Как всякая духовная революция - а здесь мы сталкиваемся с одним из стержневых моментов перехода от средневековья к новому времени - отход от парадигмы должного/сущего предполагает длительный период эрозии должного. Затем наступает самый острый этап - последнего кризиса и смены парадигмы. Эти процессы захватывают жизнь нескольких поколений. Острая фаза перехода сопряжена с массой эксцессов. Обязательным расколом и расслоением общества. Происходит на фоне напряженной идейной борьбы, которая может переходить в борьбу политическую. Окончательное утверждение нового, постсредневекового сознания происходит через смену генераций.
Краху мира должного как правило предшествует утверждение паллиативных форм сознания, в которых момент верности должному оттесняется, приглушен и компенсируется элементами рациональной прагматики. Здесь скорее декларируется ритуальная приверженность должному. Человек еще не способен отказаться от своего космического ориентира, но уже не готов гореть во имя его утверждения. Пароксизмы верности абсолютным ценностям уходят в героическое прошлое, наступает эпоха вырождения. Она болезненна для всего общества, жизнь которого проваливается в область нелигитимного, ибо новые ориентиры и ценности не получили еще санкции всего общества, а старые не работают.
Стойкие традиционалисты (носители классической матрицы должного), сталкиваясь с тем, что священные принципы посрамляются, а люди массово отходят от заветов предков, переживают некое оцепенение. Их охватывает усталость и апатия. Земля не разверзается, и кары небесные не падают на головы тех, кто поднял руку на святое, но именно они торжествуют в неузнаваемо изменившемся мире. Однако жизнь носителей новых ориентаций не менее дискомфорта. Они живут в поле инерции прежней парадигмы. Печать растворенных в массовом сознании негативных оценок еще присутствует в их сознании. Они вынуждены постоянно отстаивать, в том числе и в своих собственных глазах, нравственное право на новое миропонимание.
Но вот, на смену поколению, посвятившему себя борьбе и отстаиванию нового, приходит следующее, изначально отчужденное от прежних ценностей и вчерашней полемики. Это поколение отделено от матрицы должного/сущего гносеологическим и экзистенциальным барьером. Оно просто не в состоянии, без пролегомен и развернутой культурной герменевтики, экзистенциально постичь космос ревнителя должного. Осознать и пережить драму его борьбы и трагедию краха этого космоса. С рождением поколения, не постигающего внутренний смысл уходящего целого, цикл трансформации завершается. Процессы самоорганизации культуры отсекают изжитую культурную традицию самым мощным барьером. Суммируя можно сказать, что закат парадигмы должного связан с неизбежным отчуждением внуков от идей и настроений дедов, на фоне усталого безразличия отцов, поглощенных злобой дня.
Итак, при всей невероятной стойкости конструкта должное/сущее эта моделирующая система рано или поздно рушится и уступает место другим моделям переживания вселенной, моделям понимания и ориентации в пространстве культуры. Причем, механизм такой трансформации заслуживает пристального внимания, поскольку анализ революционных изменений социокультурного организма позволяет проникать в суть феномена культуры и раскрывает самые глубинные механизмы последней.
Можно выделить два фактора, задающих трансформацию ментальности: Первый связан с постоянным отслеживанием меры адаптивности собственной культуры, ибо культура существует в неизменном виде до тех пор, пока остается эффективной стратегией бытия. Чаще всего такое отслеживание носит неосознанный характер, но от этого не становится менее значимым.
Второй - интегрирующая интенция, требующая взаимоувязывания всего содержания сознания в соответствии с доминирующим системным качеством, Обратимся к первому. Дело в том, что культура (и культура вообще, как субстанция и антропологическая характеристика человека, и всякая конкретная культура) - ни что иное, как технология человеческого существования. Как бы культура ни мистифицировала свою природу, как бы ни внушала человеку, что он существует для поддержания и утверждения культуры, а не она для него. Как бы не представляла свои основания в качестве абсолютных и априорных космических сущностей, как бы не внушала своему адепту, что ее крах, это крах всего космоса - по существу культура существует для человека. Ее природа служебна, и в этой служебной функции заключена телеология вызывающая культуру к жизни.
При том, что культура представляет собой специфический живой организм, запрограммированный как все живое на бесконечное самовоспроизводство, ее существование задается (осмысливается, животворится) человеком. И эта подлинная диспозиция, подлинная иерархия в системе человек/культура выявляется в эпохи больших цивилизационных кризисов, когда трансфомируется ментальность и рушится устойчивый культурный космос.
