Нельзя не заметить, что при устройстве Николаева Потемкин действовал несколько иначе, чем при постройке Екатеринослава и Херсона. Здесь меньше желания произвести эффект, больше выполнимых, практичных проектов; есть даже желание устраивать кое-что "без затей". Потемкин, очевидно, разочаровался в Херсоне; по крайней мере, он, как мы видели, убедился в нездоровом климате занятой им местности. Впрочем, и во время строения Николаева погибло немало народа, и это обстоятельство сильно огорчало светлейшего. "А теперь только скажу, – пишет он в одном письме, – о числе умерших, которых не могло бы больше и в чуму пропасть. Что прибыли доставать людей, ежели их морят, как нарочно. Вам бы надлежало мне доносить правду. А я не знаю, как вам не совестно скрывать от меня истину. Я определял людей к работе, да и еще и с заплатою, а из сего сделали каторгу. И по несчастью, как везде мое имя, то они могут думать, что я тиран, а вместо того мучают другие, а потакаете вы". Из этого документа видно, что работы были очень тяжелы, если сам Потемкин называет их каторгой и тиранством. Не обходилось дело и без хищений казенных денег. "Пора отстать, – пишет Потемкин, – от мошенников подрядчиков, кои истощили суммы и все недостатками подчивали. Чрез них разворовано много".
Далеко не все предположения и предначертания Потемкина относительно Николаева осуществились: многое, по смерти его, было оставлено втуне; его преемник Зубов вовсе не желал продолжать начинаний своего предместника, а хотел, в свою очередь, оставить намять о своей деятельности в новом городе Вознесенске. Но, несмотря на это неблагоприятное обстоятельство, Николаев не захирел, подобно Екатеринославу, а стал развиваться и даже конкурировать с Херсоном. Об его росте свидетельствуют следующие факты.
В 1788 году николаевскую верфь посетил немецкий врач Дримпельман, который оставил любопытное описание ее. "Как сильно я был удивлен, – говорит он, – когда извозчик, которого я подрядил из Елисаветграда, вдруг остановился и, хотя я не видел ничего, кроме отдельных хижин из тростника и часовых, объявил мне, что тут и есть Николаев… Ближайшее осведомление у часовых показало, что слова извозчика были справедливы и что я действительно нахожусь в самом Николаеве". Описав посещение свое Богоявленска, Дримпельман рассказывает дальше следующее: "Доселе ни одно человеческое существо не могло жить в этом месте, где в несколько месяцев возник город, который уже в первые годы своего существования обещал счастливое процветание и где теперь селятся люди всех стран. Вокруг все было пусто. Единственные живые существа, которых здесь можно было встретить, были змеи. Хотя укус их и не опасен, однако они были неприятны и страшны для людей тем, что проникали в жилища, плохо построенные из тростника и досок. В нашу тростниковую хижину, в которой нам пришлось провести первую ночь по приезде в Николаев, наползло множество этих гадин. Хотя мы из предосторожности устроили постель на четырех высоких кольях, но это нисколько не помогло: змеи поднимались вверх и, почуяв людей, с отвратительным шипеньем переползали через нас на другую сторону кровати и уходили. Постройка нового города шла вперед с изумительною быстротой: в тот год, когда я жил здесь, выстроено было более 150 домов. Лес и другие строительные материалы доставлялись в изобилии на казенный счет по Бугу и продавались весьма дешево как чиновникам, так и другим лицам, желавшим здесь поселиться. Только каждый строившийся обязан был строго сообразоваться с планом, по которому город постепенно должен был возникать. Число жителей, собравшихся из разных частей государства, доходило в 1789 году, когда я покинул Николаев, до двух с половиной тысяч". Из других (официальных) данных видно, что и в 1792 году в Николаеве было менее 2,5 тысячи жителей; нужно думать поэтому, что или Дримпельман значительно преувеличил цифру населения, или, что вероятнее, выставил ошибочную хронологию: на самом деле был в Николаеве в начале девяностых годов XVIII века. В 1791 году в Николаеве было 26 дворов, 147 душ жителей обоего пола (105 мужского и 42 женского) и 1,2 тысячи десятин земли под усадьбами. Екатеринославский губернатор Каховский в своем письме к известному Попову сообщает там данные о Николаеве в 1792 году: "строений кончено и начато много. Вода в колодезях хороша, а в фонтанах отменно хороша. Деревьев насажено много. По хуторам разводятся огороды для поваренных растений и распахиваются земли под посев хлеба… Признаюсь Вашему превосходительству, что я пришел в изумление, увидев столь много строений на том месте, где два года тому назад