…В тот день боец группы "А" Геннадий Сергеев никак не должен был попасть к Белому дому. Он находился в законном отпуске, сидел дома, возился с пятилетним сынишкой. Настроение хорошее. Единственное, что огорчало, - воспоминание о недавней смерти командира-наставника Евгения Первушина. Умер он неожиданно, от язвы желудка, спасти не удалось. Они были на выезде, на парашютных прыжках, а когда вернулись, Евгения Серафимовича уже не застали в живых.
Приближалось 40 дней со дня его смерти. Геннадий вспомнил: кто-то из ребят в отделе, говоря о наставнике, мрачно произнес, мол, есть такое, поверье, что на "сороковины" покойник забирает кого-нибудь с собой из знакомых, друзей, близких. "Какая ерунда", - подумал он тогда. А вот сейчас почему-то вспомнил этот разговор, и на душе тяжело стало. Чтобы отвлечься, Геннадий предложил жене взять сынишку Сашку и прогуляться в Измайловском парке.
Дальше даем слово Елене Сергеевой. В те дни она вела дневник, при встрече вручила его нам и согласилась на публикацию.
Страничка из дневника:
3 октября 1993 года. Воскресенье. Утро.
Геннадий побежал в лес делать зарядку. Пришел где-то часов в двенадцать. Мы всей семьей решили прогуляться в Измайловском парке. Погода чудесная, светило солнышко, сухие листья шуршали под ногами. Мы сидели с мужем на лавочке и наблюдали за пятилетним сынишкой Сашкой, который бросал в озеро камушки. Геннадия что-то беспокоило, он торопился домой - интуиция?
Дома Гена сразу же включил телевизор. Примерно около половины третьего выступил Александр Руцкой с призывами: "Все на Моссовет! Все в Останкино! В Кремль!". Геннадий занервничал, говорит: "Я на работу. Дела плохие". Собрался и сказал мне: "Давай попрощаемся".
3 октября. Воскресенье. Вечер.
По телевизору то и дело раздаются призывы Руцкого, Макашова…
Генка поцеловал меня, надел свою старую кожанку, теплый свитер, кроссовки. Уходя, сказал так: "Если меня убьют, все мои вещи отдашь сыну". Я разволновалась не на шутку, еле сдерживаюсь, чтобы не расстраивать его.
И потянулись тревожные сутки.
Чего она только не передумала за эти сутки. Вспоминала и хорошее, и плохое. Как встретились они через два года после окончания школы. Ведь в девятом - десятом классах учились вместе. Однако как-то друг друга не замечали, а тут на встрече выпускников пообщались, повспоминали школьное прошлое, и Геннадий позвонил назавтра. Стали встречаться, а вскоре он предложил ей выйти замуж. Был 1986 год, Гена работал монтажником электромеханических приборов в НИИ "Импульс", но уже оформлялся в Комитет госбезопасности.
Сыграли свадьбу. Через год родился сын Саша.
Страничка из дневника:
4 октября. Понедельник. Утро.
Заснула лишь ненадолго. Телевизор работал всю ночь. Я металась между телевизором и кухней, не находя себе места. Искала утешения или спасения - не знаю.
Около одиннадцати зазвонил телефон. Это был муж. "Лена, как у вас дела?". Я отвечаю, что все в порядке. "Вечером на улицу не выходите, к окнам не подходите, берегите себя". Я еще спросила, где он сейчас находится. Гена: "Не могу сказать, и когда вернусь, не знаю". Это были последние слова, которые я слышала от мужа.
Около трех часов дня сообщили, что группа "Альфа" пошла на штурм Белого дома. Один ранен, один убит.
4 октября. Понедельник. Вечер.
Услышав сообщение по телевидению: "Одинранен, один убит", я замерла от ужаса. "Не дай Бог, Генка". Потом успокаиваю себя, что он обязательно придет, расскажет, что же там случилось. Не пришел. Подумала, что он задерживается на задании, что вот-вот должен вернуться. Сашок тянет меня к бабушке Рае, а я не могу идти, говорю, что папа сейчас придет с работы, ему надо отдохнуть.