Кризисы показывают, что во все времена и в любом обществе субъект отслеживает меру адаптивности, меру эффективности своей культуры, сличает ее с существующими альтернативами. Если результаты такого сличения удовлетворяют носителя, отношения в системе человек/культура развиваются нормально. Если эффективность падает ниже некоторого порога - рождается импульс к изменениям: заимствованиям новых моделей поведения, рецепции технологий, смене установок. Если же импульс к трансформации культуры натыкается на границы системного качества данной модальности, исчерпавшей возможности к дальнейшим изменениям - начинается агония и крах исходной культуры. Носители покидают ее. Часто это происходит не вполне осознанно. Люди убирают в подсознание конфликт между программой безусловной верности врожденному космосу, заложенной культурой, и программой выживания заложенной в них Создателем.
В другом варианте эволюция носит осознанный характер. Отход от заветов отцов и врожденных моделей поведения переживается как нравственный переворот, т. е. переводится в плоскость идеальных коллизий. Заветы предков осознаются как ложные, безнравственные установки вступающие к неразрешимый конфликт с новым пониманием истины, цели и смысла человеческого существования.
Матрица должное/сущее вступает в пору исчерпания своих познавательных и регулирующих возможностей на исходе средневековья. С закатом соответствующей эпохе ментальности, эрозией средневековых отношений, утверждением альтернативых моделей миропонимания, связанных со становлением автономной личности. В России процессы окончательного изживания описанного нами социокультурного комплекса (или цивилизации паллиата) разворачиваются с середины 50 годов XX в. Соответственно, с этого времени универсальная моделирующая система должное/сущее начинает утрачивать свою привлекательность.
Однако эта модель по определению не трансформируема. А ее носители объективно лишены возможности радикального изменения собственного сознания. Они не имеют гносеологического и психологического потенциала, необходимого для смены парадигмы. Но то, что "что-то не то" чувствуют, и оттого переживают стресс. Этот стресс, в конечном счете, и запускает процесс формирования переходных форм культурного субъекта. В сознании этих последних резко снижен накал горения верностью должному. В их переходной ментальности складываются предпосылки трансформации. И наконец, следующее поколение делает последний шаг, отбрасывая весь мир должного как ветхую одежду.
Второй, не менее важный фактор связан с интегрирующей интенцией человеческой психики, требующей взаимоувязывания всего содержания сознания в соответствии с доминирующим системным качеством. Здесь надо учесть, что крах матрицы должного/сущего происходит на фоне фундаментального процесса рационализации.
Расколдовывания мира, закат синкрезиса как доминирующего механизма ментальности задает собой и изживание мира должного. Как известно, дорациональное - мифологическое, синкретическое - сознание не схватывает логических противоречий и не способно к рефлексии. Распад (по крайней, мере маргинализация, утрата статуса доминирующего принципа) традиционного синкретического сознания и утверждение рационального как доминанты утверждает новый принцип интегрирования ментального пространства.
Рациональная доминанта сознания, утверждающаяся практика непредубежденного размышления обо всем на свете требует увязывания всего известного человеку, познанного и пережитого им в непротиворечивое целое. А такого рода деятельность несет с собой взаимоверификацию. Каждый фрагмент интеллектуального и экзистенциального опыта верифицируется всей целостностью познанного. В результате сумма знаний о мире - его истории, настоящем, реальности собственного общества, природе человека и общества - вступают в неразрешаемый конфликт с парадигмой должного. Сознание человека нового времени обречено на изживание того, что не подтверждается всей целостностью опыта, но опирается лишь на априорные установки культуры.
Вообще говоря, вступив в новое время человек становится Гораздо более требователен к своей культуре. Он не только оценивает постоянно меру эффективности культуры, но и верифицирует, оценивает ее базовые принципы и установки. Проверяет их на истинность, эффективность, внутреннюю непротиворечивость. Изживание мира должного происходит в рамках непрекращающейся работы сознания в этом направлении.
Двигаясь вглубь исследуемых процессов, можно рассматривать гносеологические, ценностные, мировоззренческие предпосылки рефлективной деятельности сознания. Исследовать процесс разворачивания способности к рефлексии своего мира. Рассмотреть как происходит растождествление человека и данной ему с рождения культуры, как формируется потенция к выходу в позицию вненаходимости. Как на место инвертивных реакций, которые ограничивают свободу традиционного субъекта, обрекая его на единственно возможное изменение - переход из одной модели дожного/сущего в другую, - утверждаются модели неинвертивного мышления, связанные с диалогом, рациональным анализом, формами смыслообразования медиативного характера.
