Методы, которыми Фурье рассчитывал устранитьнепривлекательность труда, были основаны наверных наблюдениях, но он очень сильнопереоценил весомость своих аргументов. Ясно же,что количество труда, приносящее прямоеудовлетворение, столь мало может способствоватьудовлетворению потребностей, которые людисчитают настоятельными, что они охотно принимаюттяготы утомительной работы. Но предполагать, чтоесли рабочим разрешить в течение короткого срокаменять виды деятельности, то это приведет кзначительным переменам, -- заблуждение. Во-первых,сократится производительность труда из-зауменьшения сноровки и навыков работников,слишком часто меняющих вид деятельности, неговоря уже о том, что каждый переход с одногорабочего места на другое порождает потеривремени и труд будет вытесняться суетой. Аво-вторых, тот факт, что тягостность трудапревосходит прямое удовлетворение от него,только в небольшой степени объясняетсяутомлением от данной конкретной работы.Потому-то прямое удовлетворение от смены видаработы не таково, как было бы, если бы перваяработа вовсе не выполнялась. Очевидно, чтобольшей частью тягостность труда объясняетсяобщей усталостью организма и желанием избежатьлюбого другого принуждения к труду. Просидевшийнесколько часов за столом скорее предпочтетчасок порубить дрова, чем еще час провести застолом. Но его труд делается неприятным нестолько из-за потребности в переменах, сколькоиз-за продолжительности уже отработанноговремени. Продолжительность рабочего времениможет быть сокращена -- без уменьшенияпроизводства -- только за счет ростапроизводительности труда. Распространенноемнение, согласно которому на некоторых работахутомляется только тело, а на других -- толькоголова, это неверно. Всякий труд воздействует наорганизм в целом. Мы морочим сами себя в этомвопросе, потому что, наблюдая за чужим трудом,стремимся видеть только прямое удовлетворениеот труда. Чиновник завидует кучеру, так как хотелбы слегка развлечься ездой; но его зависть будетдлиться только до тех пор, пока удовольствиепревышает усталость. Точно так же охотой ирыболовством, альпинизмом, верховой ездой искачками занимаются ради спорта. Однако спорт --не работа в экономическом смысле. Человеквынужден принимать тяготы упорного труда тольков силу того, что малым трудом он не способенпрокормить себя, а вовсе не из-за дурнойорганизации труда.
Очевидно, что улучшение условий труда можетвести к росту производства при неизменнойтягостности труда или при неизменном объемепроизводства к снижению тягот труда. Ноулучшения условий труда нельзя добиться безроста издержек в размерах, допускаемых прикапитализме. В хорошо сработавшихся коллективахтруд доставляет большее удовлетворение, исовместная работа организуется везде, где онаможет быть введена без снижения чистого дохода.
Конечно, встречаются исключительные натуры,возвышающиеся над средним уровнем. Великийтворческий гений, увековечивающий себянетленными свершениями, не различает радости итяготы труда. Для такого человека творчествоодновременно и великая радость, и горчайшая мука,но прежде всего это внутренняя необходимость.Созданное не имеет для таких людей ценности: онитворят ради творчества, а не ради результатов.Результат не имеет для них ценности, ибо нет дляних ничего дороже самого процесса создания. Исозданное достается обществу не дороже, чемплоды другого труда. В сравнении с ценностьюрезультатов эта плата ничтожна. Поистине гений --дар Божий.
История жизни великих доступна ныне каждому. Исоциальный реформатор склонен рассматривать то,что он слышал о великом человеке, как общеесвойство людей. Множество людей склоннырассматривать способ жизни гения как типичныйобраз жизни простых граждан социалистическогообщества. Но не каждый является Софоклом [140] или Шекспиром, а стоять затокарным станком совсем не то же, что писатьгетевские поэмы или создавать наполеоновскуюимперию.
