Четвертый класс. Организуем встречу "студийцев" у Антона дома. Ребята выросли, рассуждают по-взрослому, друг перед другом выставляются. А у меня с собой глина. Кто хочет пирожные? Никто. Все хотят - лепить. Убрали сладости со стола, постелили клеенку.
- А давайте все делать, как тогда: мы будем лепить, а вы рассказывать. Про знакомого, или про Человека-Тучу, или Гвоздика-на-небе…
Оказывается, они все помнят. И просят вернуть вдохновенную атмосферу дошкольного детства.
За час уставили весь стол скульптурами. И у Антона уже не кубик, а целая композиция: кошка гонится за мышью. Когда-то игра в кошки-мышки его пугала, теперь - и пугает, и восхищает одновременно. Он уже почувствовал дыхание взрослого мира, где все непременно или жертвы, или палачи. Кто же теперь Антон - кошка или мышка? Судя по одинаковой выразительности обеих фигур - и то и другое. В школе - мышка, дома - кошка, пантера, рысь. Двуликий Янус.
Праздник кончился. Что же было праздником? Возвращение к детству. Как и раньше, все - за одним столом. Старые привязанности, повзрослевшие дети - теперь они рассказывают анекдоты, и счастливый Антон смеется громче всех.
Опять звонит его мама:
- Нужен тот психолог, что обследовал Антона в первом классе.
- В чем дело?
- Все делает назло. Учительница по природоведению похвалила его за ответ - теперь он назло не учит природоведение.
Непрошибаемая система: школа - Антон - родимый дом. Вместо разомкнутой - наглухо закрытая.
- Знает ли Антон, что в жизни есть несчастные дети, что вообще в мире не все в порядке?
- Ну и что?
- Да пойдите вместе с ним в дом ребенка, принесите мешок подарков.
Пауза затянулась. Мама обдумывала мое странное предложение.
- Удивите сына тем, что вас заботит что-то помимо его успеваемости и поведения.
- Вы это серьезно?
- Вполне.
До сих пор мама не нашла времени, чтобы удивить Антона таким открытием. Она его щадит. Вдруг это его травмирует, а он и без того грозится сбежать из дому…
- От благих дел еще никто не травмировался.
- Пусть он сперва отдохнет летом, и уж тогда…
- А как он будет отдыхать летом?
- Пойдем с ним в поход.
- А не лучше ли в деревню, к коровам и гусям? Он же так любит природу!
- Нет, тогда он нас всех затерроризирует. Скажет, скучно.
- А вдруг не скажет?
Подумала, подумала:
- Нет, у него слабые мышцы.
Больше мама Антона не звонит. Думаю, залечили мальчика таблетками. А поскольку я была категорически против таблеток, то и звонить мне совестно. Или уже не нужно. Под транквилизаторами детки становятся смирными и о побегах не помышляют.
Семья Антона типична. Эти люди не видят чужого горя, у них все регламентировано, и гости приходят только по субботам. В воскресенье будет возможность отоспаться. Они-то как раз и аутичны, поскольку замкнуты на себе. Вчетвером калечат одного ребенка, который оказался неординарным. Разумеется, при таком ходе дел в Антоне разовьются жестокость и мстительность и мир пополнится еще одним Маленьким Лордом. Такая печаль.
Истукан в юбке
- Познакомьтесь, это Риточка!
В середине урока в класс с ревом "въехала" девочка. Бабушка тащила ее за руку, Риточка упиралась. Вырвавшись от бабушки, она бросилась на пол, распласталась на нем.
- Риточка, тетя по лепке рассердится!
Бабушка сгребла Риту в объятия, водрузила, бьющуюся в истерике, на стул. Сама села рядом. Для чего велела малышке соседке перейти на другое место.
- Вон свободный стул, - указала бабушка малышке, - мы здесь устроимся. Что задано лепить? - обратилась она ко мне.
Под натиском бабушки я растерялась. Тем более что Рита продолжала реветь и у детей уже стали надуваться губы и набрякать веки.
