35. Если это не есть ни свидетельство моей порочности, ни деятельность, вытекающая из моей порочности, ни общему это не вредит, что мне волноваться об этом? А какой ущерб общему [может быть вообще]?
36. Не позволяй представлению всецело завладевать тобой, но помогай себе соответственно их силе и ценности, и даже если они опускаются до вещей средних, не воображай, однако, что вред в самом этом [умалении представлений до вещей средних]. Ведь плоха привычка! Но как старик, уходя, забирает обратно у воспитанника юлу, памятуя, что это только юла, так и здесь, когда красуешься на ростральной трибуне. Человек, ты забыл, что это такое было? "Да, но это так увлекательно." Что же, и ты из-за этого должен стать глупцом?
37. Наконец-то я стал независимо от местонахождения благополучным человеком. Благополучный же – это тот, кто уготовил себе благую участь. Благая же участь – следствие благих видоизменений души, благих порывов, благих дел.
Книга VI
1. Естество целого податливо и легко поддается превращению, управляющий же этим естеством разум не содержит в себе самом никакой причины для делания зла, потому что зла в нем нет, и он не делает ничего плохого, и ничто не терпит от него вреда. Напротив, все возникает и достигает законченности благодаря ему.
2. Пусть будет тебе все равно, исполняешь ли ты то, что должно, страдая от холода или зноя, и клонясь ли ко сну или выспавшись, и бранят ли тебя при этом или славословят, и умирая ли или делая что-нибудь иное. Ведь и умирание – одно из дел, относящихся к жизни: значит, и при умирании достаточно устроить настоящее правильно.
3. Зри в корень. Пусть не ускользнет от тебя ни качественное своеобразие [любой вещи], ни ее ценность.
4. Все предметное очень быстро превращается и [впоследствии] либо воскурится, если субстанция едина, либо рассеется.
5. Правящий разум знает, в каком положении он находится и что делает и на каком материале.
6. Лучший способ защиты – не уподобляться [обидчику].
7. Ищи удовольствия и успокоения единственно в том, чтобы, помня о боге, переходить от одного общеполезного дела к другому.
8. Руководящее начало – это начало, будящее себя самое и преобразующее и делающее себя таким, каким пожелает, делающее так, что все происходящее является ему таким, каким оно само хочет.
9. Все совершается в согласии с природой целого, а не какой-нибудь другой – либо объемлющей [вещи] извне, либо заключенной внутри, либо обособленной от них вовне.
10. Или смешение, и переплетение, и [затем] рассеяние, или же единение, и порядок, и промысел. Если первое, так ли уж желательно проводить мне время в этой бессмысленной путанице и такой-то мешанине? О чем еще мне заботиться, как не о том, чтобы когда-нибудь [совсем] исчезнуть? Что же я тогда мечусь? Ведь, что бы я ни делал, рассеяние не минует меня. Если же второе [верно], то я благоговею, тверд [душой] и вверяюсь смело управителю.
11. Когда окружающее заставляет тебя испытывать как бы беспокойство, скорее уйди в себя и не выбивайся из ритма [души], кроме тех случаев, когда вынужден. Ведь гармонии достигнешь скорее, если будешь постоянно возвращаться к ней.
12. Если бы у тебя одновременно были и мачеха, и мать, ты стал бы чтить первую и все-таки постоянно искать прибежища у матери. Таковы же теперь для тебя двор и философия. Итак, почаще возвращайся и ищи успокоения у той, благодаря которой и придворная жизнь выглядит для тебя сносной, и сам ты выглядишь в ней таким.
13. Как о мясных блюдах и другой подобной пище нужно представлять себе, что это вот труп рыбы, а это – труп птицы или поросенка, что фалернское, опять же, – виноградная жижица, а претекста – волосы овцы, смоченные кровью улитки, так и о том, что происходит при совокуплении, [представляй] что это [всего лишь] трение о внутренний орган и сопровождающееся некоторым содроганием выделение слизи. Подобные представления есть именно такие, которые проникают в самую суть вещей и проходят сквозь них, так что видно, каковы эти последние. Так следует поступать и по отношению ко всей жизни в целом, и там, где вещи кажутся внушительными, срывать с них покровы, и созерцать их ничтожество, и удалять с них прикрасы, благодаря которым они кажутся значительными. Ибо видимость – ужасный обманщик, и когда тебе кажется, что ты занят важным делом, тогда-то ты более всего введен в заблуждение. Ведь погляди, что говорит Кратет о самом Ксенократе.
