По двум первым основаниям никаких сомнений не возникает: спорт может рассматриваться как особый вид искусства. Дискуссионный характер, по вполне обоснованному мнению В. И. Столярова, исследуемая проблема приобретает при третьей трактовке искусства. Рассматривая вслед за Платоном искусство как "мимесис", подражание действительности в художественной форме, известный философ последовательно доказывает, что спорт может считаться конструктивной эстетической деятельностью, но не может быть искусством, поскольку логика спортивного состязания подчинена не задаче создания художественного образа, а прежде всего задаче достижения спортивного результата в спортивной борьбе, то есть победы или рекорда. Далее В. И. Столяров справедливо отмечает, что следует учитывать не только сходство и различие спорта и искусства, но и вариант их взаимного сближения, переплетения, интеграции, синтеза [см. там же].
Приведённые рассуждения вполне логичны: прежде чем объединяться, нужно предварительно размежеваться. Однако диалектические противоположности, которыми предстают перед нами спорт и искусство, помимо борьбы и единства неизбежно имеют ещё аспект взаимоперехода, взаимопревращения.
Поэтому возникают три типовые модели синтеза спорта и искусства:
– когда они объединяются на общей эстетической основе, будучи близкими, но взаимоисключающими видами деятельности;
– когда они существенно адаптируются друг к другу, порождая нечто третье;
– наконец, когда они превращаются друг в друга.
По первой модели уже более чем полвека строит свою работу вся спортивная режиссура. В принципе, это модель современных Олимпийских игр. Автором одного из самых удачных вариантов второй модели выступает сам В. И. Столяров со своим проектом "СпАрт" (спорт+искусство) [см.: Столяров В. И., 1990]. А вот с третьей моделью вопрос остается открытым. Все попытки её построения пока терпят неудачу. Почему? В силу их искусственности и неизбежного скатывания к первой модели. Сказанное касается и фигурного катания, и художественной гимнастики, и единоборств, и любых других видов спорта. Ещё в 2008 г., при выдвижении и обосновании концепции спортогенеза единоборств доказывалось, что адаптация какого-либо вида двигательной (телесной практики) к спортивному Регламенту выхолащивает, уничтожает аспект искусства. И, наоборот, вид спорта, не в меру развивающий в себе этот аспект, перестает быть спортивным видом [см.: Передельский А. А., 2008 б; с. 68–71].
Так что же, получается, что проблема синтеза спорта и искусства не имеет своего органичного, естественного разрешения? Очевидно, в указанном прочтении, трактовке спорта и искусства – нет! Вот только насколько научно, адекватно, диалектично данное понимание спорта и искусства? И кто сказал, что такая трактовка единственная? В учебном пособии заведующего кафедрой эстетики МГУ им. М. В. Ломоносова М. Ф. Овсянникова "История эстетической мысли" упоминаются как минимум четыре различных подхода к определению понятия "искусство".
Первый мы уже отмечали – это рассмотрение искусства как воспроизведения действительности посредством подражания (Платон, Сократ, Жан-Батист Дюбо, К. Лессинг).
Второй подход мистичен, он трактует искусство как божественное художественное вдохновение, иррациональную искру, правду об идеальном, воплощение духовной красоты, доступные лишь гениям (Эммануил Кант, Шиллер, Шеллинг, Гегель). Окончательно эта линия оформляется у Кузена в концепцию "искусство для искусства".
Особняком стоит традиция рассмотрения искусства как средства распространения истинных знаний о природе вещей, о ясной и очевидной рациональности, о высокой идейности великих жизненных правил, воспринимаемых через красоту (Тит Лукреций Кар, Никола Буало, Дидро).
С определенной претензией на объединение указанных подходов выступает традиция, заложенная Аристотелем, поддержанная и развитая Леонардо да Винчи, Томасом Гоббсом, Шефтсбери, Юмом, Гельвецием, Руссо, Фихте, Гёте. Эта традиция трактует искусство как "катарсис" – очищение души от отрицательных страстей и приобщение к универсальному благу, идеалам красоты, добра, истины, воспитывающим в человеке человеческое. Развиваясь в борьбе с концепцией элитности искусства и исключительности гения художника, эта точка зрения создала романтическую теорию искусства как общественного служения, что намного расширило сферу искусства, начавшего охватывать, например, у Виктора Гюго даже безобразную, теневую действительность, дисгармонию жизни [см.: Овсянников М. Ф., 1984; с. 72–74].