- Вот видишь, Риточка, детки нас жалеют, - объяснила бабушка внучке, пытаясь удержать ее на стуле. Рита все же вывернулась и убежала. Через десять минут они вернулись снова.
- Мы договорились с Риточкой, она больше не будет плакать. Она хочет немножко покомандовать здесь, надеюсь, это допустимо?!
Тон бабушки возражений не предполагал. Небольшого роста, полногрудая, со значком на груди и жаждой мести в душе (педагог проявил жестокосердие - не бросился к плачущей, не умолял ее остаться), она была настроена решительно. То, что мы чем-то занимались здесь в их отсутствие, не имело значения.
- Слушать меня! - повелела Риточка, подняв вверх указательный палец. - Здесь я распоряжаюсь. "Распоряжаюсь" - так и сказала.
- Задаю лепить колобки. Всем!
Дети оторопели. Смотрели на меня, ища защиты.
- А ты нам покажи, как лепить колобки, - предложила я.
- И не собираюсь, - ответила Рита, - не хочу руки пачкать. Ляля, - обратилась она к бабушке, - я же тебе говорила, что не буду лепить, буду только распоряжаться. Или я рассержусь и снова уйду.
Я не стала удерживать Риту. Бабушка смерила меня взглядом:
- Вы не педагог, а истукан в юбке.
Дети рассмеялись. Смешно - истукан в юбке!
- Над вами даже дети смеются, - укорила бабушка Ляля.
- Вы дура дурацкая, - подвела итог внучка.
С тем они обе и удалились.
После занятий бабушка отловила меня в туалете. Я отмывала руки от глины.
- Поймите же вы! - бабушка Ляля приблизилась ко мне вплотную. - Какого труда мне стоило затащить ее в класс! У нас родители за границей, она боится мужчин с усами, боится, когда ее забирает на воскресенье вторая бабушка. Что у вас за манера отворачиваться, когда с вами говорят! - взвизгнула бабушка Ляля.
Если я и отвернулась, то помимо воли.
- Я готова идти навстречу каждому ребенку, - сказала я ей, - но я не шла и не пойду на поводу. Ни у кого. Ни у детей, ни у их бабушек.
Потом состоялся разговор с завклубом.
- Ты знаешь, кто она такая?! - завклубом шепотом, с придыханием произнесла имя бабушки Ляли. Мне оно ничего не говорило, видимо, особая ведомственная знаменитость. - Как ты смеешь не пускать девочку на урок?! Тебе подавай дебилов и заик, вот тут ты распускаешь хвост, а нормальную хорошую девочку вышвыриваешь из класса! От одного слова Елены Петровны…
Завклубом воздела руки, словно одно слово Елены Петровны могло обрушить потолок, обратить только что отремонтированный кабинет заведующей в руины.
Однако бабушка Ляля не спешила наказывать всех за мои прегрешения. Она выделила хороших. Подарками. Заведующей преподнесла японский зонтик, Борису Никитичу - японский тоже календарик с голой дивой. Остальных казнила своим невниманием: Рустама за то, что он с усами, а Риточка не переносит буквально усатиков, рыдает от них; Татьяну Михайловну за то, что от живописи грязь - Риточка измажет очень хорошенькое японское платьице, ну а со мной - ясно.
Предметы, которые вели "нехорошие", баба Ляля сочла нецелесообразными. Раз Риточке это не нужно, значит, и остальные дети могут спокойно прожить без лепки, живописи и логического мышления, которое по глупости развивал в детях Рустам.
Баба Ляля ввела новые предметы - "Подготовка к школе" и "Рисование". Простыми карандашами, чтобы не испачкать платьице.
Но все это было не сразу, не с бухты-барахты. Смена предметов и педагогов пока еще только намечалась в бабы-Лялином уме, и о грандиозных этих замыслах не знал никто, кроме заведующей. Мы же, кустари-одиночки, продолжали свое одинокое дело. Размышляли о том, как помочь Риточке и можно ли вообще что-то сделать с ней при бабе Ляле. Рите всего пять лет. Может ли пятилетний ребенок быть монстром? Как перевоспитать маленькую девочку с замашками фюрера? Они с бабушкой ощущают свою полную власть над нами, педагогами, как это возможно?