14. Большинство того, что вызывает удивление толпы, сводится к самым обычным предметам, держащимся благодаря [устойчивому] состоянию или природе, каковы камни, бревна, смоковницы, виноград, оливковые деревья; те же [которые вызывают удивление] у тех, в ком больше благоразумия, – к существам, наделенным душой, каковы стада, табуны; третьи же, которые [вызывают удивление] у имеющих еще более тонкий вкус, – к существам, наделенным разумной душой, однако не собственно разумной, а имеющей навык и опытной в чем-нибудь другом или просто в том, чтобы владеть толпой рабов. Тот же, кто чтит душу разумную и гражданственную, не обращает внимания ни на что другое, как только на то, чтобы прежде всего сохранять свою душу пребывающей и движущейся в разуме и единении с людьми и помогать в этом деле тому, кто ему сродни.
15. Одно спешит начать существование, другое спешит прекратить, да и из возникшего что-нибудь уже исчезло. Текучесть и изменчивость обновляют мир подобно тому, как непрерывное течение времени являет нам беспредельную вечность всегда в новом облике. Невозможно найти, что из проносящихся мимо в этом потоке вещей достойно особенного почитания: как если бы кто-нибудь захотел полюбить одного из пролетевшей мимо стаи воробьев, а тот бы уже исчез из глаз. Подобным образом и сама жизнь любого человека есть испарение крови и вдыхание воздуха. Ибо как можно вдохнуть однажды воздух и выдохнуть, что мы делаем каждое мгновение, точно так же можно и всю дыхательную силу, которую ты получил вчера или прежде в момент рождения, возвратить туда, откуда ты ее взял.
16. Ничего достойного нет ни в том, чтобы выдыхать воздух, как растения, ни в том, чтобы вдыхать его, как домашние животные и дикие звери, ни в том, чтобы получать через представление оттиск [внешнего мира], ни в том, чтобы разрываться от устремлений, ни в том, чтобы жить стадом, ни в том, чтобы принимать пищу. Ибо все это подобно выделению переваренной пищи. Итак, что же достойно [человека]? Рукоплескания? Нет. Ни даже плескание языков, ведь славословие толпы – это [именно] плескание языков. Итак, ты оставляешь и ничтожество славы – что остается достойного? Мне кажется: следовать и при движении, и в покое собственному устройству, на что направлены и упражнения, и искусства. Ведь всякое искусство стремится к тому, чтобы нечто устроенное согласовывалось с делом, ради которого оно устроено. Этого добивается и садовод, ухаживающий за виноградом, и укротитель коней, и псарь. А наставники и учителя какую цель преследуют? Итак, достойное [человека] – в этом. И если с этим будет благополучно, ни о чем другом ты уже не будешь заботиться. Однако ты не перестаешь ценить и многое другое? Тогда не будешь ты ни свободным, ни довольствующимся собой, ни неподвластным страстям. Ведь тебе неизбежно придется испытывать зависть, ревность, подозревать тех, которые могут отнять те вещи, которые тебе дороги, строить козни тем, кто имеет то, что тобой ценится. Вообще неизбежно должен тот, кто нуждается в чем-нибудь из этого, сбиться с пути и в довершение всего и богов перестать чтить. Напротив, благоговейное отношение к собственному разумению и почитание его сделают так, что ты и самому себе будешь в радость, и с людьми будешь ладить, и с богами будешь жить в согласии, то есть одобрять все то, что они тебе уделяют и назначают.
17. Вверх, вниз, по кругу быстро движутся первостихии. Движение же добродетели не совершается ни в одном из этих направлений, но в ней есть нечто более божественное и, продвигаясь вперед труднопостижимым путем, она идет к благой цели.
18. [Подумай] каково то, что они делают. Они не хотят хвалить людей, живущих вместе с ними и в одно время, сами же придают большое значение похвале потомков, которых они никогда не видели и не увидят. Это почти то же самое, как если бы ты был огорчен тем, что и предки не слагали о тебе хвалебных речей.
19. Если что-нибудь дается тебе с трудом, не думай, что это невозможно для человека, но если что-нибудь возможно и свойственно человеку, считай, что и тебе оно по силам.
20. В гимнасиях может кто-нибудь и ногтями оцарапать, и голову поранить, но мы не придаем этому значения, и не выражаем недовольства, и в дальнейшем не смотрим косо на этого человека как на злоумышленника. Однако мы соблюдаем осторожность, но не как перед врагом или человеком, который у нас на подозрении, но миролюбиво сторонясь. Нечто подобное пусть будет и в остальных случаях жизни: будем смотреть сквозь пальцы на многое из того, что делают те, кто как бы упражняются рядом в гимнасии. Ведь можно, как я сказал, посторониться и ни подозревать, ни враждовать.
21. Если кто-нибудь способен убедительно доказать мне, что я неправильно воспринимаю или делаю, с радостью стану поступать по-другому. Ведь я ищу правды, которая никогда никому не принесла вреда; вред же приносит тот, кто упорствует в своем заблуждении и неведении.
