Семнадцатого марта правительство Львова обратилось с декларацией к крестьянам. "Земельная реформа... несомненно станет на очередь в предстоящем Учредительном собрании", обещало Временное правительство. "Земельный вопрос не может быть проведен в жизнь путем какого-то захвата, - добавляла далее декларация. - Насилие и грабежи - самое дурное и опасное средство в области экономических отношений"[176].
Проповедь о неприменении насилия относилась только к крестьянам, для собственного пользования правительство оставляло именно насилие. 8 апреля министр-председатель, он же министр внутренних дел, князь Львов, предложил губернским комиссарам подавлять крестьянские волнения всеми мерами "вплоть до вызова военных команд". Назначенные на местах комиссары Временного правительства и представители Государственной думы, посланные в провинцию, усердно проводили в жизнь указания министра-председателя.
Карательную деятельность правительства прикрывали эсеро-меньшевики. 16 марта Петроградская областная конференция партии эсеров выступила против аграрного движения. На этой конференции утверждалось, что "всякие попытки к немедленному захвату частновладельческих земель могут гибельно отразиться на правильном течении сельскохозяйственной жизни... Конфискация обрабатываемых удельных, кабинетских и частновладельческих земель может быть проведена только законодательным путем через Учредительное собрание, которое даст народу землю и волю"[177].
Эсеры оказались реакционнее, чем буржуазия: Временное правительство несколько дней назад конфисковало удельные и кабинетские земли. 3 апреля Всероссийское совещание советов рабочих и солдатских депутатов по предложению меньшевиков приняло резолюцию, где говорилось: "Аграрные беспорядки могут быть полезны не крестьянству, а только контрреволюции. Нужно помнить, что теперь власть в руках народа и народ сам в Учредительном собрании решит земельный вопрос"[178].
Угрозы и насилия не приостановили аграрного движения. "В апреле появились первые признаки перемены в крестьянском правосознании по отношению к разрешению земельного вопроса, и наряду с этой переменой стали поступать соответствующие известия в виде телеграмм с мест"[179] - так писал Временному правительству сухим канцелярским языком министр внутренних дел. Помещики сделали вывод о необходимости новой тактики в борьбе с крестьянством. "Помещики поняли, - говорил по этому поводу Ленин, - что больше господствовать палкой нельзя, это они хорошо поняли, и они переходят к тому способу господства, который для России является новинкой, а в Западной Европе существует давно... Революции обучают помещиков и капиталистов, они обучают их, что народом надо править обманом, лестью; надо приспособиться, прицепить к пиджакам красный значок и, хотя бы это были мироеды, говорить: "Мы - революционная демократия, пожалуйста, только подождите, и мы все для вас сделаем"[180].
Одиннадцатого апреля правительство опубликовало закон "Об охране посевов", в сущности гарантировавший помещикам охрану их земли, арендную плату и "произведенные ими - помещиками - затраты на посевы в случае "народных волнений"[181].
Шингарев попытался успокоить крестьян созданием примирительных камер, где решающее значение должны были иметь помещики. Ленин так оценил эту попытку примирить помещиков и крестьян: "Один землевладелец, имеющий 2 тысячи десятин земли, и триста крестьянских семей, имеющих 2 тысячи десятин земли, - таково накруг положение дел в России. Триста крестьян должны ждать "добровольного согласия одного помещика"[182].
Но это как раз и устраивало землевладельцев. Шингарев решил использовать самую идею такого "добровольного соглашения".
Двадцать первого апреля издается положение о земельных комитетах. Биограф Шингарева кадет А. Г. Хрущев рассказывает, как представлял себе министр земледелия задачи земельных комитетов: "По первоначальной мысли А. И. (Шингарева. - Ред.) земельные комитеты должны были быть организованы, исключительно для подготовки и разработки материалов по земельному вопросу... Никаких исполнительных функций, никакого вторжения в область земельных отношений по первоначально разработанному А. И. проекту комитетам не предоставлялось"[183].
Сам Хрущев, бывший товарищем министра земледелия, так объяснил на первом же заседании Главного комитета необходимость этого мероприятия: "Аграрное движение разрастается и принимает угрожающие формы расстройства всей хозяйственной жизни страны. Необходимо принять неотложные меры к организации местных земельных комитетов"[184].
