Справедливости ради надо отметить, что первым в научном мире природную связь любви и агрессии установил не Лоренц, а еще "добрый" доктор Фрейд. Природа, по Фрейду, заперла человека между двумя инстинктами – сексуальным и агрессивным (Эрос и Танатос). Борьба этих инстинктов – и есть человеческое существование. Так сказал Фрейд, и скандал из этого пассажа, надо вам сказать, вышел огромный! Никто Фрейду не хотел верить, так что даже последние ученики доктора, заслышав такие тексты, разбежались, а сам он заработал себе славу "великого метафизика" и столь же "великого пессимиста".
При этом Фрейд, конечно, был прав, но только по сути, а не по форме. У агрессии есть вполне понятные механизмы, ясная внутренняя механика. И любви агрессия не противоположна. Просто есть два центра в мозгу, и каждый включается от своего инициирующего агента. И иногда так получается, что один и тот же агент (например, человек) может разными своими "частями" активизировать работу и того и другого центров. В результате возникает такая ситуация, что по вопросу эротическому у нас все замечательно срастается, но и агрессия – также провоцируется и выходит на свет божий.
Фрейд же утверждал, что все поведение человека является результатом напряжения между желанием любить и желанием убивать. И это не совсем правильно. Хотя зачастую агрессию, которую у нас по каким-то причинам вызывает любимый человек (например, потому что он нас бросает), из-за любви к нему мы не в силах проявить. Она как бы запирается внутри, и люди что делают?.. Совершают попытку суицида, то есть направляют агрессию на самих себя. Хотелось бы им, конечно, убить того, кто их бросил или не ответил взаимностью, но любовь или привязанность мешают, и агрессия идет не на такого "обидчика", а внутрь. Бедный, бедный Вертер…
Впрочем, в отличие от Фрейда, Лоренц может быть признан перворазрядным оптимистом. Что удалось установить исследователю? Он наблюдал за поведением рыб и пернатых, крыс и волков, овец и мартышек и всюду находил один и тот же механизм "разрядки" внутривидовой агрессии. Всякий раз, когда в супружеской паре животных зарождается агрессия, происходит загадочное явление: супруги не понарошку "наезжают" друг на друга (проявляют внутривидовую агрессию), но в самый ответственный кульминационный момент один из них вдруг "сливает" всю свою агрессию на "третье лицо". В буквальном смысле этого слова – отворачивается от партнера и изливает агрессию в сторону, на окружающих.
Этот феномен получил название "переориентации агрессии". Однако его можно использовать как во зло, так и во благо. Все вы хорошо знаете, что можно разозлиться на супруга, а потом отвесить подзатыльник ребенку – это "переориентация агрессии". Там зарядились, тут выстрелили. Не самый удачный вариант… Но в природе все имеет свой смысл. Когда животное "сливает" свою агрессию на "третье лицо", этим оно защищает "лицо первое". Нужно ли защищать супруга от действий отпрыска, если, конечно, сыночек не стал еще преступником–рецидивистом? Вряд ли. Но разве его не от чего защищать? От бедности и болезней, от хандры и усталости, от собственных наших недостатков, в конце концов! Вот они – "третьи лица", на которых мы можем "сливать" что угодно и в каких угодно количествах!
Примечание: "Автора! Автора!"
Приведу цитату из книги Конрада Лоренца "Так называемое зло", где он рассказывает, как естественная внутривидовая агрессия, направленная на "вторую половину", превращается в животном мире в целый ритуал "умиротворения". Происходит это именно по механизмам "переориентации внутривидовой агрессии". Я думаю, эта зарисовка говорит сама за себя, особенно если попытаться представить рассказ ученого в живописных картинках…
"Существует, например, – пишет К. Лоренц, – изумительная церемония умиротворения – обычно ее называют "танцем" журавлей, – которая, с тех пор как мы научились понимать символику ее движений, прямо-таки напрашивается на перевод на человеческий язык. Птица высоко и угрожающе вытягивается перед другой и разворачивает мощные крылья, клюв нацелен на партнера, глаза устремлены прямо на него – это картина серьезной угрозы, и в самом деле до этого момента жесты умиротворения совершенно аналогичны подготовке к нападению. Но в следующий момент птица направляет эту угрожающую демонстрацию в сторону от партнера, причем выполняет разворот точно на 180 градусов, и теперь – все еще с распростертыми крыльями – подставляет партнеру свой беззащитный затылок, который, как известно, у серого журавля и у многих других видов украшен изумительно красивой рубиново–красной шапочкой. На секунду "танцующий" журавль подчеркнуто застывает в этой позе и тем самым в понятной символике выражает, что его угроза направлена не против партнера, а совсем наоборот – прочь от него, против враждебного внешнего мира; и в этом уже слышится мотив защиты друга. Затем журавль вновь поворачивается к другу и повторяет перед ним демонстрацию своего величия и мощи, потом снова отворачивается и теперь, что еще более знаменательно, делает ложный выпад против какого-нибудь замещающего объекта; лучше всего, если рядом стоит посторонний журавль, но это может быть и безобидный гусь или даже, в крайнем случае, палочка или камешек, которые тогда подхватываются клювом и три–четыре раза подбрасываются в воздух. Все это так же ясно, как человеческие слова: "Я велик и страшен, но я не против тебя, а против вот этого, вот этого, вот этого"".