22. Я делаю то, что мне надлежит делать, остальное меня не отвлекает: оно либо неодушевленное, либо неразумное, либо сбилось с пути и не знает, где он.
23. С существами неразумными и вообще с вещами и предметами обходись как разум имущий с не имеющими его – великодушно и благородно, с людьми же обходись как с разум имущими и по-общинному. Во всем, однако, призывай в помощь богов и будь безразличен к тому, сколь долго ты будешь делать это, ведь и трех таких часов достаточно.
24. Александр Македонский и его погонщик мулов, умерев, обратились в одно и то же: они либо были приняты в тот же порождающий разум мира, либо одинаково распались на атомы.
25. Прими в соображение, сколько душевных и телесных явлений происходит в каждом из нас сразу в одно короткое мгновение. И тогда ты не будешь удивляться, что много больше, точнее, все происходящее сосуществует в пределах единого целого, которое мы называем миром.
26. Если кто-нибудь задаст тебе вопрос, как пишется имя "Антонин", разве станешь ты произносить каждую букву напряженным голосом? Разве не перечислишь спокойно одну за другой каждую? А как быть, если кто-нибудь сердится на тебя? Сердиться ли в ответ? Точно так же и здесь: помни, что все надлежащее слагается из определенных чисел. Следует достигать намеченной цели правильным путем, придерживаясь этих чисел, не возмущаясь и не испытывая ответного негодования против негодующих на тебя.
27. Как это жестоко: не позволять людям стремиться к тому, что кажется им подходящим и полезным! А ведь ты некоторым образом не разрешаешь им делать это, когда сердишься на то, что они заблуждаются. Ведь они устремляются к этому совершенно так, как будто это им подходит и полезно. "Но это не так". Тогда научи и покажи, не сердясь.
28. Смерть – прекращение отпечатывания [мира] ощущениями, судорожного подергивания импульсов, течения мыслей, служения плоти.
29. Это позор, что твоя душа устала от той жизни, от которой тело не устает.
30. Смотри, не превратись из цезаря в тирана, не пропитайся [властью]. Ведь бывает. Поэтому сохраняй себя простым, добрым, чистым, не роняющим достоинства, незатейливым, любящим справедливость, богобоязненным, доброжелательным, нежно любящим, упорным в исполнении подобающих дел. Борись за то, чтобы оставаться таким, каким хотела тебя сделать философия. Чти богов, береги людей. Жизнь коротка: единственный плод земного существования – праведный склад [характера] и дела для общей пользы. Будь во всем учеником Антонина. Подражай его настойчивости во всем, что совершается согласно разуму, и ровности во всяком деле, благочестивому и ясному выражению лица, кротости и отсутствию тщеславия, ревностному стремлению к постижению вещей. И тому, как он вообще не пропускал ничего без предварительного тщательного рассмотрения и ясного осознания. И тому, как терпел он несправедливо хулящих его, не отвечая им тем же. И как ни в чем не проявлял поспешности и не откликался на клевету. И каким внимательным был наблюдателем нравов и деяний: не порицал, не сторонился, не подозревал, не умничал. И как довольствовался немногим, будь то жилье, постель, одежда, пища, прислуга. И как был трудолюбив и вынослив. И как мог до вечера оставаться на скудной пище, даже не испытывая потребности облегчить желудок, кроме как в установленное время. Подражай также его надежности и постоянству в дружеских связях, терпимости к тем, кто открыто выступал против его мнений, радости, если кто указывал лучшее [решение вопроса]; и тому, как почитал он богов без суеверного страха. Если бы встретить тебе свой последний час так, как он, с чистой совестью!
31. Очнись, приди в себя и, вновь пробудившись от сна и поняв, что это сны докучали тебя, смотри, вновь пробужденный, на это так, как будто ты видел сны!
32. Я состою из тела и души. Телу понятным образом все безразлично. Ведь оно не обладает способностью различать. Для разумения же безразлично все то, что не является его собственным действием. То же, что является действием его самого, всецело в его власти. Однако и из этого оно заботится об одном настоящем, ведь будущие и прошлые его действия ему тоже уже безразличны.
33. Труд для руки и ноги не противоречит природе, пока нога совершает работу ноги, рука – руки. Так же и для человека как человека труд не противоречит природе, пока он делает человеческое дело. Если же это не противоречит у него природе, то нет ему никакого зла.
34. Сколько сильных наслаждений испытали и разбойники, и распутники, и отцеубийцы, и тираны!
35. Разве не видишь, сколько ремесленников, мастеров хотя и приспосабливаются в известной мере к несведущим людям, однако тем не менее придерживаются правил своего искусства и не позволяют себе отступать от них? Поэтому не ужасно ли, если строитель и врач будут питать больше уважения к правилам собственного искусства, чем человек – к правилам своего собственного разума, который у него общий с богами?