МОДЕРНИЗАЦИОННЫЙ ДИАЛОГ КУЛЬТУР И РАЗМЫВАНИЕ ДОЛЖНОГО
Процессы эрозии должного происходят на разных уровнях. Обратимся к одному из векторов этого процесса. Речь пойдет о диалоге в культуре и диалоге культур. Обращение к этой проблеме надо начать с того, что диалог - универсальная характеристика культуры. В самом общем смысле, всякое взаимодействие двух или нескольких субъектов, в результате которого происходит обмен значимой информацией, является диалогом.
Диалог разворачивается от очевидных форм разговора до такого, например, явления как война, которая являет собой одну из самых напряженных модальностей диалога. Формы диалога абсолютно необозримы и далеко не покрываются очевидными формами коммуникации. Так, все демонстративные характеристики человека: одежда, стиль, образ жизни; такие сущности, как предметная среда человеческого существования - имеют коммуникативное измерение. Вообще говоря, включаясь в пространство культуры, все виды и формы самопроявления человека обретают модальность текста и читаются как высказывание. Встраиваясь в Многомерное пространство культуры они вступают в диалог с неисчислимым множеством других близких и дальних высказываний.
Диалоговое измерение имеют любые социальные отношения, формы культурной активности: обычаи и ритуалы, праздники, легитимированные культурой формы разворачивания и разрешения конфликтов и т. д. Такие явления, как формы экономической жизни, рынок, любое взаимодействие в пространстве культуры носят знаково-коммуникативный характер и, в этом смысле, выступают элементами диалога. Всякая манифестация читается и учитывается. Политика, ухаживание, любовные игры, искусство, архитектура, публицистика, наука, городской фольклор - все это и многое другое - формы диалога. Число субъектов такого диалога практически неисчислимо. Коллективные и индивидуальные, большие и малые социальные группы, населенные пункты, этносы, конфессии, общество как целое. Число связей между этими субъектами, т. е. диалогов в геометрической прогрессии больше числа их участников. Число актов диалога разворачивающегося в пространстве большого общества нельзя даже вообразить. Это что-то соизмеримое с числом атомов в видимой части Вселенной.
В такой исследовательской перспективе диалог предстает как многомерное пространство, размерность которого трудно исчислить. Это пространство покрывает собой социокультурный организм и составляет его природу. Функция диалога исключительно важна, ибо только в диалоге происходит ежечасное, постоянное воспроизводство социальности и культуры.
Дальнейший анализ можно разворачивать в плоскости рассмотрения природы диалога. Диалог можно рассматривать как цель интерпретаций и переинтерпретаций. Обращаясь к этой теме мы обнаруживаем, что такие фундаментальные для культуры процессы, как формирование картины мира, интегрирование вселенной идут через постоянную интерпретационную активность. Культура непрерывно разворачивает самоинтерпретацию, интерпретацию иного (иное, в свою очередь, дробится на близкое, чуждое, переживаемое как находящееся в отношениях союза или в противостоянии), интерпретацию эпохи, изменений в мире и т. д.104
Особое место в этой сфере культурной активности занимает интерпретация блока базовых, сакральных текстов (идеологических, конфессиональных), относящихся к истории, преданиям и мифам), формирующих поле самоидентификации. Постоянное обращение к этим текстам, увязывание их с изменяющейся реальностью, встраивание в континуум развивающегося мира обеспечивает самотождественность культуры. К полю базовых текстов относится и классическая культура (классическое для данной культуры искусство), интерпретация которой, обеспечивая преемственность, выступает пространством сложной диалектики тенденций структурного характера, задающих устойчивость, и тенденций изменчивости, обеспечивающей адаптацию в трансформирующуюся реальность. Вся эта культурная активность представляет собой разновидность диалога с объектированным культурным опытом. Современное эпохе искусство также может рассматриваться как поле интерпретаций и переинтерпретаций.
