Традиционное сознание исходит из того, что внедрение и утверждение должного есть акт социальной воли и результат его зависит исключительно от настойчивости и последовательности "внедренцев". Мысль о том, что утвердить можно лишь то, что соответствует природе вещей и лежит в русле самоорганизации, а внедрение каких либо феноменов противостоящих тенденции самоорганизации невозможно и бесперспективно - лежит за пределами исследуемого сознания. Более того, здесь мы сталкиваемся с одной из самых важных, краеугольных позиций традиционного менталитета.
Идея самоорганизации и представление о какой-либо природе, собственной имманентности социокультурного целого напрочь отрицает весь мир должного. Ибо, если есть самоорганизация, то должное не всесильно. Если оно не всесильно, то оно не всеблаго и вообще не должное. Тогда и сакральная Власть, которая есть экспликация должного, его земное воплощение и не всесильна и не всеблага. Если же допустить все это, то мир рушится. Война русского человека с природой вещей может покоиться только на отрицании этой природы. Отрицание природы мира сущего и уверенность в конечной победе должного составляет ключевую идею традиционной ментальности.
Если же социальный материал не поддается усилиям по внедрению должного, то этому есть одно единственное объяснение. Здесь присутствует злая воля. Ее необходимо преодолеть. Для этого следует: а) выявить, б) локализовать. И, наконец, в) подавить и уничтожить носителя злой воли. Так мы выходим на образ Дьявола (мировой закулисы, империализма, сионизма, глобализма) и его слуг и приспешников - оборотней. Одна из коренных особенностей традиционного сознания и фундаментальных трагедий отечественной жизни состоит в том, что русский традиционалист нарекает Дьяволом природу вещей, т. е., в конечном счете, Божий мир, который не желает соответствовать должному.
Примеры, иллюстрирующие этот тип мышления бесчисленны и рассыпаны по всем сферам жизни. Отношение людей должного к самоорганизации несет в себе элемент парадокса, поскольку должное (иными словами, культура в основания которой заложена концепция должного) есть частный случай самоорганизации. Но это особый вариант самоорганизации, которая мистифицирует свою природу и не осознает себя в собственном качестве. Точно так же устроена сакральная власть. Последняя, по своей природе - социальный институт, и не более того. Однако это социальный институт, осознавший себя божественной, креативной сущностью.
Мистифицирование социальных регулятивов и институтов, рождает особый род норм, механизмов регулирования и самих институтов. Эти феномены и составляют предмет нашего исследования. В свою очередь, расколдовывание социокультурных механизмов рождает гражданское общество.
При этом, широчайшая феноменология самоорганизации, но в рамках традиционной культуры не воспринимается как опасность. Она задана безличной сакральной традицией, исконна и вообще не воспринимается как какая-либо деятельность. В то же время, самоорганизация общества не лежащая в русле самоподдержания традиции, имеющая некоторый новационный характер и (или) противостоящая "линии" сакральной власти рассматривается как богоборческая социальная опасность, умаляющая власть и противостоящая должному.
Парадигма должного и философия либерализма. Обращаясь к этой теме, необходимо особо остановиться на принципиальном различии двух социальных философий - традиционной и либеральной. Традиционное сознание мыслит построение социальности базируясь на идеальном человеке, модель которого дана ему в должном. Либеральная философия не верит в идеального человека и исходит из того, что человеческая природа дана нам не в ценностном ядре культуры, но в опыте. Опираясь на реального человека в котором наряду с тем, что составляет предмет нашей гордости за род человеческий есть и эгоизм, и себялюбие и нетерпимость и лукавство и многое Другое, от чего открещивается манихейская по своей природе мифологема должного, - либеральная доктрина и выстраивает свое общество. Оно структурируется так, что бы уравновешивать негативные аспекты человеческой природы, минимизировать ошибки и деструктивные процессы и создавать более или менее Пристойную жизнь, в которой каждый имеет шанс развивать лучшее из того, чем наделил человека Создатель.
Подчеркнем, либеральная парадигма в принципе не ориентируется на достижение социального идеала. Она стремится создать оптимальное общество в котором минимизируются негативные моменты и асоциальные тенденции. Такое общество по понятию не застраховано от заблуждений. Его архитекторы исходят из того, что либеральная модель позволяет преодолевать заблуждения и бороться с пороками, не более. Иными словами, вместо небесной идиллии должного либеральный проект задает принципиально земную ориентацию.
