- А вы знаете, - ласково сказала она, - а ведь у меня стекло. Прямо вниз. По пальцам. Значит, точно - левая теперь будет как правая. - И вышла, с удивлением рассматривая свою обретшую подвижность руку.
- Послушай, научи! - снизу вверх заглядывая в глаза Алу, проговорил Джамшед. - Давно мечтаю научиться исцелять.
- Разве?
- Да. Чувствую в себе такое призвание.
- Ты знаешь… Ведь у меня нет времени.
- Ты не подумай, что я не учился. Я учился!
- Где?
- В университете.
- На кого?
- На учителя истории. Да только со второго курса ушёл. Тошно мне там стало.
- Не получится, наверное, Джамшед.
- У меня получится! Я знаю. Мне один мулла говорил. Сказал, есть во мне что-то от Аллаха.
Ал пожал плечами.
- Да что хочешь тебе сделаю. Деньги, вижу, тебя не интересуют - так я по горам много хожу. Раскопки делаю. Сам! Такие места нахожу! Тебе - всё покажу! Монеты старинные можно выкопать. Черепа! Да что там - целые скелеты! Змей вместе будем ловить. Их будем убивать!
- Нет, - твёрдо сказал Ал. - Я тебя учить не буду.
- Почему?
- Слишком агрессивен. Не получится.
- А-а-а!.. Алексей-акя! - приторно улыбаясь, мелкими шажочками вошёл в комнату главарь. - Вам чего-нибудь не хватает? Может быть, вы бы чего-нибудь хотели? - Ал понял, что и невестка тоже успела кое-что рассказать.
Дальше… Дальше Ала усадили во главе стола - на самое почётное место.
Он сидел во главе стола-дастархана, неудобно, по-азиатски, подобрав под себя ноги, и его просили сказать духовное наставление. Вы представляете?! Горы, логово, да ещё в стране, где родственники-мусульмане почитали за величайший нравственный подвиг зарезать своего, если он становился христианином, там, где перед едой, молясь, по-арабски наизусть могли прочесть суру, просили его, русского христианина, сказать духовное наставление!!
Вот уж точно - по Евангелию: "Будет проповедано по всему лицу земли!"
Разумеется, уже здесь можно было бы сказать: да, благ психокатарсис! Но это лишь начало приключений.
Потом… Потом Ал, пресытившись приторным восточным гостеприимством, ушёл в горы работать над двумя давно задуманными рассказами. И очень плодотворно провёл там две недели. Но жил он на краю окружённого горами огромного макового поля, не понимая его опасности. Ведь Ал к своим тридцати пяти годам ухитрился не знать, что из маковой соломки изготовляется очень выгодный для торговцев смертью наркотик - опиум. И через две недели там его ночью захватила другая банда, на этот раз пришлых, чужих, которые не знали, что Рустам-ака распорядился во всех окрестных кишлаках, чтобы Алу были все условия. Во второй было всё совершенно иначе. Лечить было некого. Они хотели развлечься, да немедленно - поиграть, надругаться. Но и тут помог психокатарсис, впрочем, другой его уровень. Для Ала же это было острое… удовольствие, что ли? - ночная погоня, под ногами невидимые в темноте кобры, неожиданные повороты событий…
Но воевать и даже выживать - дело не столь уж хитрое, поэтому, минуя эту ступень психокатарсиса, мы сразу переходим к ещё более высокому его уровню. Многие, ох как многие пребывают в заблуждении, что в брачных (интимных) предпочтениях существует лишь одна, якобы всеми вожделенная, вершина - взаимопонимание. Но это не так. В действительности, вершин две. Причём многим кажется, что штурмуют они одну, и о том, подбирая слышанные ими когда-то слова и фразы, рассказывают, но на самом деле упорно, не отдавая себе отчёта, карабкаются, срываясь вновь и вновь, на вершину другую, противолежащую.
Как у кукол с вывернутыми назад головами, в зрачках их глаз отражается склон первой вершины, и, доверяя глазам, они верят, что они точно там, но в действительности телом они льнут к неровностям совсем другого, ими не замечаемого склона - противоположного.
Казалось бы, что может быть проще: всего лишь надо осмыслить, что в эротических предпочтениях мужчин и женщин вершин не одна, а две, и вот оно - переосмысление жизни и её победное освоение. Но так ли уж всё просто?..
