5
Десятого числа, как обещал, Пал Палыч вместе с Катей приехал к Марии Бенедиктовне на премьеру "Виндзорских насмешниц".
Сцена в зале Дома ветеранов выглядела неестественно маленькой - как экран телевизора. Актерам на ней было тесновато, но декорации были настоящие, исполненные даже с налетом экстравагантности: стилизованный замок, крошечный колодец посреди дворика, южные деревья; была там и пальма, которая обычно украшала столовую. И костюмы были выдержаны в духе эпохи, а главное - актеры играли неподдельно, с чувством и азартом, разве что чересчур шумно и старательно. Катя узнала Марию Бенедиктовну не по внешности, сильно омоложенной гримом, а по резковатому голосу с капризными нотками: как раз Мария Бенедиктовна отчитывала служанку, бойко, по-театральному, подперев руки в бока.
Игра Марии Бенедиктовны показалась Кате какой-то натужной и фальшивой. Однако зал, видимо, так не считал: чуть ли не на каждую реплику раздавались аплодисменты и - что больше всего изумило Катю - громкие одобрительные возгласы. Она никогда не думала, что можно вести себя гак неприлично в театре. Лысый старик в бабочке непрестанно хохотал рядом - округло и смачно, и уже два раза успел крикнуть: "Браво!". Все это походило на какую-то игру, законы которой Кате были неизвестны, но хорошо известны сидящим в зале и суетящимся на сцене.
Это было трогательно - и в то же время вызывало тревожную жалость и ощущение своей неуместности среди людей, живущих другой, может быть, придуманной жизнью. Катя осторожно покосилась на Пал Палыча. Вначале он смотрел на сцену, как показалось Кате, с удивлением, потом - только слушал, прикрыв ладонью глаза, и Катя поняла, что Палычу тоже неуютно здесь - неуютно и стыдно.
А Мария Бенедиктовна продолжала самозабвенно лицедействовать:
- Ах, толстый старый плут! - грозила она Фальстафу пальцем. - Что бы с тобой ни сделали - все будет мало! - И вдруг, подмигнув залу и подобрав юбки, запела под фортепиано:
Пускай отныне будет вам известно,
Что может женщина веселой быть и честной!
Верны мужьям шалуньи и насмешницы,
А в маске благочинья ходят грешницы…
Выражение страдания появилось на лице Пал Палыча, он оглянулся на Катю - Катя глядела на сцену, - и Пал Палыч, крадучись, воровато, не поднимая глаз, выскользнул из зала.
В пустом, прохладном вестибюле он несколько раз прошелся из угла в угол - а из зала по-прежнему доносился резкий голос Марии Бенедиктовны. И публика сопереживала, неистовствовала, радовалась и то и дело вновь и вновь разражалась одобрительными аплодисментами…
Пал Палыч опустился в кресло, посидел, встал, пошел по коридору, словно убегая от этих звуков, - и постепенно они стали тише; а Пал Палыч оказался перед дверью с рукописной табличкой: "Ремизова М.Б." - дверь была не заперта, - секунду он поколебался и вошел в комнату.
Комната была небольшой, продолговатой, как номер в гостинице; при входе белел умывальник. Шкаф отгораживал в углу закуток с плиткой и электрическим чайником. Стол, крытый бархатной скатертью, занимал все пространство посредине, и на нем была рассыпана колода пасьянсных карт. Еще на столе были швейная машинка и ворох голубых и розовых легкомысленных лоскутков, часть из которых валялась на полу.
Видно было, что хозяйка не предполагала вторжения гостей, и оттого Пал Палыч чувствовал неловкость и необходимость уйти - но уйти не мог, что-то удерживало его в комнате, и было это не простым любопытством, но каким-то запретным, манящим желанием подольше побыть рядом с прошлым.
И вдруг среди неразберихи, среди полочек с потрепанными книгами по театру, аптечных пузырьков, актерских фотографий и репродукций из журналов Пал Палыч узнал то, что ему больше всего хотелось увидеть здесь: старую, пожелтевшую афишу с анонсом "Любови Яровой" и пятидесятилетней давности датой. Он подошел к ней и долго стоял неподвижно.
- Ты здесь, Палыч? - просунулась в дверь встревоженная Катя. - Почему ты ушел?
