Пришлось отнестись к этому серьезно. Хм-м-м. - Он остановился, казалось, размышляя.

- Это было трудно? Трудно принять всерьез, что ваше сердце не такое здоровое, как бы вам хотелось?

- Да. Хм-м-м. Да, это так. Мне не нравится думать об этом.

- Расскажите мне.

- Не уверен, что смогу. Хм-м-м. Как будто я в чем-то вино­ват. Как будто я не совсем здесь. Я не знаю. Это не имеет ника­кого смысла. И тогда не имело. Но это беспокоило меня. Пола­гаю, это и сейчас продолжает меня беспокоить. Хм-м-м. После­дние два месяца или около того были действительно несчастными. Я работал пару часов в день с людьми, которые приходили ко мне домой, или по телефону, и затем я должен был прекратить. Это меня бесило. Но я не мог заставить мои мысли остановиться, даже когда пытался. Они продолжали пожирать меня. И тогда...

- Тогда...

- Тогда я попытался найти в себе какие-то иные ресурсы, что-то помимо работы, или телевизора, или чтения. Как будто рань­ше меня было больше, внутренне, понимаете. Но, кажется, я не смог найти ничего. Хм-м-м. Не смог найти ничего, что не было бы связано с какой-либо внешней деятельностью. Это грызло меня. Я все продолжал размышлять, переживать снова и снова. До сих пор это меня беспокоит...

- Лоренс, меня поразили слова, которые вы употребили: "по­жирали меня", "грызли меня", "пережевывал" и т.д. Вы не мо­жете заставить свои мысли перестать пожирать вас...

- Да. Да. Хм-м-м. Как будто множество маленьких тварей кусают меня и не дают покоя. Постойте! Рассказ об Амазонии, муравьи, пожирающие человека? Да! Ну конечно! Эти мысли, кажется, поедали меня точно так же.

- В прошедшем времени?

- Нет, иногда это продолжается. Когда у меня начинаются страхи. Это очень интересно! Но почему страх? Я ведь не исчезаю на самом деле в каких-то внешних вещах... Или исчезаю?

- Исчезаете?

- Хм-м-м. Не могу сказать, почему, но... "Исчезаю в каких-то внешних вещах... " Хм-м-м. Да, в каком-то смысле. - Пауза. - Это так неуловимо...

- Эти маленькие мысли продолжают пожирать вас, пережевы­вать вас. - Лоренс закрылся. Он пытался додумать до конца, но сопротивление было слишком сильным. Он предпочел бы прора­ботать это абстрактно, интеллектуально. Мой пациент не хотел по-настоящему погружаться в ад этих страхов, чтобы открыть свое бытие.

- Пожирают меня, но... Я не знаю. Хм-м-м. Кажется, я боль­ше не могу ни о чем думать.

- Вам бы хотелось решить проблему, но вы не хотите, чтобы ваши чувства стали слишком сильными прямо сейчас.

- Ну... Хм-м-м. Я не могу ясно думать, когда начинается па­ника. Я имею в виду, что она рассеивает мои мысли.

Несколько минут, пока Лоренс был погружен в свои мысли, мы молчали. Я тоже размышлял над его затруднениями. Он бес­покойно ерзал на кушетке, явно желая понять свои чувства и столь же явно стараясь избежать волны эмоций, которая могла его за­хлестнуть.

Подобно многим из нас, Лоренс был убежден, что "правиль­ное мышление", которому нас учили в средней школе, это вер­ный путь разрешения любой проблемы - от арифметической задачи до эмоционального взрыва. На самом деле такого рода мышление слабо помогает, если мы находимся за пределами простых дробей и сочинений на тему "Как я провел летние каникулы". Лоренс знал это, по крайней мере имплицитно, но не мог рискнуть расширить свое мышление в тот момент, когда был так близок к панике.

Тот вид правильного мышления, в котором Лоренс нуждался сейчас, представлял собой гораздо более широкомасштабный, тонкий и эмоционально насыщенный процесс, чем тот, к кото­рому он был готов в этот момент внезапного понимания и открыв­шейся возможности. Он был похож на человека, который должен узнать, что находится в темной пещере, куда он боится войти, и который стоит снаружи, тщетно вглядываясь в темноту. То, что должен был сделать Лоренс, если он хотел продвинуться в пони­мании или изменении своих панических переживаний, так это войти в центр своих переживаний. Он должен был остаться один на один со своим Я. Только таким образом он действительно мог узнать, что так пугало его и от чего он должен себя освободить. Но Лоренс чувствовал: абсолютно верно, что для того, чтобы по­нять свой страх, он должен погрузиться в него, и боялся, что в этом случае страх в буквальном смысле может его поглотить.