Борис Никитич считал, что нужно набраться терпения и исподволь, шаг за шагом, приводить обеих в чувство. Наверное, он был прав. Теоретически. Он и предположить не мог, какие планы зреют у бабушки Ляли, пока мы тут сидим и рассуждаем, как им помочь.
Наша "параллельная акция" не удалась. Фюреров не перевоспитывали, напротив, поощрялиих замашки. Те, кто посмеет проявить неудовольствие при виде ребенка, который "здесь распоряжается", будут сметены с дороги. Эта участь ждала и нас, бестолковых гуманистов.
Часто потом я спрашивала себя: если бы знала, чем кончится мое непослушание, нежелание идти на поводу бабушки и внучки, нашла бы способ примирения? Тот самый разумный компромисс, к которому нас готовят с детства, чтобы легче было прожить?
Нельзя играть в игру, не зная правил. Как-то один мой состоятельный знакомый купил в Баку на черном рынке игру, а инструкцию к ней не приложили. Игровое поле, фишки, карточки с какими-то цифрами, волчок, зары - все было, кроме инструкции. И плакали его денежки!
Правилам игры можно обучиться по инструкции. Если она есть. И если ты этого хочешь. Я никогда не хотела и не хочу обучаться играм злых людей. У них свои расклады и ходы, свой язык и понятия. Бороться с ними можно, только соблюдая правила грамматики зла. Такие правила есть, ими пользовались и очень известные тираны, и масса людей, подпавших под их влияние.
Противостоять злу можно, если по отношению ко злу занять бескомпромиссную позицию, самую неудобную во все времена. Неразумно из-за одного ребенка терять целую школу, сотню детей. Цель не оправдывает средства. А если все-таки оправдывает?..
Играем в дочки-матери
Урочное время вышло, а расходиться не хочется. Решили поиграть в дочки-матери.
Мы с Борисом Никитичем - родители, а это - все наши дети. Наши дети нам нравятся. Поскольку был вечер, то мы как будто укладываем их спать (и они по команде закрывают глаза и обмякают). Но перед сном положена сказка. Какие сказки им нравятся? Чтобы хорошо начиналось и… плохо кончалось?
- Нет, нет, - сразу проснулись, - такую не надо.
- Тогда пусть она плохо начинается и…
- Хорошо кончается!
На правах всеобщей мамы рассказываю сказку, а Борис Никитич тем временем снимает - в фонд будущей книги.
Сказка про известного им Человека-Тучу, который, когда огорчался, в тучу превращался, и из него шел дождь, а в особо тяжелых случаях - град. В школе ему двоек не ставили - боялись ливня, а для предупреждения учителей папа Человека-Тучи приделал ему табличку на грудь: "Если сильно огорчаюсь, сразу в тучу превращаюсь". После школы Человек-Туча пошел работать на завод, где сплошное железо. Его поругал начальник, Человек-Туча огорчился, и от дождя заржавели все станки. Пришлось ему искать другую работу.
Дальше следовало хождение по мукам Человека-Тучи, везде одни неприятности, и вот в конце концов Человек-Туча пришел работать с детьми, играть с ними, кормить вкусным обедом, водить на прогулки в красивые края - сколько он работает в должности Друга Детей, ни разу не огорчился и не причинил ни дождя, ни града.
- А где же он, интересно? - спросил Виталик, многозначительно глядя на Бориса Никитича: опознал в нем Человека-Тучу.
- Да, дети, - признался "папа", - мама рассказала вам мою историю.
- Тогда покажите, как вы тучнеете!
- Я разучился. Слишком долго жил в тепле и радости. Теперь уж из меня какой дождь!
- А вот из меня идет дождь, но я этого чужим не показываю - сказала Анечка, та, что превращалась в ржавчину.
Начались массовые превращения. Кто стал надутым пузырем: дотронься пальцем - лопну, кто - хитрой лисой, кто - облаком.