Вот бы нам поучиться у птиц!
Заботиться о другом человеке, о своем супруге – это не обязанность и не наказание, как мы обычно думаем, а большая удача, это способ спасти самих себя от разрушительной силы нашей собственной агрессивности! Он – наш супруг – эту агрессию вызовет. Причем не специально (она в нас инстинктивно возникнет, потому что мы с ним представители одного вида и нам положено взаимоотталкиваться). Но мы развернемся и направим свою агрессию не на любимого человека, а на дела и хлопоты, проявив тем самым двойную заботу о своей второй половине. Во–первых, защитив ее от собственной агрессии, а во–вторых – от тех неприятностей, которые окружают нас двоих. И наша вторая половина сделает то же самое. И вот уже появляется цель!
Итак, агрессия – это "зло". Но зло неизбежное, а поэтому надо думать не о том, как его изжить, но что с ним делать. Ее можно направить на супруга, ведь именно его появление в нашем жизненном пространстве и вызывает эту агрессию. Все это, начавшись с перебранки, закончится рукоприкладством, разводом, разболтанными вдрызг нервами и хронической неврастенией. Второй вариант – задушить ее в зачатке, что называется, "взять себя в руки" и таким образом оставить эту разрушительную энергию внутри собственного организма, что впоследствии приведет нас к врачу–кардиологу, который благополучно поставит нам диагноз – "гипертония".
Но есть и третий вариант, который на самом деле уже и так спрятан в наших генах, – это переориентация внутривидовой агрессии. То есть направление этой, уже возникшей агрессии в сторону.
Возможно, вы об этом не знаете, но улыбка человека – это угрожающий мимический акт, то есть проявление агрессии. Улыбаясь, мы скалим зубы, то есть показываем нашему визави, что в случае чего можем и укусить. Ученые долго ломали себе голову, пытаясь понять, как этот агрессивный жест превратился в главный символ любви и привязанности. И ответ на этот почти неразрешимый вопрос дает именно Лоренц.
Да, мы скалимся, увидев в толпе знакомое лицо, так в нас проявляется внутривидовая агрессия. Но что мы делаем дальше – на секунду, может быть меньше, мы отводим глаза в сторону, мы делаем это совершенно автоматически, без всякой цели. Но в этом рудиментированном жесте – переориентация агрессии. Мы символически отсылаем свой оскал в окружающий мир, всем другим живым и неживым существам, выделяя таким образом нашего близкого человека из этого мира. Мы как бы говорим миру вокруг нас: "Эй, вы! Видите его? Я за него горло перегрызу!" И чувство нашего единения с близким человеком оказывается только сильнее.
У нас с ним появился "общий враг" – окружающий мир. И у нас есть теперь "общая цель" – забота друг о друге.
...
Конечно, мы можем заботиться о близком человеке, полагая, что таким образом мы оказываем ему некую услугу, или просто потому что мы так воспитаны и считаем это правильным. Но куда вернее делать то же самое, но по иной причине, с другой подоплекой – делать это, переориентируя напряжение своей агрессии на внешние относительно нас двоих проблемы. Таким образом забота становится не обязанностью, а фактической, естественной и необходимой нам дорогой к нашему общему, семейному счастью.
Приложение: "Доктор, а какой–нибудь практический совет?"
Раз уж зашла речь об этом психическом механизме, то можно дать и практический совет. В связи с существованием такого феномена, как внутривидовая агрессия, нужно понимать, что одиночество "по чуть–чуть" нам нужно. Когда мы одни, совсем и по–настоящему, то агрессии на соплеменников у нас возникнуть не может (по причине отсутствия таковых), скорее наоборот, в таком состоянии мы воспылаем к ним страстной любовью. Вот поэтому нам и нужно время от времени находить для себя возможность уединяться и, главное, уметь насладиться этой уединенностью. Вот несколько простых правил.