видел я два только шалаша, из камыша сделанных". В 1792 году в нем действительно уже существовали: 1 церковь, 4 общественных дома, 100 казарм, 13 магазинов, 158 каменных и деревянных домов, 209 мазанок, 61 землянка, 149 лавок, 23 погреба и 1566 душ обоего пола. Кроме того, здесь же временно проживало 1734 душ рабочих. Громадная разница с состоянием города в 1791 году, ясно свидетельствующая о том, что предположения Потемкина получили некоторое практическое осуществление. Измайлов, путешествовавший в этих местах в самом конце XVIII века, описывает Николаев так: "Николаев стоит в долине, окруженной пригорками при впадении Ингула в Буг, в нескольких верстах от Черного моря. Адмиралтейство, крепость, суда, стоящие на якорях, служат главным украшением города. Соборная церковь во имя святого Григория есть здание вкуса и нежности". "Николаев, – говорит один иностранный путешественник, посетивший его в 1808 году, – стоит на левом берегу Буга… В сем городе находятся складни и магазины Черноморского флота. Когда мы проезжали, то еще в гавани не было ни одного линейного корабля в отстройке; как скоро они отделаются, немедленно отправляют их в Севастополь. Жителей в городе около девяти тысяч (цифра эта, по всей вероятности, сильно преувеличена), почти все служащие во флоте или жиды; сии последние имеют отвратительный вид. Положение Николаева не так хорошо: улицы широки, а дома низкие и выстроены по большей части из дерева или глины". В "Землеописании" Зябловского (напечатано в 1810) о Николаеве говорится, между прочим, следующее: "в нем, по выгодной глубине залива и безопасной для судов рейды, стоит Черноморская гребная флотилия, также имеет пребывание главнокомандующий над Черноморским и Азовским флотами и учреждено училище штурманское и другое, корабельной архитектуры. Имеет таможенную заставу и три церкви (русскую, католическую и греческую)". В 1817 году в Николаеве было 6 церквей и синагога, 4 общественных здания, 99 казенных, 1368 частных домов (1010 каменных и 358 деревянных), 3285 душ обоего пола. Прогресс в числе жителей за 25 лет последовал, как видно из этих цифр, ничтожный; очевидно, после форсированного роста, вызванного искусственными мерами, наступило затишье. Но Николаев все-таки имел будущее, как удобное место для постройки судов и торговый порт. По числу выпущенных из его верфи кораблей он уступал Херсону, но относительно отпускной хлебной торговли в самом конце XVIII века стоял несколько выше его.
Уже по смерти Потемкина был основан город, который занял первое место среди всех городов Новороссийского края, и старых, в новых – это Одесса, основанная на месте турецкой крепости Хаджибей; указ императрицы о постройке военной и купеческой гавани и города Хаджибея (так раньше называлась Одесса) относится к 1794 году; постройка была поручена де Рибасу; под новый город было отведено более 30 тысяч десятин земли; на устройство порта, адмиралтейства, казарм и т. п. было ассигновано около 2 млн рублей; важным моментом в первоначальной истории Одессы (так его назвала Академия наук) было поселение греческих выходцев, как в самом городе, так и в его окрестностях. Город в это время состоял из двух форштадтов – военного и греческого; частные лица получали "открытые листы" на свои усадьбы; в надежде на большие выгоды здесь стали селиться русские и иностранные (главным образом греческие) купцы; в предместье города Пересыпи поселились черноморские (бывшие запорожские) казаки. В 1796 году в Одессе было 2349 душ обоего пола; больше всего мещан (новороссийских, иногородних и бывших казенных и помещичьих крестьян); купцов разных гильдий 84 человека мужского пола, евреев 150 душ мужского пола, греков (кроме греческого дивизиона) 129 душ мужского пола, 98 душ черноморских казаков. Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, наступившие для города с воцарением императора Павла Петровича, население в нем постоянно возрастало; царствование Павла Петровича было непродолжительно, а с воцарением императора Александра I жители Одессы получили многие важные привилегии (25-летняя льгота, освобождение от постоев, утверждение за городом земли и т. д.). В 1802 году в Одессе было уже более 9 тысяч душ обоего пола жителей, в том числе постоянных и временных купцов 2285 душ обоего пола, а мещан 5743 душ обоего пола; 39 фабрик, заводов и мельниц, 171 лавка, 43 погреба, 1092 обывательских дома и 257 землянок, городских доходов – 40 675 рублей 38 копеек, товаров привезено было на 719 982 рубля, а вывезено на 1 534 114 рублей, всего на 2 254 096 рублей. Но все это было ничто в сравнении с дальнейшим прогрессом