Прошла ночь.
Лена пишет и еще ничего не знает о произошедшей трагедии, но какое напряжение в каждой строчке. И оно все нарастает. Кажется, вот-вот что-то случится - страшное, непоправимое.
Через много лет, когда мы беседовали с Еленой, она рассказала, что в тот день, 4 октября, и раньше ей снились странные сны: то черный шар летит на нее с подсолнечной стороны, то появляется черная роза прямо на ковре над их кроватью. И розу эту она видит столь явственно и зримо, что протягивает руку, стараясь взять ее.
Но самый неприятный сон рассказал ей Геннадий за несколько дней до гибели. Рассказал он это с шуткой, со смехом, но у нее мурашки по телу побежали.
Гена редко видел сны, а тут утром обрадовал: мол, снилось, что в комнате моет пол, а на диване сидят сотрудники, товарищи по подразделению Репин, Михайлов и Торшин. Она тогда испугалась не на шутку, сказала: "Ген, не дай Бог, обмывать кого будете…"
Так оно и вышло. Только этим кем-то стал ее муж.
Страничка из дневника:
5 октября. Вторник.
С утра увела сына гулять, но домой тянет невыносимо. В половине третьего кто-то позвонил в дверь. Ноги не идут, открывать совершенно не хочется. Открыла. Стоят друзья Гены, коллеги - Толик Данилин, Алексей Кузин, Александр Голембевский. В глаза не смотрят, молчат. Гены среди них не было. Помню, я подумала: "Что же случилось?". Толик: "Лена, крепись". Больше ни слова. Сначала до меня не дошло, что нечто ужасное случилось именно со мной, именно в моей семье. "Вы сразу скажите, ранен или убит?" В ответ только одно слово: "Крепись". Руки сразу задрожали, стало холодно и невыносимо тоскливо. "Он раненого спасал?". "Да". Слез не было. Поначалу.
Ребята очень переживали, особенно Толик. Геннадий вместе с ним в Академии ФСБ учился.
Потом все было как в страшном сне. Звонки родственникам, родителям, ожидание чьего-то приезда. Сестра меня не покидала три дня. За это я ей очень благодарна.
6 октября. Среда.
Приехали Александр Репин, Александр Михайлов и Юрий Торшин - старший офицер, который выносил Гену из-под огня. Он и рассказал, как погиб муж.
Боец группы "А" Юрий Торшин действительно был рядом с Геннадием Сергеевым, когда в бок тому ударила предательская пуля. Почему предательская? А вот послушайте рассказ Торшина, и вы поймете:
"Геннадий Сергеев был лучшим в нашем отделении. Он проработал в группе несколько лет, накопил опыт. Физические данные у него хорошие - рост метр восемьдесят пять, каратист, прекрасно стрелял.
Так вот, втроем - я, Финогенов и Сергеев - выехали на БМП к Белому дому. Вокруг была неразбериха, и нам хотелось разобраться в обстановке самим, понять, что происходит.
Наша БМП вышла в тыл Белого дома. Картина предстала ужасная: стоят какие-то шалашики, палаточки, люди обросшие, человек сорок. Кто они?
В общем, приехали, осмотрелись. Из ближайшего подъезда Белого дома выбежала женщина в милицейской форме, в кителе без погон, с девочкой на руках. Мы ее посадили в свою БМП, пытались что-то расспросить, но напрасно. Она была так напугана, что не могла говорить.
Из Белого дома не стреляли. Огонь вели из соседних домов. Мы вышли с Геннадием из БМП, чтобы помочь раненым. По дороге - один мертвый, второй… Наткнулись на солдатика в бушлате, каска рядом валяется. У него ранение в бедро. Берем его, несем. Я подхватил под мышки, Сергеев за ноги.
