"Украинский мотив"
В конце октября 2011 года в Москве прошел Открытый московский литературный фестиваль "Украінскій мотів". Организаторами его стали Московская библиотека украинской литературы и литературный клуб "Последняя среда". Звучали написанные московскими писателями на русском языке стихотворения и короткая проза об Украине. Совместный концерт с пишущим по-русски харьковским поэтом и музыкантом Александром Евдокимовым дали группы "Ботаника" и "Запрещенные барабанщики" (Харьков-Москва). Гостем фестиваля был украинский писатель Сергей Жадан.
В рамках фестиваля были проведены "круглые столы":
– "Что? Зачем? Как?" по проблемам перевода с украинского на русский язык (при участии редакции журнала "Дружба народов"). Тексты выступлений опубликованы в январском (2012 г.) номере "Дружбы народов",
– "Возможен ли диалог без идеологии?" по проблемам украинско-российского культурного взаимодействия (при участии радио "Свобода". Материалы опубликованы на сайте радио "Свобода"
http://www.svobodanews.ru/content/transcript/2438443i.html).
Мы публикуем стихотворения участников поэтической программы фестиваля:
Наталья Богатова
Памяти Гоголя
Кому терзала уши тишина,
Кому постель казалась смертным ложем,
Но Панночка в пространстве решена
Как та стрела, что не упасть не может.
В пространстве хат и плодородных дев,
Где колокола гуд утюжит крыши,
И где, цветки над крышами воздев,
Малиновые мальвы душно дышат.
В пространстве обручального кольца,
Имеющего контур прочной точки,
Где судорогой сведены сердца,
Как лиственные гибнущие почки.
В пространстве,
Где хватая пустоту,
Звериной наготой блистая, мчится
И чувствует добычу за версту
Ночная неустанная волчица.
И в Запорожской, Господи, Сечи,
Как Цезарь – окруженная рабами -
– И ты, Хома! ты, Брут! – она кричит,
И трепеща,
И скрежеща зубами.
– Ты сам себя зажал в заклятом круге,
А мне хватило б трещины в стекле.
Она летит, вытягивая руки,
И жизнь ее, как стрелка, на нуле.
Вадим Ковда Шёпот родины
Вот бурьяны, полынь, ковыли…
Вот хлеба – до краёв горизонта.
Извалявшись в белёсой пыли,
всё сжигает разбухшее солнце.
Бьёт на стыках нескорый состав.
Вдаль столбы телеграфа – пунктиром.
И уснул, горсть домов разбросав,
городишко – центр здешнего мира.
Где – то видена эта земля,
контур тополя пирамидальный…
Украина – праматерь моя,
ты в крови моей, в памяти дальней.
Из подёрнутых временем лет
мне родные мерешатся лица…
Вот уходит мой умерший дед,
что иною землёй прокормиться.
Он на хлебную метит Кубань…
Украина, что было с тобою?
Украина, не плачь, перестань -
всё никак не расстанешься с болью…
Нет, я здесь не бывал никогда,
Не ступал по земле этой древней…
Вспоминала лишь кровь иногда
пропылённую эту деревню.
Но земли этой чувствую власть.
По-иному душа моя дышит…
Всё мне хочется грудью припасть -
шёпот Родины сердцем услышать.
1976 За Днепром
Словно кожа столетней старухи
в чёрных трещинах эта земля.
Здесь огромные, злобные мухи
да обугленный цвет ковыля.
Давит ветер ненашенской силы.
Пыль столбом. И хрустит на зубах.
Раскалённо и жёлто светило
в заднепровских бескрайних степях.
И зыбучих песков безобазие
в благодатном приморском краю.
И сюда желтолицая Азия
тянет дерзкую руку свою.
Чуть маячат отары овечьи.
Даль плывёт, замутнённо-бела…
Бесконечны труды человечьи.
Преходящи людские дела.
Сиваш 1
Шелест маленьких гнутых деревьев
да морское сиянье вдали -
всё ж отрада для слуха и зренья
у покинутой Богом земли.
Но и чахлые эти уродцы
тихо мрут у меня на глазах.
А их души уносятся к солнцу
в бесконечных, пустых небесах.
Остаются в белесом просторе
нарастающий солнечный свет,
голубое блестящее море,
да рыбацкой ладьи силуэт.
