- Приказ по армии: всеобщая мобилизация! Отозвать всех уволенных в запас! Отменить отпуска! Гвардию построить на центральной площади. Форма одежды - летняя, парадная: синие мундиры с золотой оторочкой, рукав вшивной, лацканы широкие, талия на десять сантиметров выше, чем в мирное время!
- Будет исполнено! - командующий отдал честь и бросился вон из кабинета.
Баронесса подлетела к Рамкопфу:
- Генрих, как адвокат скажите, что его ждет?
- Честно говоря, даже не знаю… - растерянно пробормотал Рамкопф. - В кодексе не предусмотрен такой случай.
- Двадцать лет тюрьмы! - закричала баронесса. - Ваше величество, я требую двадцать лет! Столько, сколько я была за ним замужем!
- Война есть война! - все более воодушевляясь, прокричал герцог. - Господин бургомистр! Закрыть все входы и выходы из города! Перекрыть все городские ворота и мосты!
- Слушаюсь!
Бургомистр вместе с баронессой и Рамкопфом бросились к выходу. Герцог, впав в ажиотацию, продолжал кричать им вслед:
- Война есть война! Где мой военный мундир?!
- Сейчас, ваше величество, сейчас! - Секретарь вынес на вешалке сверкающий пуговицами мундир полководца. - Прошу вас!
- Что?! - побагровел герцог. - Мне… в этом? В однобортном? Да вы что?! Не знаете, что сейчас в однобортном никто уже не воюет? Безобразие!.. Война у порога, а мы не готовы! - Он резким движением перевернул стол, уселся за швейную машинку и начал лихорадочно перешивать мундир.
Горнист издал пронзительно-тревожный сигнал. Солдаты на ходу разбирали ружья. Грянул духовой оркестр. Командующий поднял коня на дыбы и обнажил шпагу. Конная гвардия, поднимая пыль, поскакала по улицам города.
Взрыв хохота потряс трактир.
- Но это не все! - объявил Мюнхгаузен, подняв указательный палец. - Дальше самое трудное, господа! Темно, холодно, и ни одной спички, чтоб разжечь костер. Что делать? Замерзнуть? Никогда!.. Голова-то всегда под рукой, не так ли? Со всей силой я ударил себя кулаком в лоб, из глаз тут же посыпались искры. Несколько из них упало в костер, и костер разгорелся!..
За окном трактира послышался звук боевой трубы.
С соседнего столика к Мюнхгаузену наклонился Томас:
- Господин барон, по-моему, это по вашу душу.
В дверях трактира появилась группа гвардейцев. Послышалась грозная команда:
- Всем оставаться на местах! Мюнхгаузен открыл крышку карманных часов:
- Половина четвертого. Срок моего ультиматума истекает через тридцать минут.
- Я могу чем-нибудь помочь? - поинтересовался Томас.
- Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен! - громко произнес приблизившийся офицер. - Приказано вас арестовать! В случае сопротивления приказано применить силу.
- Кому? - вежливо спросил Мюнхгаузен.
- Что "кому"? - не понял офицер.
- Кому применить силу в случае сопротивления, вам или мне?
Офицер задумался. По его лицу было видно, что это занятие для него не из легких.
- Не знаю, - наконец честно признался он.
- Может, послать вестового и переспросить? - посоветовал барон.
- Нет! - принял решение офицер и обнажил шпагу.
- Отлично! - Мюнхгаузен ответил тем же. - Будем оба выполнять приказ. Логично? - После чего он ловким движением, как и положено в подобных случаях, опрокинул стол. - Музыка не повредит?
- Что?! - изумился офицер.
- Несколько аккордов… Для бодрости! - Мюнхгаузен сделал знак музыкантам.
Музыканты дружно заиграли проникновенную мелодию. Мюнхгаузен совершил бросок, последовал молниеносный обмен ударами, и противники замерли в напряженных позах.
- Нет, господа, не то, - обернулся Мюнхгаузен к музыкантам. - Здесь пианиссимо… Вы согласны? - спросил он офицера.
- В каком смысле? - опять не понял тот.