В последнем случае, как справедливо полагает Фихте, искусство выполняет функции и науки и морали, то есть развивает и рассудок и нравственность; или, как утверждает Гёте, искусство существует через человека, для человека и должно служить человеку.
Различные исторические традиции и концепции искусства сближает то, что все они так или иначе смотрят на искусство через призму творящего себя и свой мир, выражающего своё "Я" человека, его разумности и социальности, то есть социоантропоморфно. В этом заключается истинное содержание искусства, его дух. Художественный образ, в свою очередь, выступает лишь формой и буквой, явлением, иногда мешающим разглядеть сущность. В данном случае очень символично, что концепция искусства как деятельности по созданию художественных образов базируется на платоновском мимесисе, то есть на представлениях философа, который крайне пренебрежительно отзывался об искусстве. Платон рассматривал искусство в качестве подражания подражанию, наиболее удаленное от мира божественных эйдосов.
В указанной сущностной трактовке спорт и искусство вполне совместимы и где-то даже однородны, особенно если за основу взять определение спорта, данное В. И. Столяровым, где спорт трактуется как совокупность искусственно созданных форм условного, игрового соперничества [см.: Столяров В. И., 1998, 2011]. Но главное даже не в том, что изменяются представления об искусстве и спорте. Главное то, что изменяются сами онтологические объекты, реально существующие формы, модели искусства и спорта.
О. Н. Кукрак в энциклопедической статье "Искусство" [см.: Кукрак О. Н., 2001; с. 438–440] описывает четыре исторически последовательно формировавшиеся и ныне сосуществующие модели искусства:
– классическое искусство – "специфическая система адекватного описания (отображения) внехудожественной действительности, основным значаще выразительным элементом которого является художественный образ", то есть сам акт и продукт творческого воображения [см. там же; с. 439];
– парадоксы несоответствия "художественного" и "реального" миров привели к появлению второй модели, именуемой "modern art", где "искусство", по выражению Хайдеггера, "вдвигается в горизонт эстетики. Это значит: художественное произведение становится предметом переживания, и соответственно искусство считается выражением жизни человека". Художественный образ как средство коммуникации и ценности уступает место знаковым образованиям, несущим ценностные значения [см. там же; с. 440];
– третья, современная, постмодернистская модель искусства характеризуется непосредственным присутствием автора-исполнителя в реализации художественного акта, "направленного на публичную провокацию, которая завершается вместе с исполнением" и сопровождается антропологической рефлексией. О. Н. Кукрак называет феномен "современного искусства" гуманитарно-антропологическим проектом, направленным "против тотально господствующих систем социальных самореференций – политической и экономической" [см. там же];
– четвёртая модель искусства также принадлежит современности и соответствует, раскрывается в феномене массовой культуры, "ориентированной на массовый художественный рынок и производство идеологем массового сознания (культ звезд, потребления, массовых фобий, жизненного успеха)" [см. там же].
Так какая же из четырех моделей искусства соотносится или не соотносится со спортом, способна или не способна к интеграции (синтезу) с ним? Совершенно ясно, что ссылкой лишь на классическую модель дело ограничиться, в принципе, не может. Проблема становится ещё сложней, если даже просто предположить, что и спорт также неоднороден, а представлен множеством моделей, из которых далеко не все соответствуют идеализированному понятию (понятиям) спорта.
Современная социология, сначала западная, а за ней и отечественная, при анализе многих проблем, касающихся спорта, успешно переняла манеру журналистики, заставляющую двигаться в порочном круге: стремясь изучить некий феномен, исследователь ссылается на мнение не столько компетентных, сколько известных и почитаемых людей, на основании чего делаются "научные" выводы об исследуемом феномене. На самом же деле наука здесь совершенно ни при чем, а сам феномен ещё и не начинал исследоваться.
Для науки характерны две основные формы развития знания: научная гипотеза и научная теория. Первая форма есть обоснованное предположение, требующее не перечня обыденных точек зрения, а научного доказательства, опровержения или подтверждения. И только в случае получения такого доказательства она способна превратиться в теорию. Доказательство в науке строится либо аксиоматическим, либо гипотетико-дедуктивным способом, либо посредством неполной индукции. В каждом случае оно сопровождается логическим выводом, представленным в виде правильных или неправильных модусов цепочки умозаключений. Воспользуемся этим знанием и попытаемся представить проблему синтеза спорта и искусства в собственно научном виде.