2
Возле моря гнилое болото -
засоленная, гиблая топь.
Ничего не растет отчего-то.
Лишь полынь, да и та не растет.
И мяучит печальная птица,
детским тоненьким криком кричит.
Не забыться, никак не забыться -
каждый раз что-нибудь уличит.
Содрогаясь, дымится болото,
высыхает в палящих лучах.
И каймой светло-серого пота
проступает в грязи солончак.
Стонет птица, мяукает резко
в почерневшем, гнилом камыше.
Что за страшное, гиблое место?
Что за гнет у меня на душе?
* * *
Ветер, изгибаясь, шелестит.
Небеса застыли синим сгустком.
Море ослепительно блестит,
словно снег на поле среднерусском.
Здесь, на вулканической горе,
над немым хаóсом Карадага
в гулком и пустынном октябре
мы одни, нам ничего не надо.
Дальних гор клубится полоса.
Мы сидим, ослепнув и оглохнув…
И душа течёт через глаза,
словно солнце сквозь большиие окна.
Восточный Крым
Камни. Змеиные норы.
Русла иссохшие рек.
Стертые, рыхлые горы,
словно больной человек.
Берег. Зеленые скалы
дивною формой своей
из вулканической лавы
напоминают зверей.
Узкой тропинки испарина.
Нету кругом никого.
И не хватает татарина,
песни гортанной его.
Ольга Ильницкая
* * *
Опять стихи идут, как эшелон
из прошлого – военного, скупого.
…Вновь мама ждет отца с реки, улова
к обеду ждет. И варится рассол
для огурцов с небритыми щеками.
Сижу-гляжу и думаю о маме,
И слезы, как горох, стучат об стол.
Моя весна еще так далеко:
Мне девять лет, смешлива, угловата.
Мой папа принесет в ведре улов!
Он радугу прибьет гвоздем над хатой!
И скажет бабушка, прикрыв глаза рукой:
"Спасибо, сын! Какой улов богатый".
* * *
Море знобит. Небо давит на горы и годы.
Дышит земля застоявшимся воздухом злым.
Холодом ночь подгорчила целебные воды.
Их, как микстуру, глотает простуженный Крым.
Белого света достанет на всех, кто устал.
Всех, кто в пути отходил и желанья и ноги.
С каждой петлей симеизской летящей дороги
каменной Кошки пугающий вижу оскал.
В хищном разломе застыла татарская мышь.
Крымская память – как стены без окон и крыш
* * *
Где волны лижут по-собачьи
сухие пальцы берегов,
чужая птица часто плачет
над влажным шорохом шагов.
Мне это место всех дороже.
Здесь неподвижны небеса.
Здесь спит на осторожном ложе
морская зябкая коса.
И здесь я вижу над водою
фигуры в светлых облаках.
Но солнце белою рукою
их превращает в тлен и прах.
Я родилась с печалью острой.
Мне девяносто лет и дней.
Я скоро буду в море остров.
И стану – луч среди теней.
* * *
Сумасшедшие метели
на Одессу налетели,
заблудились в тесноте
среди баров, книжных будок,
среди снежных незабудок
в новогодней суете.
Белый порт кричит печально,
что его волной качает,
что испуги стаи чаек
стынут сталью кораблей
среди пирсов, среди кнехтов,
среди замерзших как пальцы,
над колючей шерстью моря
кранов, мостиков и рей.
Мы не станем, мы не будем
возвращаться в утро буден,
мы найдем под фонарями
сто придумок, сто затей
старой сказочной Одессы -
халамидницы, повесы -
удивительной столицы
удивленных кораблей.
Свободный Киев
Склоняли долго мы главы
Под предводительством Варшавы,
Под самовластием Москвы.
Но независимой державой
Украйне быть уже пора…
А.С.Пушкин "Полтава"
Как в чешуе горячей Киев
в лучах рассветов и закатов
плывет, чтобы уплыть однажды
на юго-запад.
В Днепра обжитых, теплых чашах,
в обугленных его глубинах
неравномерно бьется сердце
Владимира.
С востока свет идет неверный
походкой торопливой девы,
ведет дорогу за рубеж,
чтобы, преодолев пределы
Отечества, познав покой
Литвы лукавой и Варшавы,
вновь повернув домой, к востоку,
младенца выплеснуть в Подол.