Внешний диалог, или диалог с другими культурами и цивилизациями, предполагает существование интегрированного социокультурного единства. В этом диалоге позиции сторон разведены за рамки системного целого, реализованного в цивилизации. Здесь "нашей" культуре предстоит культура иная, с другими базовыми реакциями, отличным от нашего пониманием Вселенной, представлениями о целях и смысле человеческой жизни. В межцивилизационном диалоге задействуются наиболее глубокие пласты ментальности, актуализуются сущностные уровни культуры. Диалог с другими цивилизациями - всегда вызов. Вызов, и в то же время - такова диалектика истории - непременное условие существования, выживания, сохранения самотождественности всякой культуры.
Об этом, последнем, роде диалога и пойдет речь ниже.
Диалог внутри культуры сравнительно гомогенен, ибо разнокачественность составляющих культуру лоскутов не идет дальше границ системного целого. Так, если общество принадлежит парадигме должного, то любой диалог происходит именно и только в этом пространстве, а потому разворачивает его, адаптирует к изменениям, но не подтачивает и не разрушает. Совсем иное дело - диалог обращенный вовне. Здесь возможны два варианта: первый - "наша", исходная культура должного сталкивается с другой версией должного; и второй - культура вписанная в парадигму должного/сущего сталкивается с цивилизацией личности.
В первом случае такого столкновения диалога в собственном смысле не получается. Скорее, имеет место цепь монологов при минимальной экзистенциальной включенности носителей различных версий должного в процесс. Чужая версия должного - суеверие, спорить с которым и опровергать его - занятие бессмысленное. Поскольку, как показывает опыт, носители этого суеверия не менее преданы своим ложным богам, нежели мы нашей истинной вере. Качественная однородность не рождает комплиментарного отношения различающихся доктрин, из которого вырастает потребность отстоять свою позицию, прежде всего в своих собственных глазах. Не будит мысль и не тревожит совесть.
Совершенно иное дело - столкновение с культурой, лишенной идеи должного. Здесь носитель традиции сталкивается с другой физикой, с качественно иным ментальным пространством. Чужой, пугающий и притягательный космос рождает сложное, глубоко амбивалентное отношение. Его существование несет в себе неразрешимую проблему. И чем более разворачивается модернизация, чем более мир цивилизационной альтернативы внедряется в реальность мира должного, тем острее и болезненнее становится эта проблема.
Ситуация межцивилизационного диалога складывается по мере разворачивания модернизации. Влекомая исторически императивом, Россия постепенно поворачивалась лицом к Западу. Такой поворот был обращением к миру, последовательно утрачивающему верность парадигме должного. Так в российскую реальность начинают входить альтернативные идеи и положенности. Целостный прежде образ мира папежской ереси расслаивается на два уровня: опасную и разрушительную идеологию и вожделенный мир технологий и благ цивилизации. Верность должному вступает в неразрешимый конфликт со стремлением к тем или иным феноменам, рожденным в пространстве внешнего хаоса, в мире отрекшимся от должного. Однако ад может быть отвергнут лишь с порога и весь без изъятий. Расслоение Запада на душепогибельную идею и вожделенные технологии в стратегическом плане вело к размыванию должного.
В обществе разворачивается диалог с качественно иным. Постепенно он пронизывает все пространство русской культуры. Дело в том, что любой феномен рожденный в лоне некоторой цивилизации - будь то автомобиль, промышленная технология, политическая доктрина или философская концепция - с необходимостью изоморфен характеристикам породившего ее пространства. А потому несет в себе всю целостность цивилизации-донатора. Это относится к любому без изъятия предмету или явлению. Различаются они лишь мерой разработки, мерой представленности целого в фрагменте. Культурно-смысловая насыщенность продуктов цивилизации не всегда очевидна для неспециалиста. В некоторых случаях культурные смыслы могут быть эксплицированы лишь с помощью достаточно сложных герменевтических процедур. Но воздействуют, переживаются, схватываются на уровне подсознания всегда и при всех обстоятельствах105.
В ходе модернизации традиционный культурный космос последовательно насыщается массой вначале предметов и технологий, а затем идей и установок, рожденных в мире, последовательно изживавшем парадигму должного. Мало того, что эта среда оказывается эффективнее, адаптивнее и удобнее исходной. На некотором этапе параметры традиционного общества изменяются настолько, что оно оказывается не в состоянии существовать вне заимствованной среды. Носитель идеи должного, обнаруживает себя прочно вписанным в мир - предметную, технологическую и организационную среду - онтология которой исключает должное. В стратегическом плане этот конфликт имеет единственное разрешение - отказ от должного.