Попадаем под огонь снайперов. Сначала мы и не поняли, что "пристреливают" нас, но потом пули цок-цок рядом. Только успел сказать: "Гена, пригибаемся и делаем бросок", как он ойкнул, выпустил ноги солдата, сначала сел, потом упал на спину.
- По-моему меня зацепило, - простонал он, а я вижу: в паховой части на брюках растекается кровь.
Невдалеке стояла БМП, солдатам кричу, зову на помощь. С двумя мне не управиться. Прибежали, забрали солдатика. А я, как в кино, попытался Геннадия на плечо взвалить. Оказывается, это не так просто. Взвалить-то взвалил, а подняться не могу. В нем весу под девяносто килограмм, да бронежилет, амуниция, оружие. В общем, опустил, взял под мышки, потащил, а он просит: "Сделай мне укол".
Уколол его, тут мне солдаты помогли. Загрузили Гену в БМП, рванули туда, где стояли машины "скорой помощи" Пока ехали, Геннадий стал холодеть. Я уши ему растирал, а у него взгляд уже туманный, не разговаривал, не стонал.
Выехали к магазину "Олимп", к машинам "скорой помощи", они его на носилки, раздели, стали осматривать. Спрашиваю: "Вы в какой госпиталь его повезете?" А врач посмотрел на меня и тихо так отвечает: "В морг…".
Скажу сразу, выстрел был не из Белого дома. Если бы стреляли оттуда, пуля бы попала в спину, а не в левый бок. Откуда стреляли, думаю, теперь вряд ли удастся узнать. Ясно только, что выстрел оказался прицельный".
Президент в своей книге пишет: "После того, как бойцы "Альфы" узнали, что погиб их товарищ, никого уже не надо было уговаривать. Почти вся команда пошла на освобождение Белого дома".
Выходит, что бросок этот получился как бы спонтанным и бойцы вошли в здание Верховного Совета, дабы отомстить за кровь товарища. Нет, они никому не мстили. Во-первых, неизвестно, кому мстить. Вместе с известием о тяжелом ранении Геннадия Сергеева пришло и другое предупреждение - пуля прилетела не из Белого дома.
Страничка из дневника:
8 октября. Пятница. Похороны.
К одиннадцати часам поехали на панихиду. Рядом со мной сестра и Марина Окунькова. Входим в шестигранник" (зал на Пехотной улице, в котором происходит прощание с офицерами госбезопасности. - Авт.). Глаз стараюсь не поднимать, боюсь, что не выдержу.
Смотрю в гроб, вижу мужа, совсем еще молодого. Обескровленное, бледное лицо, волосы ежиком, ресницы плотно закрыты, нос прямой, тонкий, застывшие губы. Лицо спокойное, волевое, не искаженное болью. Гена в своем любимом костюме - "двойке" в полоску и в белой рубашке. Кладу руку на лоб. Лицо очень холодное, застывшее. Провожу рукой по пушистым Гениным волосам, вспоминаю все самое хорошее, что связывало меня с любимым мужем. Вспоминаю его добрую улыбку, упрямый взгляд, характер.
После его смерти во мне что-то перевернулось. Я стала смотреть на мир совсем другими глазами. Я горжусь тобой, мой муж.
Цветов было море. Нежные цветы, положенные в гроб, вянут прямо на глазах. Сашок смотрит на папу, не отрываясь, тяжело вздыхает. После прощания поехали к дому, народу очень много, человек сто пятьдесят. Пришли сослуживцы. Друзья, одноклассники, директор школы, где Гена учился.
На кладбище гроб несли под музыку, очень медленно. Подходим к могиле. А погода стоит прекрасная, светит солнце, еще так недавно мы гуляли в парке вместе. Говорили очень много хороших слов, сказал несколько ритуальных слов и священник. В руке у каждого горит поминальная свеча.
Стали прощаться. Я поцеловала последний раз своего мужа в холодный лоб и запомнила навсегда дорогие черты, все морщинки на застывшем лице. Гроб опустили в могилу, троекратный салют из автоматов дал особый караул Кремлевского полка. Так закончилась церемония погребения. Солдаты маршем, под оркестр, прошли около могилы.