По шингаревскому положению в центре создавался Главный земельный комитет, на местах - губернские и уездные. Формирование же волостных было, по положению, необязательно. Ленин назвал положение о земельных комитетах "помещичьим и мошеннически написанным законом". "Комитеты по этому мошеннически написанному помещичьему закону составлены так, - писал Ленин, - что уездный комитет менее демократичен, чем волостной, губернский менее демократичен, чем уездный, Главный комитет менее демократичен, чем губернский"[185].
Действительная организация пошла по несколько иному пути. Первыми возникли волостные комитеты задолго до положения 21 апреля. Особенно быстро они стали расти в апреле. Губернские и уездные, организация которых была поручена комиссарам Временного правительства, создавались медленно, как бы вслед за волостными, навязывая последним свою руководящую роль. Состав Главного земельного комитета полностью определял его политику. В него по назначению Временного правительства входили 25 человек, из которых подавляющее большинство принадлежало к кадетам, 6 - представителей Крестьянского союза и Всероссийского крестьянского совета, 3 - от Временного комитета Государственной думы и по одному от политических партий, причем кадеты и более правые в последнем случае получили 6 мест. Председателем Главного земельного комитета был назначен профессор политической экономии А. С. Посников, член IV Государственной думы, прогрессист, из той лее партии, что и министр Коновалов. Профессор одновременно был управляющим крестьянским и дворянским банками.
Это "совмещение", видимо, и делало Посникова в глазах буржуазии пригодным для "примирения" крестьян с помещиками. Уже на первом заседании председатель, определяя задачи Главного комитета, говорил о "необходимости рассеять одно очень распространенное в настоящее время заблуждение, будто при предстоящей земельной реформе вся земля будет отнята у владельцев безвозмездно. Комитет должен заявить, что этого не будет"[186]. Главный земельный комитет должен был только играть роль заслона от крестьянства. Настоящая деловая работа помещиков и буржуазии проводилась без участия этой организации. В Главном земельном комитете бесконечно спорили по поводу проектов земельной реформы, всячески оттягивая окончательное решение. Так лавировало Временное правительство, переходя от угроз и карательных экспедиций к примирительным камерам, выжидая возможности полностью взять в свои руки власть.
Той же тактики - уступить в малом, чтобы предупредить более серьезные требования, - держалось Временное правительство и в других вопросах. 11 марта петроградские фабриканты подписали соглашение с Петроградским советом о введении восьмичасового рабочего дня, а 16 марта на заседании у министра торговли и промышленности Коновалова представитель Общества петроградских заводчиков и фабрикантов Ефрон заявил, что "достигнутое в Петрограде соглашение... временная уступка"[187]. По продовольственному вопросу в первое время правительство не приняло никаких мер. Хлебные очереди не уменьшались от перехода Министерства земледелия из рук царского сановника Ридтиха в руки кадетского министра Шингарева. Еще 4 марта продовольственная комиссия при Петроградском совете установила для Петрограда обязательную таксу на предметы потребления. Владельцы булочных в ответ стали прятать хлеб. Рабочие на заводах потребовали отобрать хлеб у имущих. 14 марта продовольственная комиссия совета выступила с предложением реквизировать хлеб у землевладельцев, имеющих не менее 70 гектаров земли. Временное правительство решило взять в свои руки дело продовольствия. 21 марта продовольственная комиссия при совете передала свои права и обязанности Общегосударственному продовольственному комитету. 25 марта Временное правительство вынуждено было утвердить закон о хлебной монополии, по которому излишки помещичьего хлеба переходили в распоряжение государства. На продовольствие до нового урожая оставлялось каждому члену семьи владельца, всем его служащим и рабочим по 50 фунтов зерна в месяц. На прокорм скота и обсеменение выделялась определенная норма. Сверх того 10 процентов всей потребляемой нормы оставлялось в хозяйстве помещиков и кулаков "на всякий случай". Шингарев объяснял этот акт правительства тем, что война принуждала государство к вмешательству во все проявления хозяйственной жизни. Повышение же нуждаемости в хлебе при усилении трудностей заготовки, подчеркивал он, потребовало ликвидации свободной торговли. Главная же, вызвавшая этот декрет причина не была указана Шингаревым. Она заключалась в нажиме революционных масс на правительство. Сначала буржуазия и помещики выступили очень ретиво против хлебной монополии. I Всероссийский торгово-промышленный съезд в Москве 19 - 23 марта еще до опубликования декрета протестовал против "опасного плана введения хлебной монополии" и отклонил предложение о монополии большинством голосов. Главный ходатай помещиков в деле борьбы с хлебной монополией Родзянко в специальном письме доказывал Керенскому необходимость отмены такой "рискованной меры"[188].
