- Да. В любое время, жена всегда дома, никакой готовки, прогулки, и лепить не надо, а вот чтобы было тепло общения, чтобы мальчик вырос добрым, чутким…
- А сколько он тебе платить будет? - Борис Никитич до слез смеялся над предложением. - Ты и детная, и с подходом к детям. Меньше чем на тысячу не соглашайся! У них, видимо, зона мерзлоты, все излучают холод, а тебя нанимают растапливать льды. Напиши рассказ: "Жизнь Коляши в морозильнике". Но для этого сначала проникни туда. Помнишь, английский фильм, как под видом гувернера в респектабельную семью просачивается разоблачитель социальной несправедливости…
Посмеялись и разошлись… Телефончик, правда, папа мне оставил. На черный день.
- Любопытный народец! - Борис Никитич пританцовывает на месте. Холодно. Темно. Мы стоим на остановке, ждем автобуса. - Заочно доверяет нам свои сокровища, а если бы мы с тобой оказались вурдалаками?..
Мысль развить не удалось. Подъехал автобус и увез Бориса Никитича.
Дома, только я села за машинку, явилась дочь с подарками - рисунками, свернутыми в трубку и нанизанными на проволоку:
- Выбирай - какой!
- В середине.
- А ты пока печатай, печатай, - как мясо с шампура дочь снимает с проволоки скрученные рулоны. - Вот этот ты выбрала? Мышка чистит зубы красной зубной пастой. Подходит?
- Вполне.
Теперь она присоседилась с краешка стола, рисует.
- Похоже на гориллу?
- Похоже.
Дети мне никогда не мешают. Напротив, их присутствие вносит в жизнь порядок. Вселяет надежду.
Рассыпьте бисер!
Стоило нажать на кнопку дверного звонка, раздался оглушительный плач. Сначала один голос, затем вступила вторая девочка. От меня они шарахнулись. Уцепившись за ноги мамы, уползли в комнату. "Закрой дверь!" - донеслось сквозь всхлипывание.
Мне ничего не оставалось, как отправиться в кухню. Там курил бодрящийся отец малюток. Рев не утихал. Мы пили чай, курили. Задавая папе вопросы, я не слышала ответов: детский отчаянный ор стоял в ушах, надо было что-то делать. Сейчас же. Срочно.
Помню, я вдруг резко встала и пошла в комнату. Не глядя на Аню и Таню, прибившихся к маме с боков (плакали ли они в ту секунду - не помню), села к ним спиной, достала коробку пластилина и принялась лепить. Лепка успокаивает меня, как иных вязание. Вылепила кошку, котят. Видимо, наступила полная тишина, поскольку всё, что я говорила кошке и котятам, звучало неестественно громко.
Мы с кошачьей компанией горевали, что перепутали адрес, попали не в ту квартиру. Туда, куда мы намеревались идти, нас ждали. Там были приготовлены сосиски и молоко. Здесь и кормить нас нечем. К тому же такой мороз. Затем я встала, положила кошку с котятами в наскоро вылепленную корзинку и двинулась к дивану. Еще вспомнила вслух, что несла детям в тот дом, где нас ждут, коробочку с бисером. Где же она? Ах, да, в кармане. Бисер я "нечаянно" рассыпала. Эх, теперь кошке с котятами до ночи подбирать. Пока все до единой бисеринки не подымем - не уйдем. А тут пришли не в тот дом, да еще бисер просыпали.
Аня и Таня подползли к моим ногам. Их милая мама была напряжена, как струна. Пока дети подбирали с полу драгоценности, я учила маму лепить корзинку - чтобы куда-то ссыпать собранный бисер. Да, я щедрая, пусть меня здесь не хотят, а я все равно люблю всяких детей, и подарки им тоже люблю дарить.
Корзинку оказалось вылепить просто. Девочки справились с этим, отойдя от меня на почтительное расстояние. Всё. На сегодня хватит. Надо ретироваться.