Легко увидеть природу иллюзий об удовольствияхи тяготах жизни в социалистическом обществе --иллюзий, нашедших отклик у марксистов. Здесь, каки во всех других вопросах организациисоциалистического общежития, марксизм двигалсявслед за утопистами. Открыто ссылаясь на идеиФурье и Оуэна [141] о необходимостивернуть труду "привлекательность, утраченнуюиз-за разделения труда", за счет такойорганизации труда, когда на каждую работуотводится самое непродолжительное время, --Энгельс усматривает в социализме такуюорганизацию производства, при которой"производительный труд вместо того, чтобы бытьсредством порабощения людей, стал бы средствомих освобождения, предоставляя каждомувозможность развивать во всех направлениях идейственно проявлять все свои способности, какфизические, так и духовные, -- где, следовательно,производительный труд из тяжелого бременипревратился в наслаждение" [151*]. И Маркс говорит о труде как обудовольствии: "На высшей фазекоммунистического общества, после того, какисчезает порабощающее человека подчинение егоразделению труда; когда исчезнет вместе с этимпротивоположность умственного и физическоготруда; когда труд перестанет быть толькосредством для жизни, а станет сам первойпотребностью жизни..." [152*]. Макс Адлер [142]обещает, что социалистическое общество "уж покрайней мере" не станет никого назначать наработу, "могущую оказаться тягостной" [153*]. Этивысказывания отличаются от утверждений Фурье иего последователей только тем, что здесь даже непредпринимается попытка сделать ихдоказательными.
Фурье и его последователи, однако, имели, кромесистемы смены видов деятельности, еще односредство, чтобы сделать труд болеепривлекательным: конкуренцию. Человек способен квысочайшим достижениям, когда его подстрекают ипsentiment de rivalite joyeuse ou de noble emulation [143]. В этомединственном пункте они признали преимуществаконкуренции, которую во всех остальных случаяхклеймили как пагубную. Если рабочие показываютплохие результаты, достаточно разделить их нагруппы: между группами немедленно вспыхнетяростная конкуренция, которая удвоит энергиюиндивидуума и неожиданно вызовет у всех ипachamement passione au travail [154*] [144].
Наблюдение, что конкуренция способствуетулучшению достижений, конечно же, верное, ноповерхностное. Конкуренция сама по себе невходит в число человеческих страстей. Усилия,вкладываемые в соревнование, имеют целью не самосоревнование, но некую внешнюю цель. Борьбаведется не ради самой борьбы, а ради награды,которая достается победителю. Но какие наградымогли бы вдохновить на соревнование работниковсоциалистического общества? Опыт показывает, чтотитулы и моральные почести ценятся не слишкомвысоко. Материальные блага, удовлетворяющиенекие нужды, не могут быть призами, посколькураспределение в принципе должно бытьнезависимым от индивидуальнойпроизводительности, а результатом усилийотдельного работника может быть стольнезначительная прибавка подушевого продукта,что ее можно и не считать. Простое удовлетворениеот выполнения обязанностей будет недостаточным:мы ищем другие стимулы как раз потому, что на этотнельзя положиться. Но даже если бы можно было нанего положиться, труд все-таки останетсятягостным. Сам по себе он не станетпритягательным.
Фурьеристы, как мы видели, считают основным всвоем решении социальных проблем то, что работастанет радостью, а не тягостью. [155*]К сожалению, средства, предлагаемые для такогопревращения, крайне непрактичны. Если бы Фурьедействительно смог показать, как сделать трудпривлекательным, он бы и в самом деле заслужил тебожественные почести, которые ему воздаютпоследователи. [156*] Но егопрославленное учение есть не что иное, какфантазии человека, который был неспособенувидеть мир таким, каков он есть.
Даже в социалистическом обществе труд будетисточником страданий, а не удовольствия. [157*]
3. "Радость труда"
Признание того, что труд не является источникомудовольствия, разрушает одну из главных опорсоциалистической доктрины. И вполне естественнонастойчивое желание социалистических писателейутвердить, что человеку свойственно природноестремление к труду, что труд сам по себе являетсяисточником удовлетворения и что тольконеблагоприятные условия труда вкапиталистическом обществе могут вытеснить этуестественную радость от трудовых усилий ипревратить ее в тяготу [158*].