Продолжение авантюрного сюжета ещё будет (да какое!), будут и экскурсы в эротические тайны (да ещё какие!), но прежде, чтобы обогащение души шло психокатарсически, необходимо осмыслить несколько терминов. Благодарная, надо сказать, работа ума!
На последних страницах книги есть словарь новых терминов и переосмысленных понятий. Если сомневаетесь в значении употребляемого в тексте слова, то очень полезно в словарь заглянуть. Текст сразу же приобретает дополнительную глубину.
Часть первая
Пространство психокатарсиса
Глава первая
А помнишь?
Дороги и близки сердцу те люди, которым можно сказать: "А помнишь?"
Таня Кузминская-Берс
В. (Ласково снизу вверх заглядывая ему в глаза): А помнишь, как мы с тобой в первый раз встретились?
П.: Ещё бы! Конечно, помню!
В.: А в чём я была тогда одета, помнишь?
П.: М-м-м-м… Что-то очень красивое… В серый свитер, который так тебе идёт, и…
В.: Ничего ты не помнишь! На мне было вот это самое вишнёвое платье.
П.: Ах, да-да-да… Конечно! Я просто оговорился… Вот это вишнёвое платье. Очень хорошо помню.
В.: Помнишь! Так я тебе и поверила! А вот на тебе была коричневая рубашка. И синяя куртка.
П.: Разве? Ужас! Старая, заслуженная куртка. Заслуженней не придумаешь. Её надо было бы выкинуть ещё лет пять назад. Или десять.
В.: Не надо выкидывать! Давай её сохраним. Как память!
П. (Он попытался не улыбнуться, чтобы она не заметила, как ему приятно это слышать, и попытался поверить, что не улыбнуться ему удалось.): Хорошо, раз тебе так хочется… Вообще-то мне всё равно, в чём ты тогда была. Разве дело в одежде? Я ничего, кроме твоих глаз, не заметил. Ну, может быть, ещё нос.
В.: И что же ты там такого в них разглядел?
П.: Что тебе приятно на меня смотреть.
В.: Неужели?
П.: Да.
В.: А ещё что?
П.: Глаза твои сильнее всего меня поразили не при первой встрече, а при второй, когда в коридорчике столкнулись, тогда, на Хаббардовских курсах.
В.: А там что разглядел?
П.: Что ты допытываешься? Я тебе уже рассказывал!
В.: Ну и что? Мне приятно послушать. Почему бы тебе и не рассказать? Ты же - писатель!
П.: Писатель. А ты - читатель. Только читают-то не ушами. Рассказывать - это совсем другой дар. Рассказчика. А я - писатель. Пишу то есть. Писатели очень часто рассказывать и не умеют… А история нашей с тобой встречи (да и всего вслед за ней происшедшего!) удивительна настолько, что хоть сейчас - за пишущую машинку.
В.: Не надо! Только не сейчас!
П.: Нет сыйч-час!!.. А в коридорчике… В общем-то, поразило то же самое, что и в первый раз на семинаре. Странные, очень странные глаза. Глаза человека, попавшего в беду, и одновременно - ребёнка. Да, обиженного ребёнка, который почему-то ждёт помощи от меня… Знаешь, когда женщине за тридцать, а взгляд по-прежнему доверчиво-детский - это… Это… Словом, за этим стоит что-то особенное… Это - душа. Я сейчас, возможно, рационализирую, домысливаю причины моих чувств, но… Но взгляд, действительно, был детский, с поселившейся в нём болью; болью, явно вторгшейся извне. Ты тогда, на занятиях, шла не одна, женщину какую-то, помню, вперёд пропустила, всего-то и было у нас секунды две - что я мог тебе успеть сказать?..
В.: Ты мне сказал: здравствуй.
П.: Да? Значит, так и было. Да, только и было - мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, что ты будешь моей… Во всяком случае, в постели.
В.: Какой ты, однако, опытный! С женщинами!
П.: Опытность здесь ни при чём. Случалось, считывал мысли у некоторых. Раз даже у шестилетней девочки биографию предков до третьего колена считал, если не до четвёртого. Но то был редчайший случай. Да и проверить была возможность… А тут… Женщина? Ребёнок?..
В.: И поэтому ты запаниковал? Ты во вторую нашу встречу так паниковал, так паниковал, что мне даже неудобно было.