С одной стороны, обобщая и подводя итог всему вышесказанному, с другой стороны, локализуя поле аргументации для построения процедуры доказательства интересующей нас гипотезы, попытаемся дать рабочие определения понятий спорта и искусства. При атрибутивном определении этих понятий основной акцент сделаем на том, чтобы они охватывали все известные модели спорта и искусства или хотя бы их большинство, подпадающее под позиционируемую здесь концепцию. Для этой цели задействуем логический закон обратной связи (соотношения) объема и содержания понятий. В результате получаем следующие довольно широкие определения:
– искусство есть сфера, процесс и результат творческого самовыражения личности на уровне высокого мастерства, рассматриваемые в качестве своеобразного условного языка социальной коммуникации (общения), механизма его формирования и сферы его использования (производства, обмена, потребления);
– спорт есть двигательная (физическая, телесная) деятельность, а также зрелищная сфера её развития и применения, основанные, по существу, на моделях в той или иной степени условного игрового соперничества, а по форме – на чётко регламентированном и соответственно оцениваемом соревновательном принципе.
Теперь сформулируем гипотезу о том, что интеграция, синтез спорта и искусства принципиально возможны. Для доказательства данной гипотезы воспользуемся гипотетико-дедуктивным способом построения теории, то есть подведением гипотезы под более общее правило или закон с последующим логическим выводом, дедукцией всё более конкретных положений, вплоть до уровня их эмпирической проверки. Только в этом случае мы имеем шанс получить достоверное, а не правдоподобное, вероятностное знание.
Сформулируем дедуктивное умозаключение, тезис которого требует гипотетико-дедуктивного доказательства: интеграция спорта и искусства принципиально возможна (Г), если в истории человечества она уже имела место (Т).
Примечание: "Г" – означает гипотезу, "Т" – тезис.
Из двух видов доказательства, прямого и косвенного, мы предпочитаем первый. Наш выбор легко объяснить. Косвенное доказательство строится как неправильный разделительно-категорический отрицающе-утверждающий модус: TVA, Ā/T. Неправильность данного модуса определяется незакрытой дизъюнкцией, что мешает ограничиться лишь тезисом или антитезисом (А), подразумевает возможность некоего третьего положения, следовательно, обеспечивает лишь вероятностное (правдоподобное) знание.
Действительно, несуществование феномена в прошлом ещё не гарантирует несуществования его же в настоящем или в будущем. В данном случае прогнозируются два варианта интеграции.
Первый. Интеграция в принципе возможна, если трансформированный спорт адаптируется к искусству или, наоборот, трансформированное искусство – к спорту.
Второй. Интеграция возможна, если в новых условиях спорт и искусство вместе придут к чему-то третьему.
Итак, косвенное доказательство нас не устраивает. Прямое доказательство представляет собой правильный условно-категорический утверждающий модус и строится по формуле: Т → Г, Т / Г. Истинность основания автоматически означает истинность следствия.
Следующий шаг доказательства, соответственно, требует обратиться к истории спорта и искусства, точнее, к той сфере общественной жизни, из которой оба феномена ведут своё происхождение, то есть к… религии. Опуская детали, приведем лишь самые общие результаты объемных исследований, которые легко свести в сравнительную таблицу.
1. Факт зарождения. Онтологически искусство ведёт отсчёт от раннерелигиозных (анимистических, магических, тотемистических и фетишистских) обрядов и ритуалов, а спорт – от несколько более поздних и развитых религиозных обычаев и ритуалов, относимых к индивидуальному тотемизму, культу племенных вождей-прародителей, языческой национальной греко-римской религии. Гносеологически и спорт и искусство базировались на мифологии, точнее, мифологемах.
2. Факт назначения. Искусство касалось образно-ассоциативного оформления культового действия и самого развития, хода этого действия. Спорт развивал соревновательный принцип, основу массового религиозного зрелища – регламентированной битвы (борьбы) в честь богов. Общее назначение искусства и спорта – ритуальное воспроизводство, закрепление и передача традиций жизнедеятельности, основанных на религиозной вере.