- Это место играется тоньше и задушевнее. Подержите, пожалуйста. - Он протянул шпагу офицеру. - Я сейчас покажу. - Передав оружие офицеру, он принял скрипку у музыканта и заиграл. - Мое любимое место! - Он кивнул головой посетителям трактира, и хор поддержал слова второго куплета.
Чистая, щемящая душу мелодия понеслась из открытых окон трактира. Второй вооруженный отряд гвардейцев обнаружил у трактира плотную толпу слушателей.
Мюнхгаузен был в ударе. Многие плакали. Играл мастер.
На центральной площади у ратуши герцог Георг в военном мундире сидел на белом коне в окружении советников.
- Сколько можно ждать? - нервничал герцог, поглядывая на часы. - Неужели так трудно арестовать одного-единственного человека?!
- Ваше величество, - попросту объяснил один из военных советников, - с ним ведь все не так просто. С ним всегда морока. Небось опять задурил всем головы…
- Он что же, по-вашему, начал им что-то рассказывать?
- Наверное, - кивнул главный военный советник, - что-нибудь насчет охоты…
- На кого? - заинтересовались другие советники.
- На мамонта, кажется… Он стрелял ему в лоб, а у того выросло на голове вишневое дерево.
- У кого выросло? - спросил младший офицер.
- У медведя.
- А стрелял в мамонта?
- Вы только не путайте! - В споре приняли участие почти все присутствующие. - Он выстрелил в медведя косточкой от черешни. Это всем известно.
- Нет, нет… Стрелял он, во-первых, не черешней, а смородиной.
- Правильно, когда тот пролетал над его домом.
- Медведь?
- Ну не мамонт же… Их там была целая стая.
- Прекратить! - закричал герцог. - Через двадцать минут начнется война с Англией!
- Англия тоже, ваше величество, хороша, - заметил кто-то из ближайшего окружения. - Привыкли все - Англия, Англия…
В дальнем конце площади появился Мюнхгаузен.
- Почему он с оркестром? Где моя гвардия? - заинтересовался герцог.
- Ваше величество, - начал неуверенно главнокомандующий, - ситуация сложная… Сначала намечались торжества… Потом аресты… Потом решили совместить…
- А где гвардия?
- Очевидно, обходит с тыла…
- Кого?!!
- Всех, - подумав, завершил отчет, главнокомандующий. Мюнхгаузен приблизился к герцогу. Тотчас подтянулись любопытные граждане.
- Добрый день, господа! Я от души приветствую вас, ваше величество! Здравствуй, Якобина! Господин бургомистр, мое почтение!
Герцог, не удержавшись от любопытства, слез с лошади и подошел к Мюнхгаузену. Наступила пауза. Мюнхгаузен улыбнулся:
- Вы позвали меня помолчать?
- Видите ли, дорогой мой, мне тут сообщили довольно странное известие… - как-то несмело начал герцог. - И вот господин бургомистр это подтвердит…
- Действительно, - согласился бургомистр.
- Даже не знаю, как и сказать… - замялся герцог. - Ну… будто бы вы… объявили войну… Англии.
- Пока еще нет, - быстро ответил Мюнхгаузен и достал часы. - Война начнется в четыре часа, если Англия не выполнит условий ультиматума.
- Ультиматума? - вздрогнул герцог.
- Да. Я потребовал от британского короля и парламента прекратить бессмысленную войну с североамериканскими колонистами и признать их независимость. Срок ультиматума истекает сегодня в шестнадцать ноль-ноль. Если мои условия не будут приняты, я начну войну.
- Интересно, как это будет выглядеть? - удивился бургомистр. - Вы станете палить по ним отсюда из ружья или пойдете врукопашную?
- Методы ведения кампании - военная тайна! - учтиво заметил Мюнхгаузен. - Я не могу ее разглашать, тем более в присутствии штатских.
- Так! - строго произнес герцог. - Господин барон, я думаю, нет смысла продолжать этот бессмысленный разговор. Послав ультиматум королю, вы тем самым перешли все границы! - И неожиданно заорал: - Война - это не покер! Ее нельзя объявлять, когда вздумается! Сдайте шпагу, господин барон!