В доказательство этого утверждения они усерднособирают высказывания рабочих современныхпредприятий о том, какое удовольствие приноситим труд. Они задают рабочим наводящие вопросы ичрезвычайно рады, когда слышат в ответ как раз то,что хотели услышать. Но из-за своей предвзятостиони не задумываются, нет ли между ответами иповедением опрашиваемых противоречия, котороенуждается в объяснении. Если работа per se [149]приносит удовлетворение, почему же рабочим еще иплатят? Почему они не платят нанимателю заудовольствие, которое им дает работа? Нет другоготакого места, где человек получал бы деньги за то,что доставляет ему удовольствие, и сам тот факт,что людям платят за их удовольствие, должен былбы навести на размышление. Ex definitione [150],труд не может приносить удовлетворениянепосредственно, потому что вообще трудомименуют деятельность, которая не даетнепосредственно приятных ощущений и которуюосуществляют только потому, что она косвенно,через продукт труда, становится источникомприятных переживаний, достаточных, чтобыкомпенсировать первичные неприятныеощущения. [159*]
Так называемая "радость труда", которуючасто используют в поддержку того взгляда, чтотруд приносит удовлетворение, а не муку, можетиметь три вполне различных источника.
Во-первых, удовольствие можно получать отизвращения сути труда. Когда государственныйслужащий злоупотребляет своим положением,зачастую внешне правильно и корректно выполняясвои обязанности, но при этом удовлетворяя свойинстинкт власти, или давая волю своим садистскимнаклонностям, или потворствуя своемусладострастию (при этом не обязательно всегдавоображать вещи, запрещенные законом илиморалью), то получаемое им удовольствие имеетисточником не сам труд, но определенныесопутствующие обстоятельства. Подобныесоображения приложимы и к другим видам труда.Психоаналитическая литература неустанноуказывает на то, сколь сильно такого рода вещивлияют на выбор профессии. Насколько такого родаудовольствия уравновешивают тяготу труда,отражается в уровне заработной платы: большийспрос на профессии, предоставляющие возможностидля такого рода извращений, ведет к понижениюзаработной платы. Работники платят за"удовольствие" тем, что зарабатывают меньше,чем могли бы.
Под "радостью труда" нередко имеют в видуудовольствие от выполнения задачи. Но здесьрадость дает скорее освобождение от работы, чемсама работа. Тут перед нами особый и крайнераспространенный вид удовлетворения, котороеприносит избавление от чего-то трудного,неприятного, мучительного, с чувством "ну вотвсе и кончено, наконец". Социалистическиеромантики и романтические социалистыславословят средние века как время, когдарадость труда ничем не ограничивалась. На самомделе у нас нет надежных свидетельствсредневековых ремесленников, крестьян иподмастерий относительно радости труда, но можнопредположить, что радость относилась скорее кзавершению труда и к возможности предатьсядосугу и удовольствиям. Средневековые монахи,которые в сосредоточенной тиши монастырейкопировали рукописи, оставили нам знаки болеенадежные и истинные, чем утверждения нашихромантиков. В конце многих превосходныхманускриптов мы читаем: "Laus tibi sit Christe, quoniam liberexplicit iste" [151].[160*] To есть:"Слава Богу, что труд закончен", а вовсе не"потому, что труд принес наслаждение".
Но мы не должны забывать о третьем -- и самомважном! -- источнике радости труда:удовлетворение от того, что работа выполненастоль хорошо, что обеспечит нужды самогоработника и его семьи. Такого рода радость явнокоренится в том, что мы назвали косвеннымудовольствием труда. Работник наслаждается тем,что в своей трудоспособности и в своеммастерстве видит основу своего существования исвоего социального положения. Он наслаждаетсятем, что в общественном состязании достиглучшего положения, чем другие. Он наслаждаетсятем, что в своей трудоспособности видит орудиебудущего экономического успеха. Он гордится тем,что может делать что-то "настоящее", т. е. то,что общество ценит и за что оно платит. Никакоедругое чувство не способствует самоуважениюбольше, чем это, столь часто приводящее кпреувеличенной и смешной вере в собственнуюнезаменимость. В этом чувстве здоровый человекчерпает силу для признания того, что он можетудовлетворить свои желания только ценой тягот иусилий. Как говорится, во всем можно найтиположительную сторону.