Я пытался помочь Лоренсу немного продвинуться вглубь пе­щеры.

- Лоренс, я знаю, что главное, на что вы полагаетесь, - ваше мышление, но необходимо также доверять своим чувствам, даже если это означает, что вы не сможете мыслить так ясно, как вам бы хотелось.

- Ну, хм-м-м, да, я предполагаю это, но...

- Но вы по-прежнему не хотите чувствовать страх, и как раз сейчас предпочитаете рассуждать о том, должны ли вы его чувство­вать или нет, вместо того, чтобы рискнуть погрузиться в него.

- Нет, нет. Если вы говорите, что я должен дать волю чув­ствам, конечно, я сделаю это...

- Я чувствую, что сейчас мы, наоборот, очень отдалились от них, не так ли?

- Нет, ну, возможно, да. Хм-м-м. Я пойму, когда смогу вер­нуться к ним.

- Что за мысли пожирают вас? Сформулируйте их как можно короче. Никаких других слов - только мысли, которые грызут вас.

- Ну, "что я могу делать, кроме работы или других внешних вещей"? Или "есть ли что-то у меня внутри, что не зависит от того, что снаружи?" Или "кто я?" Или, может быть, "что я представ­ляю собой помимо внешних вещей, которые я делаю? Есть ли ка­кое-то Я помимо внешних вещей, которые делаю?" Да, вот оно. Я могу почувствовать это сейчас. Я имею в виду, что возбужден, потому что чувствую, как все это связано вместе, но еще и боюсь, потому что думаю, что я на грани паники. Не хочу впадать в нее. Правда, не хочу.

- Лоренс, подумайте, может быть, вы сможете рискнуть. Рано или поздно вам придется погрузиться в эти чувства, чтобы выяс­нить, кто или что вы.

- Ну, да. Хм-м-м. Вполне возможно, в какой-то момент... Но я просто не думаю, что хочу попытаться сделать это сейчас. Ду­маю, вы предлагаете мне просто позволить наступить этой панике и посмотреть, что произойдет, но я не могу сделать этого. Я ни­когда не был смелым в проявлении своих чувств. Никогда не был и не могу сделать это сейчас.

- Я знаю, Лоренс: вам страшно даже подумать о том, чтобы сделать это. Но попробуйте предпринять самую настойчивую по­пытку, на какую вы только способны. Это действительно важно.

- Это кажется слишком большим, слишком поглощающим. У меня много работы, которую я должен сделать, - действительно должен - сегодня в офисе. Я не могу позволить себе быть выби­тым из колеи...

- Ваше функционирование как бизнес-машины, кажется, на­много важнее ваших чувств и того факта, что вы живете в посто­янном страхе, что вас охватит паника.

- Нет, конечно, нет. В самом деле, это было бы глупо. - Он разозлился и встревожился, готовый перейти почти к любой теме, включая и несогласие со мной.

- Вы разозлились на меня за то, что я держу зеркало перед ва­шим страхом.

- Да. Да. Вы иногда чертовски все утрируете.

- За это вы мне и платите. Но сейчас вы все больше и больше отдаляетесь от столкновения со своим страхом, как вам и хотелось, по крайней мере, бессознательно.

- Ну, хорошо. Я сделаю попытку. Хм-м-м. Мы размышляли о том, кто я или что я - помимо того, что я делаю. Хм-м-м. Ка­жется, это очень философский вопрос. Хм-м-м. Я не уверен, что знаю, куда двигаться дальше.

- Возможно, это правда, Лоренс. Нить, которой вы должны были следовать, - то чувство тревоги, которое вы испытывали минуту назад. Когда мы отвлеклись, споря о том, смелый вы чело­век или нет и можете ли вы позволить себе прислушиваться к сво­им чувствам, когда вас ждет работа в офисе, путь, ведущий к стра­ху, был потерян.

- Да, ну, хм-м-м. Посмотрим, смогу ли я восстановить его.

Но он не продвинулся дальше. Остаток сеанса прошел в основ­ном в интеллектуальном обсуждении природы личности. Однако мы оба чувствовали, что этот сеанс связал вместе несколько важ­ных нитей.

* * *

Беспокойный ум Лоренса сам заставлял его заглянуть в пугаю­щее зеркало. Он искал образ себя, который убедил бы его в ма­териальности, но ничего не находил. Образ в зеркале бледнел, колебался и угрожал полностью исчезнуть. "Кто я?" - спрашивал Лоренс, поскольку его больше не успокаивал ответ на вопрос "Что я?" Его прошлые достижения были тем, чем они были - прошлым. Они больше не поддерживали его. Они были так же далеки, как фотографии в семейном альбоме. Теперь он пытался убежать от небытия, которое постоянно угрожало подкрасться к нему. Его временным убежищем было впечатление о нем других людей. Он не мог отыскать ощущение своего субъективного центра.