- Ваше величество, - спокойно сказал Мюнхгаузен, - не идите против своей совести. Я ведь знаю, вы - благородный человек и в душе тоже против Англии!
- Да, против! - крикнул герцог. - Да, они мне не нравятся! Ну и что? Я сижу и помалкиваю! Одним словом, вы арестованы, барон! Сдайте шпагу!!
В следующее мгновение Феофил обнажил свою шпагу и бросился вперед:
- Господин барон, я вызываю вас на дуэль!
- Уберите мальчика! - попросил герцог.
Феофила мгновенно и небрежно оттащили под руки двое офицеров.
- Я жду, - сказал герцог.
Мюнхгаузен взялся за шпагу и медленно стал вытягивать ее из ножен, внимательно глядя на герцога.
Послышался топот бегущего человека. Расталкивая всех, тяжело дыша, появился Томас:
- Господин барон, вы просили вечернюю газету! Вот! Экстренное сообщение. Англия признала независимость Америки.
Удивленная свита спешилась и, оживленно переговариваясь, столпилась над раскрытой газетой. Мюнхгаузен взглянул на часы:
- Без четверти четыре! Успели!.. Их счастье!.. - шпага послушно легла в ножны. - Честь имею! - Улыбнувшись, Мюнхгаузен повернулся и пошел прочь под звуки знакомой и любимой им мелодии.
Маленький оркестр вдохновенно играл посередине большой площади.
- Немыслимо! - прошептал Рамкопф, глядя на безмолвно застывшего герцога.
- Он его отпустил! - простонала баронесса.
- Что он мог сделать? - вздохнул бургомистр.
- Это не герцог, это тряпка, - прошептала баронесса. Бургомистр поднял брови:
- Сударыня, ну что вы от него хотите? Англия сдалась По противоположной стороне площади на высокой скорости с оглушительным топотом промчался кавалерийский отряд и завернул в переулок. Раздались выстрелы.
- Почему еще продолжается война? - упавшим голосом спросил герцог. - Они что у вас, газет не читают?!
Музыканты заиграли торжественный свадебный марш. Открылась дверь спальной комнаты, и вошла Марта в белом подвенечном платье. Медленно и величественно. К ее ногам полетели красные гвоздики.
- Браво! - произнес Мюнхгаузен откуда-то сверху, разбрасывая цветы. - Тебе очень идет подвенечный наряд.
- Он идет каждой женщине, - ответила Марта.
- Тебе особенно!
- Я мечтала о нем целый год, - сказала Марта. - Жаль, его надевают всего раз в жизни.
- Ты будешь ходить в нем каждый день! - сказал барон. - И мы будем каждый день венчаться! Хорошая идея?
- Отличная! - сказала Марта. - Но сначала надо развестись. Ты не забыл, дорогой, что через полчаса начнется бракоразводный процесс?
- Он начался давно, - улыбнулся барон. - С тех пор, как я увидел тебя!.. Ах, любимая, какой подарок я тебе приготовил!
Он неожиданно замер. Жестом прервал музыкантов и попятился назад, в свой кабинет. Резко обернулся и оглядел длинные столбцы цифр и замысловатых геометрических построений.
- Да, - прошептал Мюнхгаузен. - Сегодня или никогда! Он услышал голос Марты:
- Карл, я хочу знать, что ты придумал!
- Тсс! - Мюнхгаузен поднял палец к губам. - Не торопись… Пусть это будет для тебя сюрпризом.
Она подошла сзади и обняла его. Тихо возникла тема их шутливого танца.
- Карл, это не повредит нам? Может, обойдемся без сюрприза? В такой день…
- Именно в такой день!.. Посмотри на их лица, - Мюнхгаузен указал на ряд портретов. Из золоченых рамок на Мюнхгаузена и Марту смотрели ученые мужи и блестящие мыслители древности.
- По-моему, они улыбаются нам, - прошептал Мюнхгаузен. - От тебя я держу свое открытие в тайне, но им я уже рассказал…
Некоторые лица, изображенные на портретах этой домашней галереи, слегка посветлели…
Галерея живых современников Мюнхгаузена, восседающих в первых рядах зала для судебных заседаний, выглядела гораздо торжественнее и монументальнее.