- Посмотри, Катенька, - глухим голосом сказал Пал Палыч. - Это первая наша с бабушкой афиша… Саратов, двадцать девятый год…
Катя заглянула в список действующих лиц.
- Нет, Катенька, не там… Совсем внизу, мелким шрифтом…
- "В ролях матросов и обывателей артисты театра", - прочла Катя. - Но здесь же нет ваших фамилий!
- Нет, - сказал Пал Палыч. - Тогда это называлось - статисты… фигуранты…
Он все глядел на афишу.
- А у меня вот такой не сохранилось…
- Пойдем, Палыч, - Кате не нравилось, что дед впадает в лирическое состояние, она потянула его за рукав. - Нехорошо, нас сюда не звали… И спектакль скоро кончается… Пошли!
- Я вас вижу!.. Иду! - крикнула Мария Бенедиктовна, приподнявшись на цыпочки над головами окружавших ее товарищей и помахав Пал Палычу и Кате рукой.
Они поджидали ее в сторонке, возле гардероба, а Мария Бенедиктовна принимала поздравления, улыбалась, целовалась сердечно с незнакомыми старичками и старушками. Наконец она вырвалась из окружения и пошла навстречу Пал Палычу - радостная, подвижная, раскрасневшаяся, заранее протягивая руку для поцелуя.
- Мило, замечательно, что приехали! Катенька!.. - Мария Бенедиктовна присела, чтобы поцеловать внучку. - Она совсем невеста! И копия матери! Ну, как мы учимся? - Катя не знала, что отвечать, и Мария Бенедиктовна поднялась, не дождавшись ответа, - она не могла сосредоточиться, остыть от возбуждения, да еще надо было ежеминутно улыбаться проходившим мимо людям.
- Ну? - спросила она теперь Пал Палыча. - Ну - как тебе, только честно?.. Ведь неплохо, верно?
- Да, да, - закивал Пал Палыч. - Превосходно, превосходно!..
- Правда? - спросила Мария Бенедиктовна утвердительным тоном, словно и не могло быть иначе. - А тебе, Катенька, тоже понравилось? Правда, славные костюмы? Мы ведь сами шили - все сами.
- Это замечательно… замечательно, - повторял Пал Палыч со всей силой убежденности.
- Я - как? Кажется, во втором акте я немножечко наиграла?
- Может быть, самую малость… Но в остальном - очень убедительно, очень!..
- Ах, льстец! - Мария Бенедиктовна погрозила пальцем, но скорее для проформы. - Но монолог мне действительно удался?
- И монолог и песенка… как там? "Что может женщина веселой…"
- Не так! "Пускай отныне будет вам известно…" - начала Мария Бенедиктовна, но Пал Палыч перебил ее с огромным чувством:
- Ты играла восхитительно, увлеченно, смело!.. Огромное, от души тебе спасибо, Маша!..
Катя глядела на деда и ничего не понимала. Игра, законы которой ей были неизвестны, продолжалась; теперь и Пал Палыч участвовал в ней, и - самое странное - искренне, взволнованно.
- Я вас приглашаю, - сказала растроганная Мария Бенедиктовна и протянула руки Пал Палычу и Кате. - Сейчас у нас скромный дружеский ужин…
- Спасибо, Маша, - покачал головой Пал Палыч. - Нам ехать пора. - И протянул гардеробщице номерки от пальто.
Мария Бенедиктовна широко открыла глаза.
- Вот тебе раз! Очень жаль, - воскликнула она, впрочем, без слишком большого сожаления. - Будет очень мило. Платон Ипполитыч будет петь старинные романсы при свечах.
Пал Палыч надевал пальто.
- Спектакль, Маша, вечером, в Белых Ключах.
- А как там мой крестник? Петя Стрижов? - Мария Бенедиктовна бросила взгляд на цепочку людей, потянувшихся наверх по лестнице в столовую. - Я, помню, ужасно билась с его дикцией.
- Петя? Проклевывается. Через годик-другой будет актером.
- А ты, Катенька? Ты не хочешь стать актрисой?
- Не хочу, - ответила Катя.
- Она - не в нашу породу. Ну, прощайте, милые мои. - Пал Палыч поцеловал жене руку, и она стала подниматься вслед за всеми по лестнице. - Да, Паша, - спросила она сверху, - а как я выглядела?