Традиционно ориентированный субъект часто не может сформулировать истоков своего органического неприятия либеральной демократии. Они в том, что либерализм отменяет должное. В основе либерального космоса находится реальный человек, или, с точки зрения традиционалиста, человек сущего. Либеральная же демократия в целом воспринимается как мир победившего сущего. Сущего, которое осознало себя нормальным и естественным состоянием бытия. Понятно, что для традиционалиста это - глубоко профанная и оскорбительная ситуация. Вот как описывает данную коллозию А. Янов:
"Русская идея" не признавала центрального постулата западной политической мысли о разделении властей (как институциональном воплощении нейтрализации порока пороками)… Мизантропической философии Гобса противопоставляла она…веру в отношения любви и добра во всей иерархии человеческих коллективов, составляющих общество…102
Для того, что бы вглядываться в лики реальности (не вымышленного, а реальности) необходимо интеллектуальное и духовное мужество, которые не даны средневековому человеку.
Победа сущего на земле воспринимается как победа Тьмы, как бесконечно оскорбительное приспособление к худшим страстям и низменным порокам, наконец, как самый страшный из возможных грехов - отречения от Должного. Здесь надо сказать, что там, где человек нового времени видит реальность, средневековый - видит сущее, а это, совсем не одно и то же. Разница между сущим и реальным состоит в том, что сущее понимается как профанное отпадение от мира должного. Принятие же мира сущего без одухотворяющего его должного есть чистая бесовщина, власть Тьмы, победа самых пошлых и низменных страстей.
Концепция реальности возникает в постсредневековом сознании. Она понимается как объективная, самостоятельная ценность. Сама по себе она ни хороша ни плоха, но объективна. Ценность ее заключается в том, что реальность представляет естественное и единственное поле реализации человеческой природы и в этом смысле благодатна и богоданна. Реальность познается в соответствии с ее собственными законами, а познание последних составляет основную задачу научной и философской мысли. Осознавая себя живущим в мире реальности, человек нового времени создает свой мир опираясь, на доступное ему понимание законов этой реальности. Выстраивает мир в соответствии с природой вещей. Здесь, идеи должного и сущего просто исчезают и сменяются качественно иной парадигмой, которая рождает метафизический протест в душах носителей должного103.
Мы описали фундаментальную коллизию средневекового и новоевропейского сознания. В реальности описанное противостояние дробиться на тысячи частных противоречий затрагивающих практически все сферы человеческой активности. И каждое из них вызывает у традиционного человека органический, инстинктивный протест. Либеральная цивилизация легализует и конституирует как проявление социальной нормы массу инстинктов и побуждений табуированных и профанированных в мире должного. Все то, что скрывалось, не признавалось в своей природе, существовало как попущение, как человеческая слабость, все, что рождало многообразное чувство вины оказывается не только допустимым, но и нормальным, социально приемлемым.
Столкнувшись с либеральной цивилизацией, традиционалист видит общество в котором отсутствует широчайшая палитра стыда, самоуничижения, тревожности, неподотчетного беспокойства, чувства собственной греховности и неизбывной вины - т. е. всего того, что составляло суть привычного и единственно возможного самоощущения.
Мало того, пороки, оказываются не только легальными моментами бытия, но и системообразующими элементами социального целого. Рыночная экономика базируется, с одной стороны, на порочном стремлении человека к стяжанию, а с другой, на не менее порочном стремлении к благам и удовольствиям. Политический механизм опирается на тезис о непреодолимой порочности и греховности агентов власти. А для того, что бы противостоять этому создаются специальные механизмы - система сдержек и противовесов, независимая пресса, концепция прав человека. Все это напрочь отторгает, постоянно оскорбляет и попирает должное. Столкнувшись с либеральной цивилизацией, человек традиционных ориентаций переживает глубочайший стресс. Он чувствует, что очутился в противоестественном, перевернутом мире, где все поставлено с ног на голову.
Из этого вырастает непоколебимое убеждение о скором и неизбежном крахе секулярного общества. Подлинный ревнитель должного искренне убежден, что общество Запада должно захлебнуться в своих пороках. С того момента, когда идеологи российского традиционализма зримо столкнулись с западной цивилизацией, идеология должного отрабатывает тезис о близящемся крахе своей альтернативы. Человек традиции высматривает все новые и новые аргументы, ищет признаки заката и разложения, вслушивается в подземный гул предшествующий землетрясениям и карам божьим которые сотрут с лица земли богомерзкое буржуазное общество.