Только новенькая девочка Леночка ни в кого не превращалась. Спрятавшись за колонну, она громко плакала - так, чтобы всем было слышно.
- Нога болит, - объяснила она мне.
Я уложила ее на банкетку в коридоре, ощупала ногу - ничего.
- А теперь встань, наступи на ногу - прошло?
Лена встала и снова легла.
- Болит. Внутри.
Дети покидали музыкальный класс, их встречали родители, быстро одевали и уводили из клуба. За Леной никто не приходил.
Мы с Борисом Никитичем уже решили отвести Лену домой сами - вдруг она заболевает гриппом и от этого ломота в ногах и тут явился папа.
- Вставай, чего развалилась, - обратился он к ней. - Опять шея болит?
- Нога.
- С утра была шея. Накостылять бы тебе, притвора! Вставай сейчас же!
Лена молча встала и пошла одеваться.
Пока она застегивала пальто, надевала сапоги, папа жаловался на "чертову девчонку".
На следующем уроке я спросила у нее, прошла ли больная нога. Они ничего не ответила и вышла из класса. Потом снова пришла села за стол.
Мы лепили чудо-дерево. Лена не хотела ни лепить, ни рисовать, но попросила сделать ей из проволоки колечко. Я сделала. Она бросила его на пол и ушла.
- Она на всех уроках так, - сказали дети. - То уходит, то приходит.
- Что-то не то, - усомнился Борис Никитич, - вроде мы с тобой были образцовыми родителями, детей своих не обижали, рассказывали им сказки на ночь, правда, ужином не кормили. Слушай, а может, она просто голодная?
Борису Никитичу приходят на ум простые разгадки.
Принесла я десять бубликов. На группу. Пока они отмывали руки от пластилина, я навешала бубликов на проволочное дерево.
Довольные дети едят бублики, Лена надела бублик на запястье, крутит, как хула-хуп. Покрутила, бросила его на стол и опять ушла.
- Бублик возьми! - крикнула Анечка ей вслед.
- А подавись ты этим бубликом! - ответила Леночка.
- Почему эта девочка злая? - спросила Аня. "Может, привьется дичок к нашей яблоне?" - думали мы с Борисом Никитичем.
Прошел месяц. У Лены всякий раз что-то болело. Посреди любой самой, казалось, увлекательной игры девочка вставала и покидала класс, хлопнув дверью. Побродив в коридоре, она подходила к классу, открывала дверь и застывала в нерешительности.
Папа по-прежнему являлся за ней позже всех. Маленький, сутулый, в кургузом пальто из кожзаменителя, он буквально падал с ног от усталости. Пока Лена одевалась, он дремал. Ему, уставшему на работе, было не до дочери, не до студии, не до эстетики. Говорить с ним было бесполезно, и я решила дождаться маму.
И она пожаловала. В дорогой шубе, в фирменных очках с наклейкой. Зажав Лену между колен, раздраженно всовывала пуговицы пальто в петли.
- Суй ногу быстро, что я сказала! (Лена вставила ногу в сапог.) Когда ты научишься сама одеваться!
У Лены на рейтузах - дыры, кофточка в пятнах, пострижена кое-как, зато у мамы - роскошная прическа.
- Вы педагог? - вычислила мама Лены (поскольку ни детей, ни родителей в холле нет, - стало быть, я и есть педагог). - скажите, можно что-нибудь сделать из моей бестолковщины?
"Бестолковщина" стояла по стойке смирно в клещах материнских ног.
- Она очень хорошая девочка, - завела я обычную песню
- Добра с три короба! - Мама отпустила Лену и встала. - Смотрю, от вашей эстетики - никакого проку. Зря ходим. Ладно, двигай, чудовище!
И они двинули. Я услышала, как Лена жалуется маме, что у нее болит глаз.
- Ничего у тебя не болит, хватит морочить голову! - отозвалась любящая мать.
Лене хочется одного - чтобы ее пожалели. А за что жалеть? За больную ногу. За больной глаз.
Недоласканные, сурово воспитываемые дети идут на то, чтобы симулировать болезнь. Им все равно, каким образом вызвать к себе сочувствие.