- Поразительно молодо, Маша!.. Как тебе это удается?
- А!.. Секрет! Секрет, голубчик! - ответила Мария Бенедиктовна и засмеялась, очень довольная. - А ты, Катенька, зря, - крикнула она внучке. - Актер - это посланник божий, быть актером - прекрасно!
Крепкие старички поволокли наверх пальму, скрыв на мгновение Марию Бенедиктовну, и Пал Палыч поспешил к выходу.
Они долго шли молча по шоссе, голосуя попутным машинам. К вечеру небо заволокло тучами, похолодал ветер, и вот-вот собирался дождь. Пал Палыч прятал нос в шарф и шагал сердито и быстро, так что Катя отставала.
- Ну? - вдруг остановился он и повернулся к внучке. - Что в рот воды набрала?..
- А ты - что сердишься? - подняла глаза Катя, и Пал Палыч, не ответив, зашагал дальше. - Разве она вправду хорошо играла?..
- Что значит - плохо, хорошо?.. - Пал Палыч отскочил от обдавшего их грязью грузовика и погрозил ему вслед кулаком. - Да, плохо, если вам угодно! Но мне дороже другое! Святое!.. Углы, кочевья, пересадки, рожденье твоего отца… Удачи, неудачи - общая память, одна на двоих, как та афиша, - не разделишь!
- Значит, ей вообще не нужно было поступать в театр! - упрямо возразила Катя. - При чем здесь память?
- При том, что ты ни черта не понимаешь! - крикнул Пал Палыч. - Девчонка!.. В театр не поступают, в театр попадают - как в тюрьму или под колеса поезда! Раз и до конца дней! Как я могу сказать ей правду, если в этих спектаклях - последний смысл ее жизни?..
Катя молчала и постукивала по мостовой каблучками туфелек, всем своим видом показывая, что не желает верить в утешительные свойства лжи.
Что-то неладное Пал Палыч заметил, еще подходя к колхозному клубу: огни не горели, народа не было, здание высилось неприветливо. Заперты были и парадные двери. Пал Палыч безуспешно их подергал, с тревогой посмотрев на Катю, побежал к служебному входу.
В фойе горела тусклая лампочка, громоздились перевернутые стулья. Старик сторож, с охотой отложив швабру, разглядывал гостей.
- Пал Палыч? - удивился он. - А ваши уехали, еще до обеда.
- Как - уехали?..
- Автобусом. Отыграли утренник - и уехали.
- Как это может быть! - воскликнул Пал Палыч. - Какой утренник?
- "Тома Сойера", - сказал сторож. - При полном аншлаге.
- Я старый болван, - Пал Палыч схватился за голову, потом за сердце и опустился на стул.
- Запамятовали, - сочувственно догадался сторож.
- Старый дурак… - повторил Пал Палыч. - Я ведь решил, что утренник завтра, а "Сойер" - вечером… Который час? - вскочил он.
- И, Пал Палыч, - сказал сторож. - Вечерний поезд уже час, как ушел.
- Первый раз за сорок лет! - с тоской произнес Пал Палыч и сел опять на стул, и глядел то на сторожа, то на Катю растерянно и виновато. - Господи, срам какой… как же они… кто же вместо меня-то?
- Филинов сыграл, - успокоил сторож.
- Что он сыграл, Филинов, что ты понимаешь! - сердито отмахнулся Пал Палыч. - Фу ты, господи… - повторил он, отдуваясь. - За сорок лет - первый раз… Слушай, Петр Фомич, - поглядел он на сторожа. - Ваш… гастроном - до которого часа торгует?..
Катя, уставшая за день, скоро заснула за барьером ложи, на креслах, укрывшись диковинным реквизитным салопом. В зале был полумрак, зато сцена с не размонтированной декорацией была освещена ярко, а на ней, как в странной пьесе, сидели за столом сторож с Пал Палычем, и стояла перед ними бутылка портвейна и закуска в виде консервов и квашеной капусты, и сторож говорил и говорил без умолку:
- А потом, Пал Палыч, вы к нам с ТЮЗом приезжали, было? "Платон Кречет" - на выездных, а "Мать своих детей" - в клубе Нахимсона!