То обстоятельство, что история не подтверждает пророчества о крахе, а говорит скорее об обратном - о закате мира средневековья - не меняет ровным счетом ничего. Как дата Конца Света, крах Запада в очередной раз переносится на следующую декаду, пятилетку, в ближайшее будущее. Космос традиционалиста стоит на том, что не может существовать мир без должного.
Человек в космосе должного. Для того, что бы подвести черту, зададимся вопросом: как же живется человеку в мире должного, каково его устойчивое самоощущение? Картина, которая открывается на этом направлении, безрадостна. Культура выстроенная вокруг принципиального несоответствия мира должного окружающей человека реальности задает неразрешимую трагедию, которая составляет фон человеческого существования. Миллионы людей, далеких от любых теоретических изысканий, живут с постоянным ощущением - "нет, не то". Вся их жизнь не та, не настоящая. Где-то там, должна быть, не может не быть - другая, подлинная и прекрасная. А эта, единственная, проживается как черновик, как разминка, этап на пути к той - настоящей.
Русский человек до старости мечтает о каком-то чуде: о том что он снимется с места и уедет в какую-то несказанную даль, где всё совсем по другому, встретит каких-то других, замечательных людей, начнет совсем другую, настоящую жизнь. Ощущение "нет, не то" выливается в тысячах проявлений. Отсюда и праздная мечтательность, и немотивированная агрессивность, и алкоголизм, и неспособность к какому бы то ни было делу, и склонность к хилиазму, и особая разорванность (слабая структурированность) личности.
Здесь мы сталкиваемся с одной из самых фундаментальных характеристик русской культуры, которая состоит в особом, подвешенном статусе человека. Речь идет о характере, способе и мере онтологической укорененности человеческого субъекта. Специфика эта состоит в том, что в российском космосе онтологической полнотой бытия наделена, и даже не наделена а тождественна этой полноте одна сущность - социальный абсолют, генетически восходящий к архаическому Роду. Каждый субъект онтологизирован настолько и постольку, поскольку включен в него. Слитно и неразделимо входит в жизнь Рода, нерасторжимо вплетен в социальное целое.
Соответственно, традиционный субъект укореняется в бытии тогда и настолько, насколько он припадает к социальному целому, переживает партиципацию, растворяется в нем. Традиционный человек припадает к Роду в переживании праздника, коллективного ритуала, на мирском сходе, в общении, в коллективной работе - т. е. во всех тех ситуациях, которые моделируют единение субъекта с Родом и растворение его в этой целостности, а через нее - в единении с космосом. Иными словами в синкретических, магических переживаниях замкнутых на коллективную магию.
Но ситуации и переживания такого рода в принципе временны, преходящи. Подстегиваемый чувством дискомфорта, традиционный субъект стремится воспроизводить их снова и снова и в этих параксизмах единения разделяемых промежутками космической обнаженности проходит его жизнь. Так чувство безотчетного страха и одиночества снимается лишь на время. В промежутках между мгновениями единения с беспредельным Родом, наш человек переживает фатальный экзистенциальный дискомфорт. Все эти достаточно сложные моменты рефлектируются и вербализуются философами, но чувствуются и переживаются каждым.
Отсюда широчайший спектр психологических и культурных моментов: острое и неизбывное чувство некоей трудно определимой неполноценности - бездомности, потерянности, онтологического сиротства. Сумма таких переживаний концептуально оформляется в православной концепции греховности. Онтологическая неполноценность быстро превращается в чувство априорной социальной вины, которое энергично эксплуатируется властью предержащей. Отсутствия укорененности в бытии, сложно выразимое ощущение сиротства, парадоксальное ощущение неподлинности этого мира находят свое осмысление в парадигме должного/сущего. Мир вне единения с социальным абсолютом - т. е. Должным - тосклив и ненастоящ, это мир без Бога.
Чувство бездомности составляет фон мироощущения. Оттого, что в большинстве случаев описанное переживается безотчетно, воздействие его еще страшнее и неизбывнее. Такое мироощущение неразрывно сплавлено с манихейским сознанием и варварским комплексом. В том хаотическом, загаженном мире, который устраивал для себя русский человек нет смысла и радости обустраиваться. Отсюда вырастает и Великая русская мечта, или российская хилиастическая ересь. Традиционное сознание ждет снятия дуальностей, примирения с бытием и достижения райской полноты в некоторой бесконечной удаленной точке эсхатологической трансформации реальности.
