Его взгляды так и не совпали со взглядами самой популярной передачи. Во время памятного многими несанкционированного (попросту взятого нахрапом) интервью Горбачев обещал Любимову, что придет в гости к "Взгляду", когда это мистическое совмещение грянет. Саша напомнил Президенту о его обещании, когда Михаил Сергеевич летом 1990 года был в Останкино. Задеревенела неловкая пауза. Чтобы ее разрядить, кто-то из руководства пробросил:
– Михал Сергеич, "Взгляд" – популярная программа, у нее очень высокий рейтинг.
Горбачев тогда громко отшутился:
– Вот когда у меня будет такой же высокий рейтинг, – улыбнулся он, – тогда и приду.
Все с пониманием нарисовали улыбки на ожидающих лицах. Подумалось, что этого уже не произойдет. Никогда. Я про рейтинг. Я, еще раз напомню, по воле случая находился в кабинете 12-31 (руководство "Взгляда"), когда хмурым вечером 10 января принесли распоряжение первого зампреда Гостелерадио Решетова о фактической, пусть и завуалированной, ликвидации программы.
Проект & перестройка
А ведь с этой передачи для многих и началась Перестройка.
Началась уже не как по-маниловски беспечный проект, обсуждаемый на некой пицундской даче под бутылочку классного сухого винца из совминовских погребков, а как государственная политика.
Сенсации тогда были еженедельными: например, Сережа Ломакин выдал в эфир инфу о железнодорожной катастрофе; "били в набат" чиновники Министерства путей сообщения: "Кто разрешил?". Сейчас странно и смешно. Но именно "Взгляд", опередив коллег из державного "Времени" поведали соотечественникам о революциях в Румынии и Чехословакии.
Да, я был хунвейбином перестройки, я временами искренне верил тем, кому прокладывал дорогу наверх, к казне. И ни о чем не жалею, хотя моя собственная наивность меня уже не умиляет. Спустя некоторое время вернулся в эфир "Взгляд". Спустя… Спустя разборки у Белого дома и нервы августовские. Спустя… Зимой, после жаркого Августа, спустили в Кремле алый стяг большевистский. Но все это уже совсем другая история. Другая эра. А то, что началось тогда, как-то тихонько, шаг за шагом, съезд за съездом растворилось. Армия, которая навела изжогу на Тбилиси и Вильнюс – завязла в Грозном. Репортеры, бывшие рыцарями перестройки, теперь стали разменной монетой. Все печально, но закономерно. И по-другому уже не будет.
Кульминацией этого Начала стал знаменитый апрельский пленум 85-го. А закончилась Перестройка, по моему разумению, задолго до августа-91, в девяностом. Конечно, политологи могут иметь свое, более квалифицированное мнение. Но я отчего-то не люблю их, политологов. Не уважаю. И не верю. Лично для меня Перестройка, повторюсь, началась когда я, не будучи членом ВЛКСМ и не имея ни единого дня комстажа, смог устроиться в штат газеты МК и МГК ВЛКСМ "Московский комсомолец" (с тех пор чту Павла Гусева как редактора отважного и не управляемого властями).
Финал горбачевских подвижек я тоже меряю по персональным меркам, по меркам своей журналистской карьеры. Здесь считаю необходимым добавить, что журналюг я не люблю еще суровей, чем политологов, но песня сейчас не о том…. Итак, по мне, закрытие популярной в ту пору программы "Взгляд", с которой я сотрудничал, стало знаком, обозначившим выход Михал-Сергеича на финишную прямую…
В передаче "Взгляд", которую зрители должны были увидеть в пятницу, 11 января 1990 года, планировалось пять "комментов". По одному на каждый год перестройки (так и хочется сказать: пятилетки). Закадровый текст, произнесенный бодрым голосом Александра Любимова, должен был идти как бы поверх гигантских – во весь экран цифр (1985, …), в которых проскакивали вполне определенные картинки. То лицо Лигачева, то профиль Ельцина. То идущие по притихшей улице Горького размалеванные танки. Портреты Перестройки…
Конечно, в том табуированном выпуске отвязался режиссер Иван Демидов: связками для комментариев "Итоги" были снятые им зарисовки: в лесу (на самом деле рядом с телецентром) сидят Люби, Влад и Дима в тюремных робах; на снегу у костра и вспоминают "на зоне" о своих взглядовских временах!
Я процитирую отредактированные тексты тех запрещенных комментариев в порядке их появления в программе, которая так и не вышла в эфир.