Страничка из дневника:
18 октября. Понедельник.
Ездила с родителями мужа в Кремль. Геннадия наградили Золотой Звездой Российской Федерации. Посмертно. Награду вручал М. И. Барсуков. Церемония прошла в очень торжественной обстановке.
Я никогда тебя не забуду, буду помнить тебя вечно. Ты всегда со мной и в моей памяти. Прощай навсегда, мой единственный, милый и любимый муж. Сашкин отец, своих родителей сын. Для меня ты был защитой и надежной опорой. Для сына станешь примером. А для остальных - народным героем, героем своего времени.
Со дня гибели младшего лейтенанта Геннадия Сергеева прошло 12 лет. Вырос пятилетний сын Александр. Учится в автомобильном колледже, любит машины. Кстати говоря, очень похож на своего отца.
В беседе с Леной я еще поинтересовался: отчего, мол, не пошел по отцовским стопам. Она вздохнула. "Знаете, он бы пошел, да вот после гибели Геннадия у него развилась вегето-сосудистая дистония. То голова болит, то давление подскакивает. Смерть отца вот так подействовала… Так что, видать, не судьба".
Да уж, судьба накрыла своим черным крылом не только Геннадия Сергеева, его жену, но и сына. Однако очень хочется верить, что у Александра Сергеева все будет хорошо. Ведь он сын Героя.
Три боя Виктора Карпухина
Бой первый
Зазвонил телефон. Заместитель начальника отделения группы "А" капитан Виктор Карпухин поднял трубку.
- Дежурный слушает…
- Это генерал Бесчастнов, - услышал капитан на том конце провода голос начальника управления. - Группе объявляется срочный сбор.
Командир подразделения подполковник Зайцев находился в госпитале, его обязанности исполнял заместитель Роберт Ивон. Карпухин доложил о вводной генерала Бесчастнова и занялся вызовом сотрудников.
Через полтора часа и сам генерал пожаловал в расположение подразделения. У машины его встречали заместители командира группы "А" Романов и Ивон.
- Значит так, Романов, тебе поручается сформировать группу сотрудников. Дело предстоит тяжелое и опасное. Едут добровольцы, малосемейные, лучше неженатые.
Генерал как-то грустно, и по-отцовски посмотрел на майора.
- В общем, лучшие из лучших. Но учти: там не только вы, но и в вас стрелять будут.
Бесчастнов умолк, а Романов уже ждал приказа. Ну, все как положено: экипировка, оружие, боеприпасы, время убытия. Но вместо этого начальник управления сказал совсем другое:
- Часика через два-три отпусти ребят домой, к семьям. Легенда такая - едем на учения в Ярославль, возможно, и Новый год прихватим.
Романов кого смог - отпустил. А вот дежурному подразделению не повезло - дел невпроворот. Каждому нашлось занятие. Карпухина, как бывшего "погранца", отправили в пограничное училище, получать полевую форму. Когда выдали какие-то тропические куртки и штаны песчаного цвета, Виктор даже переспросил: не перепутали?
Прапорщик на складе только рукой махнул:
- Получай, капитан, не боись. Все точно. Какую форму приказали, такую выдаем. Видать, в горах или в пустыне потеть придется.
Карпухин промолчал, но подумал про себя, что прапор недалек от истины, уж не на Северный полюс в такой "песчанке" высадят. Это факт.
По боевому расчету к вылету готовились 22 человека. В ночь перед отправкой проверяли оружие, подгоняли форму, снаряжение. Геннадий Зудин, как главный оружейник группы, готовил списки, ведомости на получение боеприпасов.
Утром 22 декабря группа сотрудников уже была на аэродроме "Чкаловский". Теперь их подразделение получило временное наименование "Гром". На взлетной полосе, готовый к полету, стоял личный самолет председателя КГБ Юрия Андропова, снаряженный для переброски "альфовцев" в Афганистан.