Пытаясь схватить ядро русской мечты, авторы, тонко чувствующие традицию, постоянно подчеркивают, что она устремлена к нездешнему, иному, запредельному. И это исключительно важный момент. Русский человек ищет укорененности в бытии. Но поскольку данная ему от роду культура профанирует эмпирическую реальность, тот мир, в котором проходит вся его жизнь - он обращается в своих устремлениях к пространству трансцендентного, относительно которого культура утверждает, что именно там и пребывают смысловая наполненность, полнота бытия, праздник нормальной, не изуродованной идиотским чувством неполноценности жизни.
Устремленность к запредельному - следствие сильнейшего табуирования устремлений человека к "этому" миру как ключевой, важнейшей и естественной реальности в которой ему дано появиться на свет, обрести смысл своего существования, прожить достойно и со спокойной душой умереть. Надо со всей определенностью сказать, что в рамках традиции эта мечта принципиально невыполнима. Если онтология, принадлежит целому, то отдельный человек в принципе не может полностью и окончательно слиться и отождествиться с ним. Дискофорт, мучения человека традиционной культуры - всего лишь механизм воспроизводства социального абсолюта.
Лишение смысла отдельного человеческого существование имеет свою целевую функцию - сбивать в стадо, препятствовать становлению автономной личности. Это одно из самых мощных препятствий. Тем не менее, традиционная целостность не единственный субъект и не единственный уровень самоорганизации. Рано или поздно, рождаются люди, способные перешагнуть страх отпадения от целого. Прорыв к личности переживается как преодоление отчуждения от смысла, как обретение Бога в себе.
РАЗМЫВАНИЕ КОНЦЕПТА ДОЛЖНОЕ/СУЩЕЕ
Исследование универсальной моделирующей системы должное/сущее будет не полным, если мы ограничимся рассмотрением возникновения этого феномена ментальности, его структурной и функциональной природы, но обойдем вниманием процессы трансформации, изживания и исторического снятия конструкта должное/сущее. Оговоримся, изживание должного/сущего - обширное проблемное поле заслуживающее самостоятельного исследования. Нам остается лишь обозначить проблему и пунктирно наметить один исследовательский сюжет.
Парадигма должного представляет собой исключительно устойчивый социокультурный механизм. "Снятие" должного в результате имманентного саморазвития культуры реализовано однажды, в истории Западной Европы, и связано со спецификой западноевропейской цивилизации. В обществах восточноевропейских иссякание должного задается глобальными процессами. Для российского общества этот императив выразился в процессах модернизации, логика разворачивания которых снимает однажды идею должного.
Как фундаментальный механизм культуры, коренящийся в ментальности, матрица должное/сущее входит в процессы своего исторического снятия сложно. Традиционная культура всеми доступными ей способами блокирует трансформацию системообразующих структур. Сам этот процесс идет исключительно болезненно и крайне медленно, лишь под давлением абсолютно непреоборимых обстоятельств. Парадигма должного/сущего существует в сознании адекватного культурного субъекта как онтологическая характеристика культурного космоса, априорная и безусловная. Она в принципе не может быть осознана своими носителями как специфический культурный механизм, рядоположенный другим способам осознания и оценки реальности. Видение мира через призму должного/сущего связано с сильнейшей аксиологической доминантой. Приверженность должному переживается как главная, решающая координата, определяющая бытие человека в космосе. Как полюс единственной и абсолютной партиципации.
В подобной картине мира любая трансформация познавательных и оценивающих структур переживается как падение в пасть Дьявола. Как отказ от самого главного, единственного, что созидает человека и предопределяет не только его позицию, но земную и загробную судьбу. Речь идет о спасении души, ни больше ни меньше. Поэтому, в критическую эпоху отход от конструкта должное/сущее (осознаваемый как отпадение от должного) переживается как сильнейший экзистенциальный кризис.
Что же касается носителя традиционной ментальности, то он всеми доступными способами сохраняет, по крайней мере, уверенность в своей верности должному. Крушение же мира должного переживается в эсхатологических категориях: как крах Вселенной, торжество хаоса и безнравственности, свидетельство моральной деградации общества. Традиционный человек убежден: отпадение общества от должного неопровержимо свидетельствует о том, что наступили последние времена.