3 июля

Во время нашего следующего сеанса Лоренс был возбужден и нетерпелив, когда я приветствовал его в приемной. Он быстро зашел в кабинет, бросил пиджак на кресло и начал говорить еще до того, как лечь на кушетку, весьма небрежно повозившись с подушкой.

- Как только я ушел, все стало ясно. Я имею в виду, что чуть не повернул назад и не вернулся, но я знал, что вы будете заня­ты. Хм-м-м. Предполагаю, что вы понимали это с самого нача­ла, но внезапно я просто услышал свои собственные слова, и я их все уже произносил до этого, не правда ли?

- Расскажите мне.

- Ну, знаете, сейчас все так ясно, что я чувствую, будто все­гда это знал, но как-то не позволял себе прямо посмотреть на это. Я просто не знаю, кто я. Я имею в виду, если оставить в стороне то, что я делаю - мое функционирование, - так сказать, ну тог­да... я имею в виду, вопрос о том, есть ли какое-то Я, существую ли я каким-то образом сам по себе?

- М-м-хм-м.

- И обычно когда я задавал себе этот вопрос, я действительно был испуган. Мне кажется, я помню, что думал об этом так или иначе всю свою жизнь. Когда мне было около семнадцати, я про­шел через период страхов... ужасных страхов, от которых кровь стыла в жилах. Хм-м-м. Тогда все вращалось вокруг идеи умира­ния, возможности больше не существовать в то время, когда мир продолжает жить без меня. Эти сегодняшние страхи похожи на страх смерти, но есть разница. Хм-м-м. Тогда я чувствовал уве­ренность в том, что существую. По крайней мере, в тот момент я знал, что жив. Я не знал, буду ли жить в какой-то момент поз­же - обычно через много, много лет. Но независимо от того, насколько далеко я отодвигал свою смерть, я был уверен, что сохраню здоровье и медицинская наука сделает огромные успехи, чтобы помочь мне остаться в живых. Неважно, насколько я ото­двигал ее, сама идея, что рано или поздно я умру, давила на меня, и у меня перехватывало дыхание, я покрывался холодным потом и чувствовал, что больше не могу вынести этой мысли.

- Но теперь...

- Теперь это похоже, но все же отличается. Теперь я знаю, что однажды умру, и это по-прежнему страшно, но отнесено в буду­щее. Но то, что пугает меня теперь, - то, что я не думаю, что я... Нет, вероятно, это ближе к... Хм-м. Странно. Минуту назад это было столь ясным, а в следующий миг я с трудом могу вспомнить, о чем мы говорили.

- На самом деле вы не хотите сейчас думать или вспоминать о том, что заставляет вас испытывать страх.

- Это правда. Действительно, не хочу.

- Вам бы хотелось просто все забыть.

- Если бы я и вправду мог, да, я хотел бы. Когда я лежал в постели эти шесть месяцев, я пытался забыть об этом всеми воз­можными способами. Я говорил вам о телевизоре, чтении, двух часах занятий бизнесом. Но я и не начинал говорить вам обо всем, что перепробовал. Вы знаете, что существуют целые книги о том, что делать людям, прикованным к постели? Вязание, пасьянсы, головоломки, надписывание конвертов для благотворительных организаций... Я все это перепробовал, и...

Я перебил:

- ...И сейчас вы опять пробуете нечто похожее. Пробуете уве­сти нас от ясного понимания того, что вас пугает.

- Нет, я как раз думал об этом... Хм-м-м. Ну, может быть... Как бы там ни было, дело в том, что у меня возникает это ужас­ное чувство, что на самом деле я не существую, что в каком-то смысле я плод своего собственного воображения. Хм-м. Я не знаю, что это значит. Это напоминает мне изречение Беркли: "Быть - это быть воспринимаемым". И если никто не воспринимает меня, я не существую. Если я ничего не делаю, я не существую. И вне­запно испаряюсь, просто исчезаю.

- Сейчас вы не кажетесь очень испуганным этим обстоятель­ством. - Фактически Лоренс выглядел очень отстраненным от сво­его испуганного Я и очень схоластичным. В самом деле, еще и Беркли процитировал.

- Я отгородился от этого. Я и сам чувствую, как заботливо я абстрагировал это - как будто это часть курса философии.