В тот день был жуткий мороз, но мне было жарко. Щеки горели, а внутри образовалась какая-то сладкая пустота. Отец малышек провожал меня до автобусной остановки. Спрашивал, как это все произошло, - ведь уже полгода, как они не подпускают к себе взрослых. Я не знала, что ответить.
Следующий мой приход прошел гладко. Аня и Таня доверились мне. Мы лепили, вернее, я лепила их руками, которые они не отдергивали. Обучаемы девочки были прекрасно. Наш с ними контакт я считала упроченным. Теперь нужно было, чтобы в моем присутствии в квартиру кто-то позвонил. Например, пусть соседка придет за солью. Все равно кто. Оказалось - родители с соседями не знакомы, и нет таковых, кто мог бы прийти к ним за солью. Не страдают ли родители аутизмом? Нет, они оба деликатные, стеснительные, ежесекундно краснеют. Тогда идем в гости! К детям. У меня были в этом районе знакомые дети. Родители засомневались - надо ли так спешить? Сомнения имели основания. Но интуиция подсказывала - надо ловить момент, форсировать. Не дать опомниться.
И мы пришли в гости к детям.
Это было испытанием. Первый час у обеих болел живот. "У нас дома собака. Нам надо к собаке", - твердили они про выдуманную собаку. Дети в группе, заведомо подготовленные мной, проявили не то что предельную, "запредельную" терпимость. Они им всё дарили и всё прощали. Ко второму часу контакт начал налаживаться.
Мама девочек держалась на славу. Если бы она поддалась панике, мы бы все проиграли. В конце занятий дарились подарки. Занятия стали регулярными - раз в неделю гостеприимный дом наполнялся детьми, мы лепили, рисовали, а потом пили чай с печеньем.
Теперь девочки стали не просто контактными, а агрессивно общительными. Главное мы преодолели, теперь следующей задачей стало научить их дружескому, братскому общению. На это ушло гораздо больше времени, чем на сражение с аутизмом.
Да, думаю, никакого аутизма, описанного детским врачом (по его просьбе я поехала к Ане и Тане), не было. Что же было?
Дело в том, что девочки дважды побывали в реанимации в боксе. Во второй раз врач скорой помощи (по рассказу мамы) с ними играл, шутил, а потом и увез туда же, в бокс реанимации, где они и в первый-то раз кричали сутками напролет.
Сложилось отношение к взрослому миру как враждебному, где покажутся добрыми и веселыми, а потом заберут в машину и увезут от папы с мамой.
Упорство, с каким девочки полгода отказывались от общения со взрослыми, усугублялось их двойничеством. Вдвоем их противостояние было, по-видимому, действительно мощным. И по всем признакам подходило под аутизм.
Сейчас девочки уже в первом классе. Все у них нормально.
А с их мамой, моей ровесницей, мы подружились. Меня пленили ее терпение и выдержка. Редко, признаюсь, я нахожу в родителях "трудных" детей такую моральную поддержку, такое умное послушание, какое обнаружила мама Тани и Ани.
Один на один
В нашей студии было оборудовано фойе с цветным телевизором - для родителей. В подвале ДЭЗа, где нас с детьми приютили, таких удобств нет. Родители сидят здесь же, поодаль. Их лица мне примелькались. Но вот однажды увидела незнакомку. Инспектор?
Нет, не инспектор, родительница. Откуда-то она узнала, что я лечу аутизм. Хочет привести на занятия своего сына. Я объяснила, что это ошибка, у меня был один случай, с девочками-близнецами, но у них не было аутизма. Мать семилетнего "аутиста" не отступает: она читала мои книги, она почему-то уверена, что именно я справлюсь с Игорем.
Итак, они прибыли в следующую субботу на занятия.
Начал Игорь с того, что ударом кулака смял наш картонный дворец, вылил на него сверху бутылку клея, укусил за руку соседку, оплевал всех, кто был рядом с ним. Все происходило так стремительно, что я растерялась. Поведение Игоря вызвало настоящий шок у детей. Они сгрудились по другую сторону стола. Вокруг Игоря образовалась мертвая зона. Родители с недоумением и ужасом наблюдали за "новеньким". Мать Игоря держалась спокойно. Видно, все это ей было не в новинку.