Судья говорил с пафосом:
- Господа, процесс, на котором мы присутствуем, можно смело назвать необычным, ибо в каждом городе Германии люди женятся, но не в каждом им разрешают развестись. Именно поэтому первое слово благодарности мы приносим его величеству герцогу, чья всемилостивейшая подпись позволила нам стать свидетелями этого праздника свободы и демократии!
Он ударил молоточком в медный гонг, раздались аплодисменты.
К зданию ганноверского суда подкатила карета, из которой проворно выбрался Мюнхгаузен, завершая на ходу длительный диалог с Мартой.
- Нет, нет, на ходу этого все равно не объяснишь… - поспешно говорил Мюнхгаузен. - Если я тебе скажу, что в году триста шестьдесят пять дней, ты не станешь спорить, верно?
- Пойми, дорогой, если это касается нас.
- Это касается всех. Земля вращается вокруг солнца по эллиптической орбите, с этим ты не станешь спорить?
- Нет!
- Все остальное так же просто… - он бросился к центральному входу. Марта осталась в карете.
На трибуне стояла баронесса.
- Трудно говорить, когда на тебя смотрят столько сочувствующих глаз. По традиции мужчину после развода объявляют свободным, а женщину брошенной… Не жалейте меня, господа! Подумайте о себе! Много лет я держала этого человека в семейных узах и тем самым спасала от него общество. Теперь вы сами рубите это сдерживающее средство. Что ж… - она усмехнулась и закончила с пафосом: - Мне жалко вас! Не страшно, что я брошена, страшно, что он СВОБОДЕН!
Толстые разодетые горожане из первых рядов отдувались и вытирали слезы кружевными платочками.
Мюнхгаузен с трудом протиснулся в переполненный зал и остановился в дверях.
- О чем это она? - спросил он у стоящего рядом горожанина.
- Как - о чем? - горожанин даже не повернул головы. - Барона кроет.
- Что ж она говорит? - поинтересовался барон.
- Ясно что: подлец, мол, говорит. Псих ненормальный!
- И чего хочет? - вновь полюбопытствовал барон.
- Ясно чего: чтоб не бросал.
- Логично, - заметил Мюнхгаузен и стал пробираться через переполненный зал.
- Почему так поздно, Карл? - спросил встревоженный бургомистр, усаживая его рядом с собой.
- По-моему, рано. Еще не все глупости сказаны. Бургомистр поморщился:
- Только умоляю тебя!..
- Понял! Ни одного лишнего слова!
- Это главное, - согласился бургомистр.
- Главное в другом, - тихо шепнул Мюнхгаузен. - Я сделал удивительное открытие.
- Опять?! - вздрогнул бургомистр.
- Все вы ахнете. Это перевернет жизнь в нашем городе.
- Умоляю, барон, - встревожился бургомистр, - только не сегодня.
- Ответьте мне на один вопрос: сколько дней в году?
- Триста шестьдесят пять…
- Ладно, - отмахнулся Мюнхгаузен. - Остальное потом.
- Вызывается барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен! - провозгласил судья, и, сопровождаемый любопытными взглядами публики, барон легко взбежал на возвышение.
- Я здесь, господин судья!
- Барон, что бы вы могли сообщить суду по существу дела?
- Смотря что вы имеете в виду.
- Как - что? - недовольно проворчал судья. - Объясните, почему разводитесь? Как это так: двадцать лет было все хорошо и вдруг - такая трагедия.
- Извините, господин судья, - с улыбкой сказал Мюнхгаузен. - Существо дела выглядит не так: двадцать лет длилась трагедия, и только теперь должно быть все хорошо. Объясню подробней: дело в том, что нас поженили еще до нашего рождения. Род Мюнхгаузенов всегда мечтал породниться с родом фон Дуттен. Нас познакомили с Якобиной еще в колыбели, причем она мне сразу не понравилась, о чем я и заявил со всей прямотой, как только научился разговаривать. К сожалению, к моему мнению не прислушались, а едва мы достигли совершеннолетия, нас силой отвезли в церковь. В церкви на вопрос священника, хочу ли я взять в жены Якобину фон Дуттен, я честно сказал: "Нет!" И нас тут же обвенчали…
Слушавший речь барона пастор попытался что-то возразить, но судья остановил его жестом.