3. Характер исполнения. Искусство было в большей степени индивидуальным жреческим актом с интровертной направленностью. Спорт тяготел к индивидуально-групповому экстровертному исполнению.
4. Исполнители. В искусстве – жрецы-посвященные. В спорте – избранные, но не жрецы. Последние играли роль устроителей зрелища и судей.
5. Сущность. Спорт и искусство – эзотерические модели поведения, условно воспроизводящие мир через призму сакральных социоантропоморфных представлений.
6. Направленность эволюции. У искусства – творческая субъективация мира. У спорта – модельная объективация, удвоение мира.
7. Язык, форма выражения идеологем. У обоих – социоантропоморфный художественный образ, знак, символ в вещественной, вербальной и невербальной, телесной формах.
Как мы видим, у искусства и спорта в древнейшей и древней протокультуре была общая основа. Кроме того, по многим параметрам у них было серьезное, иногда максимальное сходство. Следовательно, в подобных социокультурных условиях такое сходство в принципе способно репродуцироваться. Возможно, именно поэтому Пьер де Кубертен призывал к возрождению олимпийской религии как религии обновленного гуманистического человечества.
Итак, возможно ли в современных условиях воссоздание синтеза спорта и искусства? Воссоздание, о котором идет речь, должно быть не искусственное, вымученное, натянутое и подтасованное, а естественное, органичное, способствующее развитию того и другого, а не одного за счёт другого. Очевидно, это возможно в том случае, если в самом спорте, несмотря на его демаркацию с искусством, остался и продолжает существовать элемент былого протокультурного единства, интеграции спорта и искусства. Следующий тезис может быть сформулирован так: в самом современном спорте имманентно присутствует элемент искусства.
Дедуктивное умозаключение, тезис которого подлежит доказательству, формулируется приблизительно так: интеграция (синтез) спорта и искусства принципиально возможна, если она уже существует. В знаковом выражении имеем: Т → Г, Т / Г. Перед нами тот же правильный утверждающий модус условно-категорического умозаключения. Доказательство тезиса-основания приведет к обоснованному подтверждению гипотезы о возможности синтеза спорта и искусства. Поэтому возникает задача доказательства указанного тезиса.
Даже если не соглашаться с утверждением о скрытом религиозном характере современного спорта, то всё равно приходится признать наличие в последнем религиозного начала или элемента. Религиозная составляющая в силу присущего ей иллюзорно-компенсаторного влияния неизбежно способствует нарастающему отчуждению в сфере физкультурно-спортивной деятельности, по-своему катализируя данный процесс. Приняв указанный тезис за истинный, мы тут же оказываемся перед видимым противоречием: религиозный катализатор имел место и действовал с самого начала зарождения спорта. Между тем, почему-то до последнего времени процесс отчуждения в спортивной сфере не завершен. Если было бы по-другому, то ни о какой свободе индивидуального человека, личности спортсмена речи бы не шло. Однако она четко проявляется и явно признается, то есть совершенно очевидно существует. В чем же дело? Может быть, никакого отчуждения в спорте нет и в помине? Тогда как объяснить факт нарастающей институциализации спорта или явление всё более жесткого разделения массового спорта и спорта высших достижений?
Мы полагаем, что природа современного спорта не религиозна, а гетерогенна, то есть содержит в себе несколько составляющих, влияющих друг на друга по принципу противоположностей в диалектическом противоречии. Эти противоположности, во-первых, противостоят друг другу и друг друга ограничивают; во-вторых, они неизбежно предполагают друг друга, находясь в неком противоречивом единстве; в-третьих, между ними существует взаимопереход в обе стороны.
При подобном подходе спорт представляется принципиально иначе, нежели раньше: его эволюция начинает находить уже не только внешнее (производственно-экономическое и социально-политическое), но и внутреннее объяснение. Внутренней причиной эволюций и революций в сфере спорта на уровне явления выступает борьба индивидуальной свободы и социальной (условно-игровой) необходимости (ограниченности); на сущностном уровне – это борьба религиозно-политического и художественно-эстетического начал в физкультурно-спортивной сфере.
Зрелищность – одна из фундаментальных основ спорта и искусства. Именно зрелищность и зрелище выступают зоной развития и разрешения противоречия между спортивно-результативной и художественно-эстетической сторонами, равно присущими спортивному соревнованию.