- Наколдуй царство - вопил Игорь.
Я послушно расставляла на столе бумажные башенки со шпилями (останки царства), но тотчас раздавался крик:
- Расколдуй царство. Я не хочу его. Расколдуй немедленно!
Стало ясно: Игорь не сможет заниматься в группе. И дорога назад заказана. Заниматься с ним придется индивидуально.
Жили они на противоположном от меня конце Москвы. Три часа дороги - ничто по сравнению с теми испытаниями, которым подверг меня Игорь в первый месяц занятий. Стоило мне начать лепить, Игорь взбирался на стол, ложился на него животом и бил ногами. А то нападал на меня со спины, неожиданным прыжком валил со стула, душил, царапал.
При этом Игорь умел читать, писать, проявлял незаурядные способности к математике. Однако общался он на уровне грудного ребенка. Когда младенец тянет мать за волосы и норовит ткнуть пальцем ей в глаз, он не помышляет причинить ей боль, он стремится к взаимодействию.
Иногда, в минуты просвета, Игорь пытался лепить. Но из-за зажатости кистей рук ему это почти не удавалось, он вскипал и снова набрасывался на меня. Однажды он где-то раздобыл прыгалку и, выждав момент, когда я уткнусь в пластилин, заполз за мой стул, набросил прыгалку мне на шею. Я чуть не задохнулась. Не соображая, замахнулась на Игоря. Он заревел и выпустил прыгалку из рук.
Бывают переломные моменты в отношениях людей. Когда открывается нечто не подлежащее анализу. Это состояние фиксируется. Картина момента: Игорь сидит против меня. Ладони, испорченные экземой, с болячками на костяшках пальцев, закрывают его глаза, в которые мне настоятельно необходимо взглянуть. Сейчас же!
Слышу свой голос:
- Все прошло, Игорь, все прошло.
Руки медленно сползают с лица, будто снимают с него маску.
- Все прошло, - повторяю, глядя в глаза Игорю. - Будем лепить.
Игорь раскрывает коробку. Он услышал меня.
- Что лепить?
Так состоялся наш первый разговор.
Позже сама собой возникла идея научить Игоря лепить простейшие предметы с тем, чтобы задействовать их в игре "на контакты".
Игорь - вербальный ребенок. За его словесными тирадами не стоят "материальные" понятия. Лепка их формирует. Вылепленные предметы должны взаимодействовать друг с другом нормально (мать прижимает к себе младенца) и аномально (мать бьет, мучает своего ребенка).
У Игоря есть собака Трезор - предмет истязаний. Собаку слепить трудно. Человека проще. Но мне нужно было, чтобы Игорь слепил собаку, именно собаку, и вот для чего: я буду выступать в роли мальчика (Игоря), а он - в роли собаки (Трезора). Я буду нападать на собаку, чтобы смять ее в лепешку. Он - оборонять Трезора от моих агрессивных нападок.
Не без моей помощи Игорь вылепил Трезора. Я дала ему время полюбоваться на Трезора, а потом сказала:
- Играем. Ты - Трезор, я - мальчик Игорь. Сейчас я сомну твою собаку!
"Мальчик Игорь" делает прыжок через весь стол, набрасывается на "Трезора".
- Не трогай, не надо, я больше не буду! - кричит Игорь.
Игра продвинула нас в нужном направлении. Игорь открыл, что другому может быть больно. Что другие способны что-то чувствовать.
Началось выздоровление через игру. Игорь стал лепить сам, часами. Прежде без матери он не мог и линию провести, теперь он не нуждался в ее постоянном присутствии.
К весне я рискнула присоединить к нам двух соседских девочек. Их Игорь знал. Девочки пришли на занятия не без опаски. Весь двор боялся Игоря, что естественно. Но Игорь повел себя по-джентльменски. Я назначила его учителем. Проиграв со мной множество ролей, он легко вошел в новую роль. А учителя - не бьют. В этом он успел убедиться.
Теперь Игорь учится в школе. Пока у него свободный режим посещений. Он много рисует и лепит. Зажатость кистей рук практически прошла.