Дружно выступали против хлебной монополии союзы хлеботорговцев, биржевые комитеты ряда крупных городов и т. д. Но это была только временная вспышка гнева от неожиданности, инстинктивная самозащита, заблаговременный контрудар. И сами авторы закона скоро разъяснили, что декрет введен в сущности как страховка от нападок со стороны трудящихся; никто и не собирается проводить его в жизнь. Шингарев на VII съезде кадетской партии убеждал своих соратников, что это "неполная хлебная монополия"[189]. Он говорил о ней, как о "горькой необходимости". На III чрезвычайном съезде представителей совета съездов биржевой торговли и сельского хозяйства 26 - 29 апреля 1917 года Шингарев в успокаивающем тоне разъяснял буржуазии и помещикам, чтобы они особенно не беспокоились... "Это не есть окончательная хлебная монополия, - доказывал он, - мы не касаемся ни производства хлеба, ни окончательного его распределения по распределительному аппарату; это лишь право располагать хлебом, взятым после урожая"[190].
В частной же беседе с сенатором Шидловским, жаловавшимся на малую норму оставленного землевладельцам хлеба, Шингарев успокоил его и всех помещиков, заявив, что "нормы... просто не соблюдайте - кто, мол, вас там будет проверять"[191]. Министры Временного правительства выступали перед массами с "революционными" законами, а за спиной парода рекомендовали помещикам саботировать эти же законы.
Борьба с разрухой народного хозяйства перешла в руки Коновалова, крупнейшего текстильного фабриканта, активнейшего деятеля ряда капиталистических организаций. Коновалов призывал буржуазию к борьбе со спекуляцией, говорил даже о вмешательстве государства в частные торгово-промышленные отношения, но на практике устранил только все ограничения при учреждении акционерных обществ. Недаром на заседании Центрального военно-промышленного комитета говорили по поводу Коновалова, Гучкова и Терещенко: "Мы, представители торгово-промышленной деятельности, с особенной гордостью взираем на вас трех, потому что вы для нас не только доблестные русские граждане, но и лучшие, достойнейшие сыны торгово-промышленной России"[192].
"Достойнейшие сыны торгово-промышленной России" ловко и настойчиво обманывали народ.
Был, однако, один вопрос, который нельзя было откладывать до Учредительного собрания, - это война. Армию всячески оберегали от влияния революционного Петрограда. Задерживали сведения о развитии революции, в войсковые части не пропускали газет. 3 марта ночью начальник штаба главнокомандующего генерал Алексеев разослал по фронту следующую секретную телеграмму: "Вследствие телеграммы начальника штаба главнокомандующего армий Западного фронта о том, что из Великих Лук на Полоцк едет депутация в 50 человек от нового правительства и обезоруживает жандармов, по означенному вопросу был запрошен председатель Государственной думы, который сообщил, что депутаций не посылалось. Таким образом, невидимому, начинают появляться из Петрограда чисто революционные разнузданные шайки, которые стремятся разоружить жандармов на железных дорогах и, конечно, в дальнейшем будут стремиться захватывать власть как на железных дорогах, так и в тылу армии и, вероятно, попытаются проникнуть в самую армию. Надо принять самые энергичные меры, установить наблюдение на узловых станциях железных дорог и иметь на этих станциях гарнизоны из надежных частей под начальством твердых офицеров. При появлении где-либо подобных самозванных делегаций таковые желательно не рассеивать, а стараться захватывать и по возможности тут же назначать полевой суд, приговоры которого тут же приводить немедленно в исполнение"[193].
Главнокомандующий Юго-западного фронта генерал Брусилов разослал телеграмму, в которой требовал принятия самых решительных мер против проникновения в армию "дезорганизации и анархии".
Царские генералы готовились встретить революцию в армии штыками и скоропалительными полевыми судами. Приказ Ж 1 изымали из обращения с такой же решительностью, с какой старая полиция уничтожала революционные листовки.