* * *
"1985-й. Наш первый праздничный год. Год новых ожиданий. 24 февраля Черненко голосует на выборах в Верховный Совет РСФСР и местные Советы. Его уставшее от жизни тело с трудом вносят в фокус телекамеры. После многочисленных похорон за два предыдущих года классическая музыка вместо радиопрограммы "Опять 25" раньше, чем западные радиостанции, доносит весть об очередной смерти в Кремле. Стремительная смена в высшем эшелоне пробудила во всех нас дух настоящего оптимизма. И даже первый перестроечный указ "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения" ложится на радостную атмосферу ожиданий. На фоне политических рокировок народ стоит в очередях за спиртным, на фильм Абуладзе "Покаяние". Никто не кается и не будет, но созерцание приносит не меньшее удовлетворение и веру в нового лидера, которого уважают Запад и Восток. 85-й год – год великих ожиданий. ГОД ГОРБАЧЕВА".
Кирилл Разлогов писал в экспериментальной "Московской комсомолке", которую мы делали с Димой Быковы и Сашей Никоновым: "Что, собственно, произошло в 1985 году? Семидесятилетние партийцы, которые ранее безраздельно господствовали в стране, были хорошо устроены и могли ни о чем не беспокоиться до самой смерти. Их дети тоже были хорошо устроены.
Проблема пятидесятилетних, вышедших на авансцену вместе с Горбачевым и Яковлевым, заключалась в отчетливом осознании, что породившее их общество может просуществовать еще 20, максимум 30 лет, после чего неминуемо наступит крах всей экономической системы.
Эти люди уже не могли быть уверены в будущем своих детей. Поэтому они решили конвертировать свою политическую власть в деньги. Иными словами приватизировать свое социальное положение, и таким образом, передать своим детям нечто, что не будет подвержено политическим и прочим изменениям. Новый политический класс как раз и возник на идее превращения политической власти в личное благосостояние. Но при разделе пирога одни успели вовремя подсуетиться, а другие опоздали.
Страна же развивается абсолютно безотносительно к политическому классу. На всю эту возню в верхах она "плевать хотела". Страна выкручивается сама, причем из любых тупиковых ситуаций. Даже тогда, когда политический класс делает все, чтобы это выкручивание оказалось невозможным. Держава движется вперед благодаря огромной жизненной силе самой страны и народа в целом. А энергия у народа такая, что слабосильному и слабовольному политическому классу ничего с ним поделать не удается.
Этого-то западные люди никак не могут понять. Они привыкли иметь дело с представителями влиятельной верхушки, предсказуемость которых всегда можно купить. В России же им приходится контактировать с партнерами, которые покупаются очень просто, но когда дело доходит до их собственных корыстных жизненных интересов, эти люди могут кинуть любого. А могут и убить".
* * *
"1986-й. Первые противоречия перестройки. Идет борьба с нетрудовыми доходами и развивается индивидуально-трудовая деятельность. XXVII съезд Компартии разразился разрешенным свободомыслием. Последний шаг в борьбе с пьянством был традиционным – повысили цены, в том же августе принято историческое постановление о прекращении работ по переброске рек. Тонет "Адмирал Нахимов", первые полки выходят из Афганистана. Мы с удивлением замечаем, что жизнь меняется. Не нужно учить наизусть бессмертные строки вождей, можно не вступать в политические организации. Это, пожалуй, самый спокойный год. Если не вспоминать Чернобыль. Апрельский взрыв на Украине, цену которого мы еще не познали, стал страшным символом 86-го. Мы уже смелы, мы говорим об этом, но мы бессильны перед трагедией. ГОД ЧЕРНОБЫЛЯ".
* * *
"1987 г. Гласность в баталиях 86-го, и в прессе начинается стремительная гонка на опережение. Все это сопровождается невиданным доселе читательским бумом. Выходят в свет первые "неформалы". Страна озабочена проблемами рокеров. Городу Устинов возвращается название Ижевск. Мы смотрим "Легко ли быть молодым" и представляем, что этот фильм и соразмеряет масштаб нашей трагедии. Истинные размеры мы узнаем позже. Красную площадь прозвали "Шереметьево-3": Матиас Руст вызывает кадровые перестановки в Министерстве обороны. Из официальных речей исчезают лозунги перестройки. Забыто ускорение, утихают споры о госприемке. Косметических мер стало явно недостаточно. 29 декабря новое руководство наносит первый предупредительный удар по конгломерату министерств – упразднен Госкомнефтепродукт. Еще один год ожиданий, мы торопим время, требуем быстрых перемен и не замечаем, что в механизме уже произошло торможение. Первый кризис власти разражается в октябре на Пленуме ЦК. Борис Ельцин уходит. Это событие переросло за рамки формальных чествований 70-летия революции и, безусловно, было самым значительным на третий год перестройки. ГОД ЕЛЬЦИНА".