Грань между нормальным ребенком и ребенком с отклонениями весьма расплывчата. Доводя поведение до общепринятой нормы (у нас это послушание, конформизм) с помощью транквилизаторов, мы добиваемся временного комфорта. Мы не понимаем, что медикаментозное воздействие на детскую психику приводит к необратимым изменениям личности. У нас миллионы детей "успокаивают" и "нейтрализуют" варварским способом. Искусствотерапия требует времени и терпения. Она построена на сугубо индивидуальном подходе. С лекарствами проще: растолок таблетку, присыпал сахарным песком - и тишина. А если подумать о будущем?..
Мать Игоря вела себя безупречно: не вмешивалась в происходящее, не вбегала в комнату на каждый крик сына. В первый месяц она ни разу не спросила: "Как успехи?" Она положилась на меня.
Как врач по нескольким симптомам распознает болезнь, так педагог по поведению ребенка распознает причину его внутреннего неблагополучия. Врач знает, к чему приведет запущенная болезнь. Педагог знает, чем чреваты замеченные им отклонения. Близкие больного и родители ребенка могут даже и не подозревать о серьезности происходящего. Иногда и не следует ставить их об этом в известность. Если они не мешают, можно работать.
И тогда "неизлечимые" недуги удается вылечить.
Маленький лорд
Книга шведского писателя Юхана Боргена "Маленький Лорд" повествует о мальчике, в котором с раннего детства обнаружилась тяга к злу. Она была настолько сильной, что задушила добро. Это печальный феномен, и не единственный. Двойник Маленького Лорда - Жан де Мирбаль из романа Франсуа Мориака "Подростки былых времен". За душу мориаковского подростка сражался сам аббат, но и ему не удалось вызволить ее из когтей зла. Не припомню русских авторов, взявшихся за анализ такого явления. Но это не значит, что у нас его нет. На моих глазах за пять лет удивительный, тонкий мальчик Антон превратился в семейного узурпатора. Причины такой метаморфозы Жана де Мирбаля, Маленького Лорда и Антона сходны. Активная, болезненная непереносимость фальши. Отвращение к ритуальной ласке, к жесткому распорядку, навязанному взрослыми. Бунт, но расчетливый, с извлечением собственной выгоды. Нерушимая правильность матери, ее лживое спокойствие, фарисейство и темная взрослая жизнь вызывали в Маленьком Лорде чувство протеста, провоцировали его на мелкие пакости. Мелкие пакости, развратившие душу, впоследствии привели к духовной катастрофе - он стал предателем.
Антон впервые пришел в нашу студию в четыре года. Светленький мальчик, на удлиненном лице глаза с туманцем, под белым воротничком рубашки тоненький шнурок, завязанный на бант. Семья - в полном составе. Папа - мама, бабушка - дедушка. Водят - по очереди. В анкете рукой матери написано: "Антон трудный, плохо сходится с детьми, обидчивый, нервный. С рождения страдает сильной аллергией".
Выделялся ли Антон чем-нибудь? Да. Обостренной реакцией на фальшь. Слащавые интонации в голосе учительницы английского языка (я, признаюсь, их тоже с трудом выносила) сразу его оттолкнули. И он твердо заявил: на английский не пойдет.
Караул! Все дети идут на английский, Антон - ни в какую. "Ну и что? Пусть не ходит". - "А как же он будет учиться в школе?"
Недавно я напомнила маме Антона этот эпизод. "Что вы, ваша студия - его единственное светлое воспоминание. Разве и там уже были конфликты?!"
Что еще отличало Антона? Чувство недетской ответственности. Он боялся сделать что-то не так, боялся обмануть доверие. Этот мотив я сразу уловила и сказала Антону, что не жду от него ничего такого, что и дети и взрослые могут ошибаться и нет на свете людей, кто бы всегда все делал правильно.
"Мои родители никогда не ошибаются, - вздохнул тяжело Антон, - и бабушка с дедушкой все делают правильно". Однако в тоне не было уверенности. Он как бы вызывал меня на спор, он жаждал, чтобы я его убедила в обратном.