П.: А как было не паниковать? Мы тогда на перерыв вышли, спустились на первый этаж и только на диван сели, так ты сразу свой странный рисунок, пейзаж с берёзкой, достала и показываешь, вот, дескать, таким ты меня представляешь. И тут тебя понесло! Дескать, какое тебе в оккультизме прочат большое будущее, про экстрасенсорику, про всякие твои сверхспособности, и прочее, и прочее…
В.: Да! А ты…
П.: Да! А теперь представь состояние человека, христианина, более того, христианского писателя, несколько лет проработавшего переводчиком богословской литературы, а потому богослова, который, если и не разбирается в оккультизме, то, во всяком случае, на этот счёт не заблуждается - и вдруг женщина, которая ему по-настоящему понравилась, сообщает, что она оккультистка… Да ещё большое будущее… Да ещё и с чего начинает - с рисунка!..
В.: Не знаю, что со мной тогда сталось. Вообще-то я об оккультизме довольно уже давно никому не рассказываю (стыжусь, что ли?), а тут с тобой меня… прямо как распирало - дай ему всё скажу! Просто удивительно! Я себя не узнавала! Ну и, естественно, про оккультизм тоже…
П.: А моё тогда состояние представляешь? Плюс исполненные болью глаза, но при этом - детские! Что было делать?.. Свои убеждения высказывать? В противовес оккультным? Или уйти?.. Или молчать?.. Запаникуешь! Вот я с тобой о своих убеждениях даже и не заикался аж целых полтора месяца!
В.: Да, так и было. То есть ты, конечно, со мной спорил, не соглашался… И я видела: что-то не то… Не как у всех…
П.: Если и спорил, то весьма иносказательно. А потом… Потом после первой твоей на диване лекции (с демонстрациями!) о том, какая ты вся из себя оккультистка, и притом даже среди них необыкновенная, я тебя взялся проводить…
В.: Да, ты хотел остаться заниматься ещё на одну пару, на этом хаббардовском "Общении для `одитора", но мне надо было идти, и ты тут же сказал, что тоже уходишь, только собраться надо. И пошёл переодеваться. А в дверях…
П.: А в дверях, уже почти на улице, я спросил: а можно тебя проводить? А ты сказала…
В.: "Ты это уже делаешь".
П.: А на следующий день ты мне позвонила по телефону и говоришь, что всю ночь из-за меня не спала, плакала, и тебе необходимо "по делу" со мной встретиться. Представляешь, что я должен был подумать??! Некая сверхоккультистка из-за меня не спит, плачет - что бы это значило? И что это: по делу? Какое может быть у оккультисток дело? Я насторожился и спрашиваю: "В метро тебя устроит?"
В.: И что же я сказала?
П.: Ты сказала: "Да, устроит". Я: "Ветка метро у нас одна, концы только противоположные, давай тогда встретимся посередине". Ты сказала: "Давай". Я говорю: "Где?" Ты говоришь: "На "Проспекте Мира"". Я говорю: "Хорошо". А сам про себя думаю: ничего себе середина! Насколько ближе к себе назначила! К тебе только четверть пути, ко мне - все три. Я даже и не подумал, что ты уже целый план разработала!
В.: Скажешь тоже! Никакого плана. Я и не думала.
П.: А зачем - думать? Ты очень, как выясняется, целостно делала! Что я не знаю, что в очень ответственные моменты женщины не думают? Если бы ты всё прорабатывала только на логическом уровне и наперёд для себя решила, куда ты меня поведёшь, и мне об этом сказала, я бы наверняка не пошёл. А так, очень нейтрально: на лавочке в метро - поговорить. По делу. Хорошо, встретились. Ты мне: давай наверх поднимемся. Хорошо, поднимемся, почему бы и не подняться? А потом чувствую, по твоему шагу, что ты не просто так прогуливаешься, а весьма целенаправленно ведёшь. Ну да ты чувствительная, сразу мысль мою прочитала и говоришь: "А ты бывал когда-нибудь в каморке папы Карло?" Я: "Что-о-о?!!" Ты: "Я тебе сейчас её покажу". Я так и обмер, ну, думаю, началось. А ты дальше продолжаешь: "Только ты не пугайся, в этой каморке ничего нет!" У меня аж ноги ватными стали. Как это, спрашиваю, ничего нет? "Мебели, - отвечаешь, - нет, даже сидеть не на чем". Час от часу не легче! Что, думаю, там такое? Какой такой Карло? Тот, который Буратино из полена вырезал? И длинный нос ему сделал? Или главарь какой-нибудь банды, папа Карло?.. Банда! И кто бы мог подумать… Кто бы мог подумать…
В.: Что?