Из трех источников того, что мы можем назвать"радостью труда", первый, возникающий иззлоупотребления условиями труда, будет снесомненностью существовать и всоциалистическом обществе. Как и вкапиталистическом обществе, он будет достояниемузкого круга. Два других источника радости,даруемой трудом, должны полностью иссякнуть.Если разрушить связь между результатами труда идоходом работника, как и должно быть сделано всоциалистическом обществе, работнику всегдабудет казаться, что на него нагрузили слишкоммного. Разовьется чрезмерное,неврастеническое отвращение к труду, которое мысегодня можем наблюдать практически во всехгосударственных учреждениях и внационализированных компаниях. Когда оплататруда определяется неизменным штатнымрасписанием, каждый уверен, что он перегружен,что как раз на него возлагают слишком многовсего неприятного и что его достижениянедооцениваются и плохо вознаграждаются. Изтаких переживаний возникает угрюмая ненависть ктруду, которая отравляет даже удовольствие отзавершения работы.
Социалистическое общество не можетрассчитывать на "радость труда".
4. Стимулы к труду
Долг гражданина социалистического общества --трудиться на общество в меру своих сил испособностей. В ответ он получает право на долю вобщественном продукте. Тот, кто неоправданноуклоняется от выполнения своего долга, будетприведен к послушанию обычными методамигосударственного насилия. Руководителиэкономики будут обладать столь большой властьюнад отдельными гражданами, что невозможнопредставить себе, чтобы кто-либо мог постояннопротивостоять им.
Однако недостаточно, чтобы гражданепунктуально являлись на свои рабочие места ипроводили там предписанные часы. Они должныдействительно трудиться.
В капиталистическом обществе рабочий получаетплату, соответствующую ценности произведенногоим. Статичная, или естественная, ставказаработной платы устанавливается на такомуровне, что работник получает продукт своеготруда, т. е. все, что может быть вменено его труду [161*]. А значит, сам работник озабочентем, как повысить производительность своеготруда. Это относится не только к сдельной работе.Уровень повременной оплаты также зависит отпредельной производительности данногоконкретного труда. В конце концов, используемыесистемы оплаты труда не влияют на уровень оплаты.Величина заработной платы всегда тяготеет кстатичной ставке, и повременная схема оплаты непорождает исключений.
Но при всем том повременная оплата труда даетнам возможность наблюдать, как протекаеттрудовая деятельность, когда у работника естьощущение, что он работает не на себя, посколькуотсутствует связь между его работой ивознаграждением. При повременной оплате болееискусный работник не имеет побуждений делатьбольше некоего минимума, обязательного длякаждого. Сдельная оплата побуждает кмаксимальной активности, повременная -- кминимальной. В условиях капитализма социальноеотрицательное воздействие этой тенденцииповременной оплаты труда сильно смягчается тем,что ставки повременной оплаты различных видовтруда многоступенчаты. Рабочий заинтересованнайти такое рабочее место, на котором требуемыйминимум труда достаточно высок, но под силу ему,поскольку вместе с ростом минимальныхтребований к труду растет и заработная плата.
Только когда мы отходим от принципа,связывающего ставки повременной оплаты синтенсивностью труда, схема повременной оплатыначинает отрицательно влиять на производство.Это особенно заметно на рабочих местах,принадлежащих государству и муниципалитетам.Здесь в последние десятилетия не толькопостоянно снижались минимальные требования ктруду отдельного работника, но и были отброшенывсе стимулы к лучшей работе, например разноеотношение к работникам различных профессий иквалификаций, быстрое продвижениепредприимчивых и способных работников на лучшеоплачиваемые должности. Результаты такойполитики ясно показывают, что работник проявляетсерьезное усердие, только когда он знает, что онза это получит.