Коллективизму нечего противопоставить новойсоциальной теории. Непрерывно повторяющиесяобвинения, что эта теория недооценивает важностьсоllectiva, особенно таких, как Государство и Нация,показывают только, что коллективизм не заметил,как влияние либеральной социологии изменилопостановку проблем. Коллективизм более непытается создать законченную теориюобщественной жизни; все, что он можетпротивопоставить своим противникам, -- этоостроумные афоризмы, и не больше. В экономике, также как в общей социологии, он проявил своюсовершенную бесплодность. Не случайногерманский гений, одолеваемый социальнымитеориями классической философии от Канта доГегеля [67], втечение долгого времени не мог произвести ничегопутного в экономике, а те, кто прорвал заклятие(сначала Тюнен и Госсен, затем австрийцы КарлМенгер, Бем-Баверк и Визер), были свободны откакого-либо влияния коллективистской философиигосударства. [68]
Сколь мало коллективизм был способен обойтитрудности по развитию собственной доктрины,лучше всего видно из того, как он обошелся спроблемой общественной воли. Опять и опятьговорить о Воле государства, о Воле народа, обУбеждениях народа -- это далеко не способобъяснить, как именно возникает коллективнаяволя социальной группы. Поскольку она всущественнейших моментах отличается от волиотдельного индивида и даже вполнепротивоположна ей, коллективная воля не можетвозникнуть, как слагаемая индивидуальныхволеизъявлений. Каждый коллективист находитсвоеобычный источник коллективной волисообразно собственным политическим, религиозными национальным убеждениям. В сущности,совершенно одно и то же, полагается ли источникомсверхъестественная власть короля или священникалибо она истолковывается как качествоопределенного класса или народа. ФридрихВильгельм IV и Вильгельм II были вполне убеждены,что Господь наделил их особой властью, и эта вера,несомненно, подстегивала их сознательные усилияи укрепляла их. [69] Но наука столь же малоспособна доказать истинность этой веры, как идоказать истинность религии. Коллективизм --явление политическое, а не научное. И все егосодержание суть ценностные суждения. [70]
Коллективизм в целом всегда благосклонен кидее обобществления средств производства,поскольку это близко его мировосприятию. Но естьколлективисты, которые защищают частнуюсобственность на средства производства,поскольку верят, что такой порядок болееблагоприятен для общества в целом [58*]. В то же время, даже внезависимости от влияния идей коллективизма, можноприйти к убеждению, что частная собственность насредства производства менее благоприятна дляцелей всего человечества, чем общественнаясобственность.
Глава III. Социальный порядок и политическое устройство
1. Политика насилия и политика договора
Господство принципа насилия не ограничено,естественно, сферой собственности. Дух доверияисключительно к мощи, ищущий основблагосостояния не в соглашении, но внепрекращающемся конфликте, пронизывает всюжизнь. Все человеческие отношения былиустановлены в соответствии с "правомсильного", которое на деле есть простоотрицание Права. Это не был мир. В лучшем случае --перемирие.
Общество возникло из мельчайших объединений.Круг объединяющихся ради взаимного мира былсначала очень ограничен. Круг расширялся шаг зашагом тысячелетиями, пока мирный союз исообщество международного права не охватилибольшую часть человечества, отделив его дикуюполовину, живущую на нижних этажах культуры. Невезде внутри цивилизованного сообщества принципдоговора был равно могущественным. С наибольшейполнотой он был признан во всем, что касалосьсобственности. Слабее всего он соблюдался там,где речь шла о политическом господстве. В сфереиностранной политики он утвердился лишьнастолько, чтобы установить законы войны,несколько ограничивающие принцип насилия. Кромеслучаев арбитража, представляющих собойнедавнее достижение, споры между государствамидо сих пор по большей части разрешаются силойоружия. Это традиционнейшая древняя правоваяпроцедура; битвы, в которых выносят решение,подобно судебным дуэлям древнего права должныподчиняться неким правилам. Тем не менее, было быложью утверждать, что в межгосударственных делахстрах перед иностранным насилием являетсяединственным фактором, который удерживает меч вножнах. [59*]Силы, тысячелетиями действовавшие вмеждународной политике, поставили ценность миранад прибылью победоносной войны. В наше времядаже могущественнейший воитель не можетигнорировать правовую максиму, согласно которойвойна должна иметь основательные причины.Воюющая сторона вынуждена теперь доказывать, чтоведет правую войну и что война этаоборонительная либо, по крайней мере,превентивно оборонительная, такова важная даньпринципу Закона и Мира. Каждая политика, открытопринимавшая принцип насилия, вызывала противсебя мировую коалицию, которой, в конце концов, иподчинялась.