Мне доводилось встречаться с взрослыми Ленами. Они согласны на любое, самое тяжелое медицинское исследование, лишь бы доказать всему миру, как тяжело они больны, что им на самом деле плохо, что они на самом деле нуждаются в жалости и сострадании.
Знакомясь с историями болезни симулянток, истерических психопаток, я видела, что все, без единого исключения, росли в семье непонятыми, заброшенными, необласканными.
Нравственность формируется в поколениях. У мамы Лены тоже были родители. Наверное, они хотели, чтобы их дочь была не "хуже других, образованная и обеспеченная". Так и вышло. Дорогая шуба надета на человекоподобное существо, чей взгляд спрятан под очками с наклейкой. А ведь она тоже когда-то была ребенком.
Только совместными усилиями можно предотвратить беду, которая грозит Лене. Ни я, ни Борис Никитич, ни десять студий эстетического воспитания, вместе взятые, ничего не смогут сделать вне контакта с семьей. Как установить душевный контакт с шубой и солнцезащитными очками?!
Вот так, играя в дочки-матери, мы обнаружили "неблагополучную" мать. Ее дочери нужна помощь со штампом "cito!". Если бы Борис Никитич оказался взаправдашним Человеком-Тучей, из него бы тотчас хлынул град. Или снег. Дело-то идет к зиме.
"Птичие рынак папугаи они гаваряце…"
Все рисунки, что дарят мне дети или отдают на хранение (дома их выкидывают!), получают прописку на стенах нашей квартиры. Так совпало, что рисунки детей, о которых постоянная боль, разме. стились на кухне. И это законно - в кухне я провожу большую часть домашнего времени.
На подвесном шкафу - "Птичие рынак папугаи они гаваряце онтон исмен и барис". Клетки пусты, Антон, Семен и Борис сидят на жердочках. А вот папа Нины за роялем. Удивительно схвачено сходство. На рояле написано "вел", наоборот - "лев", из него вылетают ноты, ноты-птицы, поющие звуки. На следующем рисунке - папа за столом, над ним - клетка с попугаем на жердочке, сверху свисает люстра. Это мир Нины. Мир, которого больше нет. Папа ушел от мамы, попугай улетел, любимая люстра осталась в бывшей квартире.
- Возьмите мои рисунки, - толстая грустная Нина вручает мне кипу шедевров. - Мама все равно выкинет.
- Это ужасный ребенок, она все жилы может вытянуть, - Нинина мама, этакий Вечный Сон, зевает, потягивается, нисколько не стесняясь моего присутствия. - Захотелось ей собаку - всё, хоть ложись на пороге и не пускай ее из дому. Принесет собаку, я ее вышвырну. Смотрю, другую с помойки тащит. Может, вы ей объясните, что при моем положении иметь еще собаку в доме…
Разведенные родители живут в одном подъезде. Новая жена отца не пускает Нину к ним, а новый друг мамы Нину "не терпит".
- Сейчас все разводятся. - Нинина мама с трудом подавляет очередной зевок. - И никто так безобразно себя не ведет, как моя. Она этим беспардонно пользуется. Вот Тоня, например, спит и видит, когда ее родители разведутся.
Тоня - подруга Нины. Ее рисунки тоже висят у меня на кухне. Рядом с Ниниными. "Портрет мамы" - пышной красавицы под японским зонтом. Мама уходит из дому, в дождь и серость, но зонт над ней - яркий. "Дом для рыб" - с лестницами и трамплинами. Рыбы - прирожденные гимнастки. Все - в купальниках и резиновых шапочках.
Я уговаривала Тонину маму отдать девочку в художественнуюшколу, что как раз напротив них, из окна видать, и школа - приличная, да ей некогда: третий год разводится с Тониным отцом. Когдатут заниматься "юным дарованием" - успеть бы накормить, отправить в школу и проверить, "что она там наваляла в домашнем задании".
- Елена Григорьевна, а почему родители детей не спрашивают, хотим мы рождаться или нет?