- После венчания, - продолжал Мюнхгаузен, - мы с супругой уехали в свадебное путешествие: я - в Турцию, она - в Швейцарию, и три года жили там в любви и согласии. Затем, уже находясь в Германии, я был приглашен на бал-маскарад, где танцевал с одной очаровательной особой в маске испанки. Воспылав чувством к незнакомке, я увлек ее в беседку, обольстил, после чего она сняла маску и я увидел, что это - моя законная жена. Таким образом, если я и изменял когда-нибудь в супружестве, то только самому себе. Обнаружив ошибку, я хотел тут же подать на развод, но выяснилось, что в результате моей измены у нас должен кто-то родиться. Как порядочный человек, я не мог бросить жену, пока ребенок не достигнет совершеннолетия. Я вернулся в полк, прошел с ним полмира, участвовал в трех войнах, где был тяжело ранен в голову. Вероятно, в связи с этим возникла нелепая мысль, что я смогу прожить остаток дней в кругу семьи. Я вернулся домой, провел три дня, общаясь с женой и сыном, после чего немедленно направился к аптекарю купить яду. И тут свершилось чудо. Я увидел Марту. Самую чудную, самую доверчивую, самую честную, самую… Господи, зачем я вам это говорю, вы же все ее знаете…
Марта выбралась из кареты и бросилась бежать. У ступенек собора она опустилась на колени, с мольбой посмотрела на распятие:
- Великий Боже, сделай так, чтоб все было хорошо. Помоги нам, Господи! Мы так любим друг друга… И не сердись на Карла, Господи! Он тут что-то опять придумал, Господи! Он дерзок, он часто готов спорить с тобой, но ведь ты, Господи, старше, ты мудрее, ты должен уступить… Уступи, Господи! Ты уже столько терпел. Ну потерпи еще немного!..
- Итак, господа, - провозгласил судья, - наше заседание подходит к концу… Соединить супругов не удалось, да и тщетно было на это надеяться. Если за двадцать лет столь уважаемые люди не могли найти путь к примирению, глупо было бы верить, что это произойдет в последнюю минуту. Что ж, начнем процедуру развода. Господин барон, госпожа баронесса, прошу подойти ко мне и ознакомиться с разводными письмами…
Барон и баронесса подошли к столу, взяли в руки подготовленные документы, стали читать вслух:
- "Я Карл фон Мюнхгаузен, будучи в здравом рассудке и ясной памяти, добровольно разрываю брачные узы с Якобиной фон Мюнхгаузен и объявляю ее свободной".
- "Я, Якобина фон Мюнхгаузен, урожденная фон Дуттен, будучи в здравом рассудке и ясной памяти, добровольно разрываю брачные узы с Карлом фон Мюнхгаузеном и объявляю его свободным".
- Скрепите эти документы своими подписями! Поставьте число! - скомандовал судья. - Теперь передайте эти письма друг другу!
Не скрывая неприязни, баронесса протянула Мюнхгаузену свое письмо, взяла у него такой же лист и передал его своему адвокату Рамкопфу.
Пастор поднялся со своего места и провозгласил:
- Именем святой духовной консистории объявляю вас свободными…
Он начал торжественно поднимать руку, и вдруг раздался истошный вопль Рамкопфа: - Остановитесь! Пастор замер с протянутой рукой.
- Остановитесь! - кричал Рамкопф, размахивая листом бумаги. - Наш суд превращен в постыдный фарс! Господин судья, прочтите внимательно письмо барона Мюнхгаузена…
Судья взял письмо:
- "Я, Карл фон Мюнхгаузен…"
- Дату! Читайте дату!
- "Тысяча семьсот семьдесят шестой год, тридцать второе мая…"
В зале раздался шум, недоуменные возгласы.
- Барон, - сказал судья, - вы ошиблись… такого числа не бывает.
- Бывает! - сказал Мюнхгаузен и торжествующе посмотрел в зал.
- Но если вчера было тридцать первое мая, то сегодня какое?