В социальной философии либерализмачеловеческий разум впервые приходит к осознаниютого, что принцип мира превосходит принципнасилия. В этой философии впервые человечестводает себе отчет в собственных действиях. Онасрывает романтический нимб, который всегдаокружал власть. Война, учит либерализм,губительна не только для побежденных, но и дляпобедителей. Общество возникло в результатемирного труда; сущность общества --миротворчество. Не война, а мир -- отец всех вещей.Только хозяйственная деятельность создаетбогатство; не военное ремесло, а труд приноситсчастье. Мир созидает, война разрушает. Народыбольшей частью тяготеют к миру, потому что ониосознают преобладающую пользу мира. Онипринимают войны только во имя самозащиты;агрессивных войн они не хотят. Только князьяхотят войны, ибо надеются приобрести деньги, вещии власть. Дело народов -- помешать исполнению ихжеланий, лишив их средств для ведения войны.
Любовь либералов к миру проистекает не изфилантропических чувств, как пацифизм БертыЗутнер и ей подобных. [72] В этойлюбви нет мрачности, обычной у многих, ктопытается одолеть романтизм кровавой страститрезвостью международных конгрессов. Этопристрастие к миру -- не благотворительная игра,которая, впрочем, уживается с прочимиубеждениями. Просто такова социальная теориялиберализма. Кто настаивает на единствеэкономических интересов всех народов исохраняет безразличие к размерам национальнойтерритории и форме национальных границ, ктонастолько отошел от коллективистских идей, чтовыражения типа "честь государства" звучатдля него полной бессмыслицей, для того просто несуществует оправданий для агрессивной войны.Либеральный пацифизм есть порождение социальнойфилософии либерализма. То, что либерализмвыступает в защиту собственности и отрицаетвойну, есть два выражения одного и того жепринципа. [60*]
2. Социальная функция демократии
Во внутренней политике либерализм требуетполнейшей свободы выражения политическогомнения, устройства государства в соответствии сволей большинства; он требует, чтобы законысоставляли представители народа и чтобыправительство, которое представляет собойкомитет народных представителей, было подчиненозакону. Мирясь с монархией, либерализм простоидет на компромисс. Его идеалом остаетсяреспублика или, по крайней мере, призрачнаямонархия по английскому образцу, ибо его высшийполитический принцип -- самоопределение людейкак индивидов. Тщетно обсуждать, является ли этотидеал демократическим или нет. Современныеавторы склонны вводить различие междулиберализмом и демократией. Похоже, что у них нетясного представления ни о том, ни о другом. Аглавное, лелеемые ими взгляды на правовые основыдемократических установлений заимствованыисключительно из круга идей доктриныестественного права.
Вполне может быть, что большинство либеральныхтеоретиков пытались поддерживатьдемократические установления, также ссылаясь нато, что они соответствуют воззренияместественного права о неотчуждаемости правачеловека на самоопределение. Но мотивы, которымиполитические движения оправдывают своитребования, не всегда совпадают с причинами,вынуждающими их к действию. Зачастую легчедействовать в политике, чем ясно видеть конечныемотивы собственных действий. Старый либерализмзнал, что демократические требования неизбежнопорождаются всей его социально-философскойсистемой. Но было не вполне ясно, каково ихдействительное место в этой системе. Этимобъясняется та неопределенность, которая всегдапроявляется по основным вопросам; этим такжеобъясняется безмерная преувеличенностьпсевдодемократических требований тех, ктоприсвоил имя "демократ" исключительно себеи таким образом противопоставил себя либералам,не заходившим столь далеко.
Значение демократических формгосударственного устройства не в том, что онибольше любых других соответствуют естественными врожденным правам человека; не в том, что лучшелюбого другого вида правления демократиявоплощает идеи свободы и равенства. Отвлеченноговоря, человеку столь же мало присталопозволять управлять собой, как и позволятькому-либо работать за него. Что гражданинразвитого общества чувствует себя свободным исчастливым при демократическом режиме, что онсчитает его лучшим, чем любая другая формавласти, и что он готов к жертвам ради достижения иподдержания такого порядка, - все это опять-такине следует объяснять тем, что демократиядостойна любви сама по себе. Дело в том, что онавыполняет функции, без которых невозможнообойтись.