Карпухин слышал краем уха, что несколько человек из их подразделения уже находились в Афганистане. Однако об этом знали немногие, да и те не ведали о цели командировки их товарищей.
Виктор служил в группе "А" всего три месяца, но потихоньку привыкал к здешним порядкам. А закон тут был один - что необходимо знать, скажут командиры, что не скажут, того и знать не надо. Это старый чекистский принцип, проверенный временем.
Вылет задерживался. Дул сильный боковой ветер. Прошел час, другой томительного ожидания. Но вот поступила команда на посадку, и сотрудники стали подниматься по трапу. Снизу кто-то из свих крикнул:
- Эй, ребята, замрите, - и щелкнул затвором фотоаппарата.
Виктор оказался в середине трапа, слева от него Глеб Толстиков, справа - Володя Филимонов. Все ребята молодые, здоровые, веселые. Еще жив Дима Волков, еще не потерял в бою руку Валерий Емышев. Еще никто в мире не знает, не ведает, какой бой им предстоит. Первый бой долгой, кровавой афганской войны. Для многих он станет переломным в судьбе. В том числе и для Виктора Карпухина.
А фотопленку с этим кадром, где они стоят на трапе андроповского самолета, несмотря на горячее желание "особиста" уничтожить ее, все-таки уберегли, сохранили. По прилету из командировки сделали фотографии и раздали своим. Так они и хранились, эти секретные фото, в семейных альбомах двадцать с лишним лет до нашей с Карпухиным встречи. А встреча эта состоялась после отставки Виктора Федоровича в 1991 году.
Считаю, что тогда мне улыбнулась судьба. В середине 80‑х я работал в военном журнале и занялся темой терроризма. Тема, откровенно говоря, в те годы была "бросовой" и крайне неперспективной. Никаких специалистов, экспертов по терроризму у нас в стране не существовало. Во всяком случае, в прессе они не выступали. Надо признать, что теракты в тот период, к счастью, случались нечасто, и широкой общественности о них не сообщали. В газетах появлялись крохотные заметки, в которых было больше политики, чем рассказа о самом террористическом акте.
Вот как писали "Известия" в марте 1979 года о террористе Власенко. Автор Н. Волгин вопрошал:
"Кто же этот человек, поначалу столь любезно принятый в американском посольстве? Это некий Власенко Ю. М., не имеющий уже в течение длительного времени никаких определенных занятий.
Вот с такими людьми якшаются представители американского посольства, неразборчивые и, прямо скажем, безответственные в своих связях".
И, разумеется, ни слова о тех, кто обезвредил "некоего Власенко".
Нечто подобное было и в других публикациях. Порою после захвата самолета террористами "неизвестные Волгины", хоть и коротко, порой строчкой-другой, но говорили о мужестве пилотов, стюардесс, пассажиров, которые противостояли бандитам. Но о тех, кто реально освобождал лайнер, уничтожил или арестовал террористов, - ни слова.
Откровенно говоря, такая позиция мне была совсем не по душе. Будучи военным журналистом, начальником отдела центрального журнала Министерства обороны "Советский воин", я понимал: борется с террористами какое-то подразделение. Но какое? В системе Минобороны такого подразделения не существовало, в МВД - тоже, значит, оно в КГБ. И мы "бомбардировали" Комитет государственной безопасности письмами от имени журнала: дайте возможность рассказать об этих людях. КГБ молчал.
Я не сдавался. Вновь писал письма, звонил в Комитет по всем известным мне телефонам, уговаривал, доказывал. Считал, что сотрудники спецподразделения, которые в мирное время идут под пули террористов, достойны, чтобы о них рассказали в журнале. И, видимо, порядком надоел офицерам КГБ на том конце провода, а может, хочется верить, кого-то убедил в своей правоте. Мне дали телефон, не объяснив, кому он принадлежит. Только сказали:
- Звоните.
И вновь звонки, горячие доказательства и холодное, но терпеливое молчание в трубке. Меня выслушивали, обещали подумать и… раздумья затягивались на неделю, две, месяц.