* * *
"1988. Предстоит партийная конференция. Неожиданно выясняется, что делегатов можно выбрать. Это первые выборы, пока в рамках партии.
На самой конференции жесткой критике подвергается академик Абалкин – будущий шеф Госкомиссии по реформе. Забытое слово "дискуссия" обретает свое истинное значение, люди перестают принимать слова на веру.
Полным ходом идет реабилитация политических деятелей, репрессированных и запрещенных писателей.
Закон о госпредприятии дает свободу трудовым коллективам. Но они уже чувствуют на себе мягкие жесткие объятия аппарата. После выхода закона о кооперации из-под снега вылезают первые кооперативные подснежники. Пресса ликует, рынок ждет насыщения, но не дождется. К концу года предстоит кооперативное похолодание.
Имя Гдляна становится известным всей стране. На скамью подсудимых садятся все новые и новые функционеры. Названа и одиозная четверка делегатов XIX партконференции. Судят Чурбанова. Страна следит за развитием Карабахского кризиса.
Зарубежное слово "инфляция" становится понятным до боли. Первая забастовка в магазине "Мелодия". Пока это воспринимается как анекдот. Выиграна борьба за безлимитную подписку.
В Армении землетрясение. В этот год происходит консолидация правых сил общества. Борьба за миражи социализма начинается статьей в "Советской России": Нина Андреева не может поступаться принципами. Первые бои правые выигрывают, и это придает сил их лидеру Егору Лигачеву, который становится рупором целого политического направления и символом года. ГОД ЛИГАЧЕВА".
* * *
"1989 год. Резко обозначились правые и левые. Пока в литературной среде. Печатают уже и Солженицына. Страна выбирает депутатов на Первый съезд Советов. Борьба, трагедии и победы предвыборной кампании рождают надежды на улучшение. Трансляцию съезда смотрят все с утра до ночи. Падает производительность труда. Мы взглянули на себя, на своих представителей в Кремле и поняли, какие мы разные. Национальный взрыв возникает незаметно, но стремительно. Апрельская трагедия в Тбилиси. Но есть и радости – выведены все войска из Афганистана. Центр общественного внимания перемещается в экономическую область. Бастуют шахтеры. Страна напряжена как никогда. Еще один синдром – экстрасенсы. События в Восточной Европе заставляют нас задуматься. Так мы не можем, но как мы хотим? II съезд. Люди устали. Они запутались и не верят. Они не хотят говорить о политике, они не хотят спорить о будущем. Еще одна надежда – предстоящие выборы в местные и республиканские Советы. Предвестницей тяжелых потрясений становится смерть Андрея Сахарова. Великий гуманист ушел из жизни, оставив нас у порога 90-х в тяжелых раздумьях. 89-й стал ГОДОМ САХАРОВА".
И спустя десять лет на страницах "Московской комсомолки" Кирилл Разлогов оглашает приговор: "Политическая элита и по сей день формируется по тем ж самым принципам. Как бояр вытесняли опричники, так президентская команда – старую номенклатуру. При этом верхушка, парадоксальным образом, состоит из людей той же крови. Потомков прежних элитарных фамилий. Ротация происходит постепенно, занимает порядка ста лет. Но характер функционирования общества почти не изменился. Речь вовсе не идет о семидесяти годах власти коммунистов, речь идет о тысячелетии. После семидесяти лет начать с нуля было бы не так сложно, но сбросить со счетов тысячу лет гораздо труднее. Убийства монархов, институт фаворитов, коррупция и компроматы, все это было всегда. Поэтому и говорить об этом следует, не возмущенно негодуя, а отстраненно-аналитически.
Наш политический класс уже давно, с семидесятых годов, абсолютно лишен каких бы то ни было политических, идеологических и экономических сверхзадач и целей. Он исходит из того, что страна спасению не подлежит, а подлежит лишь "держанию в узде" (блестящая формулировка Вадима Межуева) и ограблению. Возможности ограбления даются тогда, когда ты причастен к власти. Будь то к власти вооруженной (или преступной), власти экономической (власти богатства) или власти политической. Эти три уровня власти обычно взаимосвязаны, но мы ведем речь о политическом классе, который в данный момент как раз не имеет ни достаточного экономического могущества, ни достаточной преступной силы.
Поэтому он заинтересован только в одном: оказаться рядом с победителем. И многочисленным представителям этого класса абсолютно все равно кто, как и какой ценой победит.
Самое любопытное, что в среде политической элиты нет идеи, что можно каким-то образом страну развить. Ни одна из политических сил на самом деле не верит, что можно богатеть не против, а вместе с отечеством".