Обычно отмечают, что важная функция демократии-- отбор политических лидеров. В демократическойсистеме назначение на важнейшие постыопределяется конкуренцией в обстановке полнойгласности, свойственной политической жизни, и вэтой конкуренции, как принято думать, обычнопобеждают самые достойные. Не очень понятно,почему демократия должна оказаться непременноболее удачливой, чем автократия илиаристократия, в отборе людей для управлениягосударством. В недемократических государствах,как показывает история, политически одаренныелюди нередко пробивались наверх, и одновременнонельзя утверждать, что в демократиях всегдалучшие попадают на должное место. По этомувопросу враги и друзья демократии никогда недоговорятся.
Истинное значение демократических формустройства государства совсем в ином. Их функция-- поддерживать мир, избегать насильственныхпереворотов. В недемократических государствахточно так же только правительство, имеющееподдержку общественного мнения, можетрассчитывать на устойчивость. Сила всехправительств не в оружии, но в том духе, которыйподчиняет правительству все оружие. Правящаягруппа, всегда являющаяся малым меньшинствомсреди подавляющего большинства, можетприобрести и удержать власть, только расположивнастроение большинства в свою пользу. Есличто-либо изменяется, если те, от чьей поддержкиправительство зависит, теряют уверенность, чтоони должны поддерживать именно этоправительство, тогда почва, на которой держатсявласти, подорвана и рано или поздно им придетсяуйти. Правители и режимы в недемократическихгосударствах могут быть изменены тольконасилием. Режим правления и люди, потерявшиеподдержку народа, бывают сметены восстанием, иновый режим и новые люди занимают их место.
Но каждый насильственный переворот стоит кровии денег. Приносятся человеческие жертвы, иразрушения тормозят хозяйственную деятельность.Демократии пытаются предотвратить такиематериальные потери и сопровождающие ихпсихические потрясения, гарантируя согласиемежду волей государства (как она выражаетсячерез органы управления) и волей большинства. Этодостигается тем, что государственные органыставятся в зависимость от воли существующегобольшинства. Во внутренней политике такреализуется то, что пацифизм мечтает осуществитьво внешней политике. [61*]
Что только это является решающей функциейдемократии, становится ясно из аргументов,которые противники демократии чаще всеговыдвигают против нее. Русские консерваторы,несомненно, правы, когда указывают, что русскийцаризм и политика царя одобрялись громадноймассой русских людей, так что дажедемократическое устройство не могло бы датьРоссии другого правительства. Русские демократытакже не имели иллюзий по этому поводу. Покабольшинство русского народа (вернее, политическизрелая его часть, имевшая возможность влиять наполитику) стояло за царизм, русское государствоне нуждалось в демократических формах правления.Однако отсутствие демократических формправления стало роковым для России с тогомомента, когда возникло расхождение междуобщественным мнением и политической системойцаризма. Раздор между волей государства и волейнарода нельзя было уладить мирными методами;политическая катастрофа оказалась неизбежной.Что верно для царской России, столь же верно и дляРоссии большевистской; это так же верно дляПруссии-Германии и для всякого другогогосударства. Как ужасны были последствияФранцузской революции, которые Францияпсихически так никогда и не изжила! Какбесконечно много выиграла Англия от того, чтосумела избежать революций с XVII века!
Очевидно, что большая ошибка отождествлятьдемократию с революцией или даже простоуподоблять их. Демократия не только нереволюционна, но она всегда стремится исключитьреволюцию. Культ революции, насильственногопереворота любой ценой, особенно характерный длямарксизма, не имеет ничего общего с демократией.Либерализм, осознавая, что для достиженияэкономических целей человеку необходим мир, истремясь в силу этого к устранению всех причинвражды внутри страны и за рубежом, требуетдемократии. Жестокость войн и революций в глазахлиберала всегда зло, которое так или иначенеизбежно, пока нет демократии. Однако даже когдареволюция представляется почти неизбежной,либерализм пытается спасти людей от насилия. Онне оставляет надежды, что философия можетнастолько просветить тиранов, что онидобровольно откажутся от прав, препятствующихсоциальному развитию. Шиллер [75] говорит как либерал,когда у него маркиз де Поза умоляет короля датьсвободу мысли [76]; аисторическая ночь 4 августа 1789 г., когдафранцузские дворяне добровольно отказались отсвоих привилегий, и английский закон о реформах1832 г. показывают, что эти надежды не были вполненапрасными. [77] Либерала не приводит ввосторг самоотверженная грандиозностьмарксистских профессиональных революционеров,которые жертвуют тысячами жизней и разрушаютплоды вековых трудов. Здесь вполне хорошхозяйственный подход: либерализм желает успеханаименьшей ценой.