Свободный Киев, полюби
прекрасную, как жизнь, Европу!
Но в чешуе горящей Киев,
как воин гордый, с кровью рыбьей,
не принял дара – дочки русой.
Он вдруг заголосил по-русски.
И вот над Киевом заклятье -
с мечом, в блестящем рыбьем платье,
застыла баба над рекой
с литою поднятой рукой.
И под пятой застыл Владимир,
и княжий город под пятой.
Память словно дождь и солнце,
я то плачу, то смеюсь,
бо пiд серцем моïм б \'еться
моя Киевская Русь!
1986
Единство
Ладонь у долоню,
долоню в ладонь.
Переклик чистых "до".
Единство дум, братерство мов
скрiзь соль и сiль – в одно.
Мiй тато родом из-под Брянска,
а ненька – з степу, з понад моря.
Я росiянка. Я нiколи
там не була, откуда корнем
меня питает мой язык.
Мiй голос сызмальства привык
звучать среди дерев других,
де не берези – де каштани
бiля днiпровських сивих круч.
Я дочь краïни вiльной, мамо?
Я русским именем зовусь.
Яке це щастя – раздвоïвшись,
помножитись серед своïх:
пiснi чарiвнi Украïни,
России просветленный стих.
1985
Алла Шарапова
Украине
Увенчается счастьем мятеж,
Повезет и тебе, недотепе…
Может, в Бахмаче яблочко съешь,
Мирабель поклюешь в Конотопе.
И сестра твоя так же мала,
Никому не процвесть от раздела.
Так она тебя долго ждала,
Что с тоски твои песни запела.
Как теперь? Разгостишься в гостях -
Или, от безъязычья чумея,
Возопишь на отцовских костях,
Как погибшая дочь Кочубея?
Андреевский спуск (дни Турбиных, Лариосик)
Зимой мудрено не упасть на Андреевском спуске.
О, жаркая, рыжая, с бантом и в праздничной блузке!
Спешил к вам, затылок ушиб и расквасил колено,
Нестоек, непрочен и ростом не вышел, простите!
Я вот вам принес – своих витязей вы угостите.
Привет от Житомира Стольному граду, Елена.
Смешались родной украинский, немецкий и русский!
Бушует, взвывает метель на Андреевском спуске.
Гремели орудья, потом вы играли Шопена
При слабенькой свечке. Зачем так дрожат ваши пальцы?
Конечно, вы знаете, я человек не военный,
Я пить не умею… Смотрите-ка, ишь разболтался!
Но мне вот сейчас показалось… Вам больно, Елена?
Вы лучше нас всех, только жаль, что забыли о тайне,
О таинстве грозном, когда преклоняли колена…
И кто за вас, милая, встанет на этой Украйне?
Кафейная гвардия в кремовых шторах, Елена!
А все же я смелый! Ведь улицы в Городе узки,
И скользко, особенно здесь на Андреевском спуске…
Нет, вы не виновны, вас первой коснулась измена,
Зачем же мне Троей над Стольным повеяло градом?
Простите меня, я чего поопрятней надену,
Чтоб не было стыдно пред елкой сидеть с вами рядом.
Нас предали, милая. Скользко, темно…
Я люблю вас, Елена.
1984
* * *
В черных телеграфных проводах
Запевают звездные хоралы
Что-то о веселых поездах,
Малость не домчавших до вокзала.
Только крест приблизится к кресту
И кресту прошепчет: "Вы тут крайний?"
И считаю за верстой версту
Вдоль от Магадана до Украйны.
И пока, свиваясь, темнота
У твоих ресниц не заклубится,
Спят на электрических крестах
Белые фарфоровые птицы.
И, урвав какой-то сладкий миг
От забот ночного перелета,
Ястребы бросаются на них,
Как на хаты бомбы с самолета.
И летят, голодные, назад,
Лишь побьются клювы по фарфору,
Да глядят бездонные глаза
В филиново око светофора…
"Я к тебе, единственный мой друг!
Видишь, я прозяб до подноготной,
Кровь больная просится на юг
От клопов, от пагубы цинготной.
Я давно хотел. Но кровь раба
Не пускает в дальнюю дорогу.
Вроде бы осел, моя судьба,
Стал поприживаться понемногу.
Там ведь тоже город – Магадан.