- Нахимсона, - кивнул Пал Палыч. Оказавшись на сцене, под привычными лучами софитов, он отошел и успокоился. - Все-то ты знаешь, все помнишь, Фомич, тебе бы мемуары писать!
- А как не помнить! - сказал сторож. - Я тоже при театральном деле не первый год! Я и супругу вашу помню, царствие ей небесное…
- Ты что, типун тебе на язык! - Пал Палыч суеверно постучал по дереву стола. - Жива она и здорова!
- Жива? Значит - за здравие! - сторож разлил, и они выпили понемножку. - А в Раздольном вы играли, это уже после войны - помните?
- Осенью!
- Яблок было в том году!.. Профессора вы играли, этого… Непревзойденно играли! - одобрил сторож, провел ладонью под подбородком, изобразив несуществующую бороду и, откашлявшись, продекламировал: - "И я остаюсь тут, с моим народом и с нетопленным университетом… потому что чести, значит, участвовать в революции, не отдам… ни за какие коврижки!"
Пал Палыч развел руками:
- Ну, брат, мне - далеко, если б я так играл - давно бы в лауреатах ходил!
А сторож разохотился и радовался случаю блеснуть перед знатоком своими актерскими талантами:
- А "Царя Федора Ивановича"? Я царь или не царь?.. Царь или не царь?! - повторил он грозно и требовательно, даже топнув ногой.
- "Ты - царь!" - зааплодировал, смеясь, Пал Палыч. - Браво!
- Браво! - закричал сам себе сторож и налил еще по рюмочке. - А поглядишь, Пал Палыч, - и верно: кого вы только не играли! Монархию - играли? - начал он перечислять, загибая пальцы. - Гражданскую играли. "Оптимистическую"!.. И пятилетки играли, и войну… Да по вас историю нашего государства проходить можно!
- А это потому, Петр Фомич, что в России надо жить долго! Многое увидишь.
Сторож поднял рюмку:
- Ну - смотреть вам - не пересмотреть! - Они чокнулись, Пал Палыч отставил рюмку и закусил капустой.
- А вот погоди, - сказал он загадочно, - привезу к вам в конце сезона новый спектакль - там как раз все, о чем ты говоришь… В одной судьбе, в одном человеке, понимаешь? В тебе, во мне…
- Ага, - сказал сторож, но, судя по всему, не понял.
- Как тебе объяснить… - Пал Палыч почесал голову, за одно тронул порозовевшие щеки, кивнул на бутылку: - Мысли по древу поплыли… Ну вот - сидим мы с тобой сейчас, вроде вдвоем - а ведь уже не вдвоем! И ты здесь, и я здесь, и оно здесь - время! И прикоснись ты к нему, как вот к этим струнам, - Пал Палыч снял со стены декорации пыльную гитару, - оно зарезонирует, зазвенит!..
Пал Палыч взял аккорд и, нащупывая мотив, запел негромко:
Ходят слухи каждый час:
Петлюра идет на нас…
Пулеметчики - чики-чики…
- Голубчики - чики-чики! - подхватил сторож, но Пал Палыч остановил его жестом.
- Гей, песнь моя! Любимая! - ударил он по струнам, поднимаясь.
Буль-буль, буль-буль, бутылочка
Казенного вина!
Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные -
То юнкеры-гвардейцы идут!
И прошелся с приплясом по сцене - но тут из зала неожиданно раздались тоненькие аплодисменты.
Пал Палыч удивленно остановился, вглядываясь в темноту, и увидел аплодирующую из ложи Катю.
- А ты почему не спишь, полуночница?
- Вы так расшумелись, - Катя потерла глаза, - тут уснешь.
- А мы занавес задвинем! - догадливо предложил сторож, которому очень не хотелось, чтобы импровизированный концерт кончился.
- Ну! Это будет неуважение к зрителю, - жестом отменил Пал Палыч закрытие занавеса. - Его величество зрителя нужно уважать. Что прикажете, сударыня? - поклонился он ложе.
- Что вам будет угодно! - Катя устроилась поудобнее.
- Боевое обозрение "Гитлер капут!" - подумав, объявил Пал Палыч. - Из репертуара фронтовой бригады "Катюша"! Айн момент, - огляделся он, быстро соорудил из подручных предметов подобие куклы, и она ожила, мелкой дрожью затряслась в его руках. - "Петруша, - спросил Пал Палыч. - Чиво? - ответил он сам себе голосом Петрушки. - Ты почему дрожишь? - Это не я дрожу, это земля дрожит! - А почему земля дрожит? - А потому что фриц бежит!.."