Демократия -- самоуправление народа, егоавтономия. Но это не значит, что все должны равносоучаствовать в законодательстве иадминистрации. Прямая демократия возможнатолько в малых группах. Даже небольшой парламентне может вести всю работу на пленарныхзаседаниях; следует избирать комитеты, и всяосновная работа выполняется отдельными людьми:спикерами, докладчиками и, прежде всего авторамизаконопроектов. В этом окончательноедоказательство того, что массы следуют занемногими лидерами. Что люди вовсе не равны, чтонекоторые рождаются быть лидерами, а некоторые --ведомыми, этого не могут изменить дажедемократические установления. Все не могут бытьпервопроходцами: большинство этого и не хочет, даи нет у него нужных сил. Идея, что при настоящейдемократии люди будут проводить время в советеподобно членам парламента, возникла изпредставления о древнегреческомгороде-государстве периода упадка; но при этомупускается из виду тот факт, что такие общинывовсе не были демократиями, поскольку исключалииз общественной жизни рабов и всех тех, кто необладал всей полнотой прав гражданина. Там, гдевсе должны трудиться, "чистый" идеалдемократии становится нереализуемым. Стремлениеувидеть демократию реализованной именно в этойневозможной форме есть не что иное, какпедантское доктринерство в стиле естественногоправа. Чтобы достичь целей демократическихустановлений, необходимо только, чтобызаконодательная и административная работаследовала воле большинства народа, и для этихцелей непрямая демократия вполне хороша.Существо демократии не в том, что каждый пишетзаконы и управляет, но в том, чтобы законодатели иуправляющие на деле зависели от воли народа,чтобы их можно было мирно заменить в случаеконфликта.
Такое понимание снимает многие аргументы какдрузей, так и недругов народовластия,направленные против реализуемости демократии [62*].Демократия не делается менее демократичнойоттого, что лидеры выделяются из массы, чтобыпосвятить себя целиком политике. Подобно любойдругой профессии в обществе с разделением трудаполитика требует всего человека; отполитиков-дилетантов нет никакой пользы [63*]. Дотех пор, пока профессиональный политик зависитот воли большинства и может выполнять только то,за что и получил большинство голосов,демократический принцип не нарушен. Не требуетдемократия и того, чтобы парламент былминиатюрной копией картины социальнойстратификации в стране, так что если большинствонаселения составляют крестьяне и промышленныерабочие, то и в парламенте они же составляли быбольшинство. [64*]Свободный джентльмен, который играет большуюроль в английском парламенте, юрист и журналист впарламентах романских стран, возможно,представляют народ лучше, чем лидеры профсоюзови крестьяне, которые внесли дух запустения впарламенты Германии и славянских стран. Еслипредставители высших социальных слоевдействительно исключены из парламентскойдеятельности, эти парламенты и формируемые имиправительства не могут представлять волю народа.Высшие слои, состав которых сам по себе естьрезультат отбора, производимого общественныммнением, оказывают на умы людей влияние, далекопревосходящее их скромную численность. Если ихне допускать в парламенты и правительства каклюдей, неподходящих для власти, возникнетконфликт между общественным мнением и мнениемпарламента, и этот конфликт сделает трудным, еслине вовсе невозможным, функционированиедемократических институтов. Внепарламентскиевлияния скажутся и на законодательном процессе,и на администрировании, ибо интеллектуальноевлияние исключенных из политической жизни неможет быть удушено менее достойными элементами,заправляющими в парламенте. Ни от чегопарламентаризм не страдает так, как от этого;здесь мы должны искать причины плачевного упадкапарламентов. Ведь демократия -- не власть толпы, ичтобы соответствовать своим задачам, парламентдолжен включать лучшие политические умы нации.
Тяжко исказили идею демократии те, кто,преувеличивая концепцию естественного права осуверенности, трактуют ее как безграничноегосподство volonte general [78], Вдействительности нет существенной разницы междунеограниченной властью демократическогогосударства и неограниченной властьюсамодержца. Увлекающая наших демагогов и ихсторонников идея, что государство может делатьчто угодно, и никто не должен препятствоватьисполнению воли суверенного народа, принеслабольше зла, чем маниакальный цезаризмвырождающихся князьков. Все это порожденопредставлением о государстве как носителеполитического могущества. Законодательчувствует себя свободным от всех ограничений,поскольку он почерпнул из теории права, что весьзакон восходит к его воле. Эта небольшая путаницапредставлений имеет очень большие последствия,когда законодатель принимает свою формальнуюсвободу за действительную и верит, что он стоитнад естественными условиями общественной жизни.Возникающий из-за этого неверного пониманияконфликт показывает, что только в рамкахлиберализма демократия оказываетсяфункциональной. Демократия без либерализма --пустая форма.