Приходя вечером с работы (особенно если она у вас связана с общением), не спешите сразу лобызаться с нежно любимыми родственниками ну или по крайней мере – чуть–чуть полобызайтесь и возьмите паузу. Дайте себе время – минут 20 – "отстояться", отдохнуть от людей, с которыми вы наобщались за трудовой будень, в тиши собственного дома. И только потом "выходите в свет" – к родителям, детям, супругу. В противном случае вы перенесете на них ту внутривидовую агрессию, которая скопилась у вас от сотрудников по работе и от пассажиров общественного транспорта, и в результате от ваших "приливов нежности" могут остаться следы укусов.
Когда вы остаетесь одни, не спешите крутить диск телефона и перемывать все кости подряд. Походите по пустой квартире, можете попеть, потанцевать, даже покривляться. Насладитесь тем, что вас никто не видит, а главное – тем, что вы никого не видите. И вообще, ищите, в меру, разумеется, возможность побыть с собой наедине. Только в этом состоянии вы можете почувствовать, как вам недостает ваших близких и как они вам дороги. А то может так статься, что подобные мысли будут приходить вам в голову, "когда уже никто не ждет"…
Большая семейка!
В этом очаровательном анекдоте куда больше "правды жизни", чем юмора. В общем, если уж тут оскалиться в приступе смеха, то есть в связи с чем…
"Приезжает теща из другого города проведать молодых.
– Ой, мама… – растерянно восклицает дочка.
– Да, я, – самоуверенно отвечает та. – Вот приехала погостить к вам, посмотреть – как живете…
В коридоре появляется муж в пижаме и с газетой в руках:
– Марья Сергеевна, здрась–те… И надолго вы к нам?
– Да пока не надоем, Витенька…
Витенька роняет газету:
– Господи, мама, неужели даже чайку не попьете?!"
Родственники… Отдельная и больная тема супружеских отношений.
Разумеется, одинаковых семей не бывает и родственников одинаковых нет. Но есть общие принципы, которые определяют поведение наших родителей в отношении нас, но женатых (замужних), и в отношении тех, кто за нас вышел (или за кого мы пошли). Принципы непростые. Здесь к коллизии уже обсужденной нами внутривидовой агрессии (а тут она цветет ярким цветом) прибавляется коллизия ролевых игр, а это – караул страшный.
Что такое роль? Роль – это социальный рефлекс. Вот видите вы своего педагога – откуда-то из времен "бурной молодости" или "счастливого детства", который вам уже и не педагог никакой вовсе, а просто старый знакомый, но вы рефлекторно начнете перед ним отчитываться. Рефлекс. Но вот перед вами ваш подчиненный. И у вас рефлекторно изменяются осанка, тембр голоса, да и мысли в голову лезут специфические: "Что он тут делает? Почему не на работе? Когда он уже сдаст отчет? Больше делать ему нечего, только бы дурака валять!" Тоже рефлекс. И с начальником, и с милиционером, и с кондуктором в троллейбусе – везде у нас срабатывает определенный социальный рефлекс, а проще говоря, мы автоматически начинаем играть ту или иную роль [5] .
Разумеется, "отцы и дети" в этом смысле никакое не исключение. Два вам года, или двадцать два, или сорок два, ваш родитель – это ваш родитель. И вы не можете реагировать на него иначе, чем как на своего родителя. Да, какие-то реакции модифицируются с возрастом, но главное отношение остается. И если вы родитель – та же самая история. Два года вашему ребенку или пятьдесят два – он для вас сын или дочь. Вы беспокоитесь, переживаете. "Куда пошел?", "Одень шапку!" ну и так далее. Все это само собой – социальный рефлекс. Что называется – не задушишь, не убьешь, скипидаром не выведешь.
Итак, соответствующие роли – мамы, папы, дочери, сына – присущи каждому человеку, это факт. Но это далеко не все. Мы – дети и родители – выполняем очень важную роль в жизни наших родителей и детей. Мы для них еще и определенные "персоны". И сейчас надо несколько слов об этом сказать.