Там другое море – но ведь море…"
(Видится ему упругий стан,
Силуэт на вылинявшей шторе,
И как золотого светлячка,
Чуть не захлебнувшегося в рюмке,
Вынимала тонкая рука,
Как потом он гладил эти руки.
Тридцать лет как нет ее руки, -
И еще найдешь такую где же?
А в лесу на юге – светлячки,
И всегда они одни и те же!)
"Равновесья не сулил тот год,
Все тряслось, шарахалось, металось…
Девочка моя, послушай вот,
Понимаешь, что мне намечталось?
Чтобы Рай, Чистилище и Ад
Взять на землю из мечты поэта…
Почему твои глаза горят?
Я ведь просто так. Прости мне это.
Слушай! Размотал я двадцать лет,
Двое нас осело в Магадане:
Я да мой сокамерник – сосед,
Мы с ним воевали у Тамани.
Пучеглазый этот крокодил,
Денщиком служил он у комдива -
Как на бал, расстреливать ходил,
Падают по одному, красиво,
Это, молвит, надо понимать,
И глаза у самого смеются.
Как хотелось руки мне размять,
По стене трухлявой размахнуться,
Чтоб ни этой рожи, ни стены…
Но одними русскими попами
И одной мы верой крещены
И одними кусаны клопами -
Спинами же спим к одной стене…
Одного лишь не могу постичь я:
Почему ты улыбнулась мне
Из твоих туманов, Беатриче?
Ты меня простила? Как летят
Верстовые! Разве в силах спать я…
С каждой высоты они глядят,
Эти птицы, с каждого распятья!.."
Он к утру забудет обо всем,
И столбы и думы канут в бездну.
Лишь вагон последним колесом
Медленно гремит по переезду.
1971
Юрий Денисов
Чумак
В Украине Млечный путь
называют Чумацким шляхом
Поскрипывает тяжкий воз,
И вслед за ним скрипят другие -
Неспешно тянется обоз
Из южных далей в даль России.
Ступают медленно волы,
И с люлькою в зубах утешной
Бредет чумак, парят орлы
И солнце движется неспешно.
Так, выбрав лучшую из доль,
Чумак иной не хочет доли:
Быть может, дорогая соль -
Предлог для неоглядной воли.
Пустая степь, вечерний шлях
И ковылей ночные ласки…
Блукают взгляды в небесах,
Где тускло светит Шлях Чумацкий.
По бесконечности дорог,
Скитаясь, он свершает требы,
И, может быть вся жизнь – предлог
Для созерцанья звезд и неба.
Каменец-Подольский
Смолкли споры о землях, о вере -
Безразлично, какая права.
Бродят куры в зачахнувшем сквере,
Все дряхлее забитые двери,
Все желтее под ними трава.
Никому теперь город не страшен,
Никому он не друг и не враг.
Спят часы католических башен,
Чья краса рассыпается в прах.
Древний город – событий могила;
Пусть другие уходят вперед!
Там, где столькое происходило,
Ничего уж не произойдет.
Паутина и пыль в каждом храме…
Где, История, поступь твоя?!
Только пышными лопухами
Разрастается тишь бытия.
Полтава
Первый слог в твоем слове не половину означает, а
полноту. Вставай! Начинается таянье холода, талые воды,
полоумное половодье.
Полтава! Полные влаги прохладные травы.
Полтава! Полные рыбой скользкой ставки и ставы.
Ставни на беленьком домике детства, ласково дышащая
цветами земля.
Полные солнца поля!
Полтава!
Слышишь ли, каким отдаленным эхом откликается тебе
полнозвучная слава?
Полтава! Статная плавная молодица, чьи полные груди
сулят арбузно округлое лето.
* * *
Я, наконец, добрался в Крым -
Преддверье солнечной свободы.
Я только слышал, что за ним
За горизонтом голубым
Живут беспечные народы.
О птицы, волны, облака!
И я хочу презреть границы.
Влекусь, и мучусь, и зову -
И мне б увидеть наяву
Тот южный рай, что с детства снится!
Стихийных волн стихийный лад,
Валов грохочущие хоры…
Нет, я не оглянусь назад -
Там, впереди глаза слепят
Морей сверкающих просторы.
Там дышат солнцем города,
Там страстны радости и горе.
Там дни ленивы, как годы,
Там я остался б навсегда
В эдеме Средиземноморья!
1981
Илья Трофимов