П.: Кто бы мог подумать, что я тогда как в воду глядел? Разве мог я в тот момент предположить, что я, чуть ли не через десять лет после того как оставил оперативную сыскную работу, вдруг столкнусь с самым серьёзным в своей практике преступлением?! Причём преступлением, по масштабам невиданным. Столкнусь и им займусь… И, притом, как на него выйду?! Снимая психоэнергетические травмы! И с кого?! Со своей половинки! Генетико-ритмическую сочетаемость с которой, как оказалось, можно математически рассчитать! Расчёт показал, что половинка - это невозможно! А если невозможно её существование, то тем более невозможна с ней встреча. Если, конечно, в этой жизни существование и встречи - явления не более чем статистические. Удивительно всё это. Да… Но прежде чем я сумел осмыслить биоритмические аспекты бытия половинок, была просто - возлюбленная. Декодируя, дезомбируя, снимая психоэнергетические травмы с которой, я и вышел на материал о величайшем из преступлений в истории человечества… Да, возлюбленная… Нет, лучше с большой буквы: Возлюбленная! Ты ведь, всё-таки, с большой буквы.
В.: Помнишь, как в "Мастере и Маргарите"? Она ему сшила из чёрного бархата шапочку, а на ней вышила одну только букву: "М" - Мастер. И я тебе тоже сошью. Ведь ты же издал книгу рассказов про Понтия Пилата?
П.: Было такое дело. Правда, тогда, при первой встрече, она ещё не была издана.
В.: Как они мне тогда понравились! Но как ты всё-таки долго не давал мне рукопись почитать!
П.: Не хотел бравировать перед тобой, что писатель… Писатель - это ещё, к несчастью, и мифологема. Облик, одежда, манера, фасон бороды и даже мысли, которые писателям приписывают… И ещё - обязательная с ними любовная история. А я не хотел, чтобы ты встречалась со мной как с некой мифологемой.
В.: Меня пожалел?
П.: Себя. А, кстати, как я тогда, при первой встрече, представился? Кем?
В.: Психотерапевтом.
П.: Хорошо.
В.: Тогда я тебе вышью не "М", а "П" - Психотерапевт. А можно оставить и "М" - Мой любимый Психотерапевт, Мастер. Спасший меня Мастер. Мастер Психотерапевт. Смотри, сколько возможно уровней! И сколько заглавных букв.
П.: Тогда для симметрии придётся сшить ещё одну шапочку и вышить: "В" - Возлюбленная. И будут эти две буквы рядом: "В" и "П".
В.: Мне бы одну сшить…
П.: Сошьёшь. Когда-нибудь. Год уже жду. Через год исполнится - два. Скоро это войдёт в привычку. Ждать и верить.
В.: Я, правда, сошью. Правда-правда. Ты не беспокойся.
П.: А я и не беспокоюсь. Я ко времени отношусь философски. То ли есть оно, то ли его нет. И часто оно, похоже, закольцовывается. И ты сквозь него - на другой виток.
В.: Как Мастер. Помнишь, как они с Маргаритой на лошадях - в вечности?
П.: Разве такое было?
В.: Было. Последние главы - помнишь?
П.: Я имею в виду - у нас?
В.: У нас было лучше. А правда, странно, что так много из того, что с нами приключилось, как будто уже описано прежде: в том же "Мастере и Маргарите"? Скажем, весь этот волшебный флёр?.. Книга про Понтия Пилата, писатель, рукопись, он и она, и самые главные вопросы бытия…
П.: А женщина - ведьма. Или, в современной терминологии, - оккультистка, которой даже среди оккультистов прочили большое будущее… А насчёт флёра… Помнишь, где встречались Мастер и Маргарита? Как и мы, в московской (!) полуподвальной (!) квартире. Мастер тогда выиграл по лотерейному билету, снял квартиру, в окно которой, приходя к нему, носком туфельки и стучала Маргарита. И в твоей "каморке папы Карло" пол тоже ниже уровня асфальта. И в той же самой Москве всё и происходит. Только в комнате у Мастера была печка, в которой он сжёг свой роман про Понтия Пилата…
В.: Так и в каморке тоже есть! Ты что, не понял? Вот тот выступающий угол у дальней от окна стены - это и есть печка. Естественно, отопление теперь центральное, но печку не снесли, только отверстия замуровали, а сверху обоями заклеили. Так что и печка совпадает. И про Понтия Пилата, когда первый раз в каморку пришли, было только в рукописи… Да и не разрозненные это рассказы, я сразу поняла, они связаны, своеобразный роман…