И он продолжал отгораживаться от этого остаток сеанса и не­которое время спустя. Случайно во время сеанса Лоренс действи­тельно попытался войти в соприкосновение со своими страхами, но либо он был слишком напуган, чтобы погрузиться в них пол­ностью, либо оставался слишком равнодушным наблюдателем, чтобы вступить в контакт с самим собой.

1 сентября

Иногда страхи возвращались - хотя Лоренс считал, что теперь уже реже. Он старательно искал способ предупредить эти момен­ты и постоянно пытался найти какой-то смысл своего бытия. Че­рез два месяца после описанного выше сеанса Лоренс обрисовал те­кущую стадию своих поисков подтверждения своего существования:

- Я не верю в Бога, как вы знаете. По крайней мере, в того Бога, о котором мне рассказывали в воскресной школе, когда я был ребенком. И, кроме того, это не является ответом на мой вопрос. Хм-м. О, сейчас я говорю об этом спокойно и рациональ­но, но иногда по ночам, когда дом затихает, я начинаю думать об этом, и меня охватывает страх. Я не могу дышать, не могу лежать спокойно, не могу оставаться в постели. Я встаю, накидываю халат, брожу вокруг, словно ищу чего-то, но не знаю, что я ищу. Хм-м. Вернее, знаю. Себя. Я ищу себя, но не уверен, что узнаю себя, если найду...

- Вы говорите так, как будто ищете какую-то физическую, осязаемую вещь, как будто вы могли бы заглянуть в кухню и вне­запно обнаружить свое Я на обеденном столе, где вы его остави­ли, а потом забыли.

- Да, знаю. Хм-м. Но на самом деле я знаю, что это не так. И все же я не знаю, чего я ищу. Я знаю только, что не смогу по-настоящему успокоиться, пока не найду это. Даже сейчас, когда я снова работаю полный день, передо мной все еще возникают вопросы, когда я меньше всего их ожидаю. И затем меня проши­бает холодный пот, и горло перехватывает...

* * *

Когда Лоренс покинул офис, я подумал о том, что та вещь, которую он так безнадежно ищет, находилась вместе с нами в ка­бинете, но он не мог видеть ее. Его бытие выражалось в самом факте нашего разговора, в его увлечении нашей совместной рабо­той, в его невысказанном, но очевидном убеждении, что он в конце концов обнаружит свое Я. Его бытие состояло не в содер­жании, а в процессе его разговора, в его постоянных усилиях и в вере в нашу работу.

26 января

Временами Лоренс отодвигал все заботы о своих страхах на зад­ний план и погружался в работу, что было для него привычным способом бегства. Работой он мог усыпить свои дурные предчув­ствия, заставляя других относиться к нему так, чтобы это подтвер­ждало его существование.

Я постоянно обращал внимание на зависимость Лоренса от своей занятости и потребность производить впечатление на людей, что­бы переживать свое собственное присутствие как отражение в них. Я вновь и вновь пытался помочь ему понять, что его работа и успех у окружающих - как бы они ни были приятны - не могут дать ему прочного ощущения своего собственного бытия, которое он так настойчиво искал. Он стал наркоманом, которому требуются эти "дозы", чтобы выжить; он не верил, что может обойтись без них.

Но постепенно, следуя вместе со мной по пути этих отступле­ний, на которые он до сих пор полагался, Лоренс начал мобилизовывать свое мужество, стал смотреть прямо в глаза своему стра­ху, и теперь появился уже новый Лоренс. Этот новый Лоренс был менее педантичным, менее цветисто выражался; стал более искрен­ним, чаще чувствовал подлинное счастье, подлинную печаль или подлинный гнев. Вошел в более тесное соприкосновение с пуль­сом своей жизни и по-настоящему начал узнавать свое внутреннее переживание.

Он несколько минут молча лежал на кушетке, занятый разны­ми мыслями, выражение его лица все время менялось. Каким-то образом я почувствовал, что он думает о себе в равнодушной, объективирующей манере. Вместо того, чтобы открыть себя потоку своей внутренней жизни, он рассматривал свое Я и рассуждал о нем. Я не мог сказать, каким образом прочитал его мысли, но был уверен, что моя догадка верна. Я уже собирался сказать ему, что я чувствую, что он имеет обратную связь с моим восприятием, но прежде, чем я успел сделать это, Лоренс заговорил таким голосом, который я определял для себя как "административно-деловой":

- В моем бизнесе всегда важно создать впечатление, что все идет по-вашему и вы не нуждаетесь ни в чем и ни в ком. Хм-м. Как раз вчера была встреча и... - он внезапно запнулся.