в населении и торговле. Этим прогрессом Одесса обязана, главным образом, деятельности дюка де Ришелье, который занял здесь пост градоначальника в 1803 году. По словам Сикара, Ришелье сам стоял во главе всего и управлял всем больше своею личностью, чем предоставленной ему властью; в свободные минуты он обходил город и гавань, наблюдая за работами, сам отдавая везде приказания и заставляя таким образом других подвигать дело с необычайным усердием; он посещал иностранцев в карантине, узнавал их планы, нужды, приглашая их возвращаться или поселяться в Одессе. В городе он лично знал всех купцов, какой бы национальности они ни были, встречался с ними или посещал их магазины, разговаривал и осведомлялся о их торговле, успехах, препятствиях, желаниях и нуждах. "В продолжение почти двенадцатилетнего управления Одессою Ришелье, пользуясь высоким доверием монарха, обращал его единственно на пользу города. Он не только что восстановил дарованные императрицею Екатериною милости городу, но исходатайствовал новые, несравненно большие; устроил порт, карантин, таможню, театр, госпиталь, докончил начатые храмы Божии; учредил воспитательно-учебное заведение, поощрил частные в городе постройки, которых при его отъезде считалось две тысячи; увеличил население города до 26 тысяч душ; возвысил торговые обороты его. Любя страстно садоводство и вообще разведение дерев, он всячески покровительствовал владельцам дач и садов, и первый выписал из Италии семена белой акации, роскошно принявшейся на одесской почве. Ришелье за границей не забывал Одессу"… Так характеризует его деятельность историк Одессы Смольянинов. При Ришелье Одесса сделалась центром торговых связей Новороссийского края и европейских приморских городов: торговые обороты ее в 1814 году простирались более чем на 20 млн рублей; главным предметом отпускной торговли была пшеница; естественные богатства Новороссийского края нашли себе сбыт. Расширение торговых оборотов одесского купечества вызвало увеличение потребностей и привело к общему подъему культурности и цивилизации: Одесса превратилась в небольшой, но бодрый, торговый и благоустроенный европейский город. В этом отношении весьма интересно свидетельство самого Ришелье: "Когда я прибыл, – говорит он, – в 1803 году в Одессу, то прошло шесть недель, прежде чем я мог достать себе дюжину самых простых стульев, а в 1813 году было уже вывезено из Одессы в Константинополь на 60 тысяч рублей мебели, которая была сделана почти так же хорошо, как петербургская или московская". О том, что из себя представляла Одесса в десятых годах XIX века, можно получить сведения из сочинения маркиза де Кастельно, где сообщаются обстоятельные данные о населении ее, общественных и частных сооружениях, управлении, полиции, а в особенности о торговле. Данные эти вполне подтверждают мысль о сравнительно высокой степени культурного развития города.
Кроме Херсона, Екатеринослава, Николаева и Одессы, можно указать и еще несколько важных городов в Новороссийском крае, возникших также путем колонизации; но на них мы уже останавливаться не будем; таковы Мариуполь, Ростов, Таганрог, Дубоссары. В Мариуполе, который был основан в 1780 году, в начале восьмидесятых годов насчитывалось уже 1506 душ мужского пола, в том числе 144 купца. В Ростове (первоначально называвшемся крепостью святого Димитрия Ростовского) в начале восьмидесятых годов было только 704 души жителей; но зато в соседнем с ним армянском городе Нахичевани, который получил начало в 1780 году, числилось тогда же 1040 душ русских купцов, мещан и цеховых и 4121 душа армян, несколько фабрик и заводов и много каменных лавок. Таганрог (прежде Троицкая крепость) был построен еще, собственно говоря, при Петре Великом, но находился долго в запустении и возобновлен был только в 1769 году; в нем в начале 1780-х годов была гавань, таможня, биржа, крепость; кроме значительного числа моряков, в нем жило 222 человека купцов, мещан и разночинцев. Хотя гавань его отличалась многими неудобствами, но в нем все-таки процветала заграничная торговля. В самом начале XIX века он представлял из себя, по словам одного путешественника, торговый, но худо выстроенный и грязный город; жителей в нем было от 8 до 10 тысяч человек, торговля здешняя была в руках греков; с возникновением Одессы Таганрог потерял свое прежнее значение самого важного торгового пункта. Дубоссары славились сухопутной торговлей; по словам Пейсоннеля, отсюда вывозилось всяких сырых продуктов в конце XVIII века на 12 210 рублей, а в 1805 году, по сообщению А. А. Скальковского, уже на 179 562, а привозилось на 1 163 979 рублей.