Шестого марта одновременно с общим воззванием к населению Временное правительство опубликовало обращение и к армии. О войне в этом воззвании говорилось более или менее осторожно. Подчеркивалось только, что армия сохранит единство, сплоченность и твердый внутренний порядок. От солдат требовали безусловного подчинения офицерам, Временное же правительство обещало армии снабдить ее "всем необходимым для того, чтобы довести войну до победного конца"[194]. На следующий день Гучков новым распоряжением отменил приказ Ж 1.
Лидеры совета, в том числе и те, которые всего пять дней назад писали приказ Ж 1, как Соколов, помогли Гучкову отменить приказ. Генерал Деникин со слов генерала Потапова так рассказывает об этом: "Шестого марта вечером на квартиру Гучкова пришла делегация совдепа в составе Соколова, Нахамкеса (Стеклова. - Ред.), Филипповского (лейтенанта), Скобелева, Гвоздева, солдат Падерина и Кудрявцева (инженера) по вопросу о реформе армии. Происходившее заседание было очень бурным. Требования делегации Гучков признал для себя невозможными и несколько раз выходил, заявляя о сложении с себя звания министра. С его уходом я (Потапов. - Ред.) принимал председательствование, вырабатывались соглашения, снова приглашался Гучков, и заседание закончилось воззванием, которое было подписано: от совдепа - Скобелевым, от комитета Государственной думы - мною и от правительства - Гучковым. Воззвание аннулировало приказы Ж 1 и 2 (приказ Ж 2, изданный советом, разъяснял, что приказ Ж 1 не устанавливал выборности офицеров, но разрешал комитетам возражать против назначения начальников. - Ред.), но военный министр дал обещание проведения в армии более реальных, чем он предполагал, реформ по введению новых правил взаимоотношений командного состава и солдат"[195].
Девятого марта Временное правительство за подписью военного и морского министров выпустило воззвание к армии, в котором, правда, в осторожных выражениях атаковало Петроградский совет: "Объединяйтесь все около Временного правительства, веря, что оно положит все силы на вашу защиту. В столице отдельные группы продолжают сеять раздор, связывая решения Временного правительства и препятствуя их проведению в жизнь... Не слушайтесь сеющих рознь. Много немецких шпионов, скрываясь под серой солдатской шинелью, мутят и волнуют вашу среду"[196].
Гучков слишком поторопился. Воззвания военного министра открыли настоящее лицо правительства. 11 марта большевистская газета "Правда", начавшая выходить б марта, заявила, что выступление Временного правительства является не чем иным, как нападением на совет рабочих и солдатских депутатов. В полках столичного гарнизона начались митинги протеста. С фронта в Петроградский совет стали прибывать делегации солдат, настойчиво требуя мер против наступления генералов.
Мелкобуржуазные руководите ли совета уже не раз со времени передачи власти буржуазии отводили от нее удары встревоженных масс - поводов для выступлений было много. 7 марта исполнительный комитет совета выделил особую "контактную комиссию" в составе Чхеидзе, Стеклова, Суханова, Филипповского и Скобелева. По определению исполнительного комитета комиссия была создана "в целях осведомления совета о намерениях и действиях Временного правительства, осведомления последнего о требованиях революционного народа, воздействия на правительство для удовлетворения этих требований и непрерывного контроля над их осуществлением"[197].
На деле "контактная комиссия" помогала Временному правительству успокаивать выведенные из равновесия массы. Так было с вопросом об аресте Николая и его семьи. Временное правительство позволило царю уехать из Пскова в Ставку. Там царь встречался с генералитетом армии. К нему приезжали свободно великие князья. Все это вызвало огромное возмущение среди солдат и рабочих. Исполнительный комитет совета вынужден был принять решение об аресте царя, а 7 марта и Временное правительство постановило лишить свободы Николая Романова и всю его семью.
Седьмого марта Временное правительство разработало текст присяги для армии и служащих. В присяге не было ничего о революции, и притом из старой царской присяги в новую перешли крестное знамение и бог. Это вызвало новую вспышку возмущения. Совет 12 марта довел до сведения Временного правительства, что считает текст присяги неприемлемым и входит в переговоры о выработке новой формы присяги. При этом было подчеркнуто, что факт отклонения текста присяги не означает призыва к неповиновению Временному правительству.