Отец – это человек, который в нашем детстве олицетворял собой силу. Мальчики со своими отцами или составляли команду по типу "мы – банда!", или боролись, зачастую скрыто, но сурьезно, – сопротивлялись своим отцам, пытались доказать им свою состоятельность и самостоятельность. В общем – "борьба титанов", своего рода "титаномахия". Ничего не поделаешь – растет "герой", он должен повергнуть предыдущего "героя". Ну или не "герой", а вожак, лидер, авторитет. Девочки в свою очередь или хотели раствориться в силе отца, то есть скрыться, упрятаться за его мощной фигурой, или, напротив, мучались от недостатка любви, внимания, понимания с его стороны – чувствовали в связи с этим свою ущемленность, ущербность, невостребованность, второсортность.
Мама – это другое дело. Мама – человек, который, так или иначе, со всеми своими плюсами и минусами становится для своих детей неким эталоном женщины. Для мальчика мама чаще всего – это нежность и любовь, принятие и поддержка, явленное одобрение, ну или вечное ожидание этого одобрения. Для девочки весь этот список, конечно, тоже предназначен, но еще и нечто другое, а именно – конкуренция. Мама для девочки то же, что папа для мальчика, – эталон, который должен быть превзойден. Причем как мальчик в отношении папы, так и девочка в отношении мамы – в общем, дети – действуют методом подражания, хотят превзойти родителя, но ведут себя так же. Правда, форма этого поведения часто кажется совершенно противоположной, но тут надо смотреть внутрь, а не на одни только внешние признаки.
Сын – это тоже непростая "персона". Он для отца, с одной стороны, некий продолжатель его самого, наследник традиции. Но, с другой стороны, сын для него конкурент – и в борьбе за женщину (их жену и мать), и в более общем смысле – жизненные успехи, достижения, статус и так далее. Ведь силы отца с возрастом убывают, а молодой человек, напротив, теми же темпами входит в период своего расцвета. Вот почему отцы так ждут от своих сыновей абсолютного подчинения – это и желание видеть в сыне свой "дубль", и желание прижать его к ногтю, чтобы не чувствовать свою нарастающую с течением лет слабость.
Для матери же сын – это абсолютно другое. Для матери сын – это тот мужчина, который всегда будет ее мужчиной . Это трудно объяснить словами, но, наверное, достаточно легко понять. Любой мужчина в жизни женщины – нечто, что может оторваться в любой момент и исчезнуть в голубой дымке. Он ненадежен. Более того, в его руках ее ролевая позиция – мужчина делает женщину любовницей, домохозяйкой, "мадам Брошкиной". Если, конечно, она воспротивится, то сможет сама определять свою ролевую позицию – с ним ли, с другим, но в целом позиция женщины на психологическом уровне очень уязвима в отношениях с мужчиной. Сын же – принципиально другое дело. Сын – вечный спутник, вечное пристанище. Он никогда не перестанет быть для нее сыном, то есть он гарантирует ей определенную ролевую стабильность, а значит, и вообще – стабильность, что в общем-то в палитре мужских прелестей и достоинств является для женщины самым важным. Вот почему сыну отведено в жизни женщины привилегированное положение. Он ее "платонический любовник".
С дочерью другая ситуация. Для отца она по молодости – "гений чистой красоты", а в старости, если все у них хорошо сложится, – идеальная мать: любящая, нежная, чуткая, отзывчивая, принимающая, одобряющая. Сказка – одним словом. Сын в любом случае отходит от отца. Даже если они достаточно близки, они – два соперника. Нет войны, нет никакого конфликта, но они продолжают оставаться потенциальными конкурентами. А девочка, дочь – нет. Он для нее – идеальный мужчина. И отец знает это, он это чувствует, он понимает . И то, что есть женщина, для которой он идеален, делает его счастливым. Счастливым и безгранично благодарным. А сама дочь оказывается для него – некой несбывшейся мечтой о счастье, ускользающим счастьем.
Впрочем, если отношения испорчены, то разочарование, пережитое дочерью в отношении отца, и гнев, выношенный отцом в отношении дочери, представляют собой нечто совершенно ужасное. Так что тут они могут испортиться – ого–го как! Например, в связи с разводом, случившимся, когда дочь была в пубертате и встала в роковой момент на сторону матери. Возможны и другие варианты развития этого конфликта. В общем, такое может случиться. И тогда дочь, как правило, переносит этот свой конфликт с отцом на отношения со своими мужчинами. Отец же в свою очередь воспринимает девочку как "шлюху" – она предала его мечту, она ему изменила. Разумеется, все это по большей части бессознательные переживания и не осознанные должным образом системы отношений, но эффект от этого не становится менее ярким и драматичным.