Семья была очень довольна поведением Антона в студии. Он сдружился с ребятами, был доброжелателен в оценках чужих рисунков и скульптур и даже стал посещать английский. Неохотно, но за компанию. Когда учительница английского языка назвала его при мне Антошенькой, мальчик вдруг резко побледнел, глаза сделались стальными. Это было затаенной ненавистью. Именно ненавистью. Позже он перестал себя сдерживать.
Помню, как провожали детей в школу. Антон был напряжен, расставание со студией далось ему нелегко. Словно он отправлялся на войну.
На этой войне зло боролось с добром. Когда за спиной надежный тыл - есть надежда на победу добра. С разлукой шанс победы зла повышался.
Первый класс. Первое полугодие. Звонит мама Антона.
- Помогите! Он такое вытворяет, мне даже произнести стыдно. Избил бабушку. Сначала какой-то цепью, потом ударил азбукой, прямо по голове. Выбежал больной на балкон. С ангиной, зимой! Сказал, что не уйдет с балкона, пока не получит письмо от доброго Карлсона.
Мы встретились с мамой Антона у метро "Аэропорт". Она уже прочла тонну книг, все подходило в лучшем случае под аутизм, в худшем - под шизофрению. Нужен срочно врач-психиатр. Я попыталась ее успокоить - в конце концов дело не в диагнозе. А в том, что ему плохо, тягостно. Значит, надо помочь ему выйти из тупика. Изменить тактику поведения. Исключить то, на что он так болезненно реагирует. Лечение таблетками - не моя область. "Попробуйте опишите все, что произойдет с ним на будущей неделе. И привезите мне дневник", - предложила в заключение.
Дневник за неделю был составлен добросовестно. На первой странице - режим для Антона, на второй - режим для остальных членов семьи. Время происходящих событий указано с точностью до минуты. Также было указано, какое отклонение от режима повлекло незапрограммированное действие Антона и как трудно было ввести режим в русло. На подготовку уроков отводилось два часа, а Антон сидел по четыре часа, и под большим нажимом бабушки. После обеда, в 14.00, спрятал бабушкины очки. Искали сорок минут, из-за чего сорвалась прогулка, и т. д. и т. п.
Разумеется, Антон спрятал очки, чтобы бабушка не смогла проверить домашнее задание. Жесткий порядок и контроль несносны для ребенка, который и без того страдает от гипертрофированного чувства ответственности.
- Он и вас побьет, если вы не перестанете контролировать успеваемость, если сейчас же не оставите его наедине с ошибками в тетрадях. Пусть не учится на одни пятерки. Зачем ему быть отличником? - сказала я маме Антона.
Психолог сказал то же самое. Не убедило. Пошли к психиатру. И покатилось…
Учительница повысила голос на Антона - Антон наотрез отказался идти в школу. "Не пошли бы. Нет, потащили волоком. Почему?" - "Потому что стоит один раз позволить…" - "Нельзя сменить школу, если классная руководительница не может найти верного тона с учеником? Или перейти в параллельный класс?" - "Тогда мы так и будем прыгать из школы в школу". - "Приводите его ко мне на занятия".
Пришел. Лепим из глины. Вижу, весь урок Антон лепит кубик, зализывает грани, старается, чтобы было ровно-преровно. Дотрагиваюсь до его рук - потные. Это не просто повышенная возбудимость, теперь это - повышенная тревожность. У Антона - невроз. Его надо освободить в первую очередь от семейной опеки. Но у нас нет колледжей с пансионами - не в интернат же сдавать при любящих родителях! Вот тебе и "кубик-рубик". После живых, свободных работ в студии - мертвая глина в кубе, немой крик: "Не тронь меня, я вещь в себе, не подступай ко мне, все равно не откроюсь!"
После того урока Антон больше не пришел. Передал с мамой записку: "Мне некогда. В школе много задают. А пока домашнее задание не сделаешь - из дому не выйдешь".
Пойти в школу? Поговорить с учителями? Этично ли вмешиваться в учебный процесс, когда ничего нельзя втолковать любящей маме?