Затем Пал Палыч лихо взял гитару наперевес и замаршировал по сцене:
Скажи-ка, Гитлер, ведь недаром,
Подобно ракам и омарам,
Мы пятились назад?
Мы пятились назад - айн, цвай!..
- Артист Артемьев вернулся из окружения, - доложил он сторожу, - в ваше распоряжение!..
- Ну даешь, Палыч! - восторженно и не по уставу отозвался тот.
- А я знаю, - хлопая в ладоши, крикнула Катя, - это у Виктора Ильича есть в пьесе!
- Это сейчас - у него в пьесе, - Пал Палыч с трудом перевел дух. - А тогда было - в жизни… И еще были дожди вторую неделю, и грязь по колено, и передовая - в полуверсте… Пушки завязли, ни с места!.. Здоровенные бойцы толкают, сибиряки - никак, а нам уже танки на пятки наступают!.. А тут один актер из нашей бригады затесался, сам щуплый, и рука - после ранения, плеть!.. А ну, товарищи, дай местечко, - Пал Палыч надел гитару, как винтовку, подставил плечо под незримую пушку. - Взяли!.. Сейчас проверим, у кого в роте повар лучше! Еще - взяли!.. Да ты ее не под уздцы, ты за жабры, за жабры, Коля, как того сома… тогда - пойдет сама!.. Что - тяжело? А девок как обнимать - так "ой, захожусь… ой, задушишь!.." Ступай, не ленись, родимая!.. - и он напрягался, перебегал с места на место, строил смешные гримасы, а может, это было от боли, потому что рука разгибалась с трудом, - и вот стало легче, ноги перестали скользить, пушка медленно стронулась с места и пошла, уже без помощи героя… а он помахал ей вслед и прижал здоровой рукой к груди беспомощную больную…
Все это предстало в исполнении Пал Палыча удивительно зримо, но Катя отчего-то больше не хлопала в ладоши и выглядела такой озадаченной, что Пал Палыч заметил и спросил несколько задето:
- Не убедил? Тебе не понравилось?..
- Я это уже видела… - сказала Катя.
- Где? - недоверчиво усмехнулся Пал Палыч.
- В театре…
- В каком?..
Катя молчала.
- В каком театре ты могла это видеть, если репетиции даже в нашем еще не начались?.. - сердито закричал Пал Палыч.
- Что ты кричишь? Именно в нашем!.. Эту сцену Петя Стрижов репетировал!
Пал Палыч растерянно глядел на нее.
- Когда?
- Два дня назад… Я за тобой заходила, а ты уже ушел, а они все там были, в репетиционном зале. Ой… - Катя схватилась за вспыхнувшие щеки: - Как я сразу не поняла!.. - И она испуганно посмотрела на Пал Палыча.
- Вот те раз… - пробормотал Пал Палыч и опять недоверчиво усмехнулся, и усмешка вышла кривой, жалкой. - Как это возможно?.. Это же - моя роль… Моя! Ты что-то напутала, девчонка?..
Катя не отвечала, а сторож ничего не понимал в происходящем. Пал Палыч сел.
- Мистика какая-то… При чем здесь - Петя?
Он вскочил, начал торопливо натягивать пальто.
- Ехать… надо ехать… сейчас же…
- Да куда ехать, опомнись, Пал Палыч! - закричал сторож. - Первый поезд только утром!
- Попутный… - Пал Палыч искал шапку.
- Поезд?
- Машина… телега… Самосвал! - шапка куда-то запропастилась. - Меня здесь каждый знает! Отвезут!.. - Он направился к выходу без шапки.
- Я тебя не отпущу одного! - схватила пальтишко и побежала следом Катя. Один сторож остался на сцене.
Он стоял и ошарашенно теребил в руках какой-то предмет, оказавшийся шапкой Пал Палыча.
- Головной убор! - опомнился сторож и тоже побежал за Пал Палычем. - Головной убор забыли!..
Дождь наконец все же собрался, а ветер - не переставал дуть, и мокро, противно хлопали друг об друга ветки деревьев.