* * *
В студенческие времена, когда я в приступах графомании сочинял для друзей-приятелей разные тексты, мне пришла в голову мысль о сценарии про нравы населения планеты Ялмез. Все там как у нас. Гуманоиды-ялмезяне от землян ничем не отличаются. Почти. Ведут войны, строят города, покоряют стихию ялмезийскую. Но! Есть существенное "но". По понятиям ялмезян, потребление пищи является процессом тотально интимным & безмерно сакральным. Как для землян – процесс производства других землян. То есть "занятие любовью". Sex. Бум-бум. Половой акт.
На Ялмезе влюбленная пара для того, чтобы совместно трапезничать, должна зарегистрироваться в типазагсе. Что, впрочем, не мешает ялмезянам с юных лет без всяких обязательств трескать по углам сникерсы и прочие диабет-полезности. Обычно на двоих. Бывают, конечно, и совместные обеды, но отношение к ним, как в Европе к групповому блуду: в целом, добродушно снисходительное, но при этом официально социумом неодобряемое. Ужин с малознакомым ялмезянином расценивается как нарушение веками установленных правил. В некоторых провинциях Ялмеза жратва с представителем того же пола карается не только суровым общественным порицанием, но и солидным штрафом (раньше там вообще сажали за такие эксперименты). Масса литературы издается, в которой медики подробно + убедительно рассказывают, что поглощение калорий вне семейного круга чревато диабетом, гастритом, колитом, панкреатитом и другими постыдными недугами. Счастливую пару после оформления в типазагсе и разгульного группового секса друзья и родичи сопровождают в нарядно оформленную спальню столовую, где они по традиции вкушают яства до полного обжорного упоения. При этом допустимы даже перверсии: всякие там тирамису и кормление друг друга с ложечки (правда, за игры в стилистике "Девяти с половиной недель", когда жених невесте глаза завязывает и сладострастно пихает ей в рот яства из холодильника – можно схлопотать отлучение от церкви).
При этом есть там и шикарные рестораны и кафэшки разных ценовых категорий. Туда можно прийти и соло, и с партнером. И предаться чревоугодию на глазах других раскованных сограждан, которых, правда, религиозные деятели планеты числят извращенцами.
Ну а вот к половухе в этом мире относятся так же, как на Земле к употреблению пищи. Они там трахаются, где и когда захотят (хотя в храмах в целом не принято). Можно и в сквере на лавочке по-быстрому перепихнуться. На каждом углу – заведения, куда можно заглянуть для удовлетворения сексуального влечения. Можно по-быстрому (называется не так грубо как у нас – фастфуд: но тоже не оч романтично – слив балонов). А можно и торжественно, в престижном, роскошном заведении, где паре (или – как угодно, хоть трио, хоть квартету, etc.) в занятиях сексом будут ассистировать специально-обученные люди, которых здесь называют официантами.
Ну, короче, ясно.
К чему я вспомнил о своем сценарии тридцатилетней давности? Обсуждал со своим матерым знакомым, легендой отечественного рока забавную ТВ-накладку. Анастасия Волочкова пострадала от нерадивости теле-профи. Стала с их подачи АнатСасией. Именно таким титром представили гламурную диву редакторы НТВ в проекте "Моя исповедь". О эти теле-исповеди! O tempora! O mores!
МК-художник Алексей Меринов цепким взгляда профессионала узрел двусмысленную опечатку: "Поздравляю НТВ с очередной творческой победой… хорошо хоть, что через "А" написали… ну, а теперь и футбол можно посмотреть расслабленно. Круче этого, думаю, по телевизору уже не увижу".
Самые распространенные комменты в блогосфере: "Очередная победа Фрейда".
И вот мой собеседник разумно заметил: гламурная богема живет по своим законам и то, что обывателю кажется несчастьем (ну, например, такая скандальная оЧепятка по Фрейду), для "звезды" = удача. Или, как принято приговаривать в блогосфере, "пЕар". И подумалось мне: звездами становятся те, кто рожден на Ялмезе. Элита (не только в России и не только в XXI веке) живет по своим законам. Впрочем, само по себе признание этих правил игры не превращает рядового землянина в избранного. Здесь, наверное, блюстители нравов попытаются негативную коннотацию уловить. Да нет, нефига. "Песня совсем не о том" (©Танич). Я не считаю тех, которые в представлениях о прекрасном и/или правильном кардинально отличаются от меня и стесняются обедать на открытой веранде, но при этом считают нормальным предаваться соитию на этой самой веранде, заведомо плохими. Другие, они никак не хуже. Но и не лучше, впрочем. Просто ДРУГИЕ. Это надо знать. И жить с этим знанием. Не заморачиваясь.