Ну я точно угадал, потому что Вовик через некоторое время передал код - вас благодарит руководитель! Спасибо. Но я не могу долго и галантно расшаркиваться. Тем более что кто-то уже подстраивается на нашей частоте. Знаем мы этих настройщиков! И Вовик - вот умница! - тоже сообразил, что мне несладко отвечать, тоже услышал чужака, хотя тот-то полсекунды был всего в эфире. Вовик перешел на микрофон и истошно завопил открытым текстом: "Переходи на запасную! Тут мешают! Переходи на запасную частоту!" И наш противник-то - лопушок! - пропал! Поверил! И ушел с нашей частоты, полез искать по шкале. Обманули мы его. Чисто сделали, не подкопаешься. Потому что остались там, где были. Кто ж будет переходить на запасную частоту, если об этом кричал на всю Вселенную? Это все маскарад для вас, дурачков, для таких вот колунов! Выдержка у Вовика - что надо. Он молчал минут пятнадцать, я уж перепугался, не перехитрили ли мы друг друга? Нет. Через пятнадцать минут слышу короткое - ОТ. Это мой Вовик. Для постороннего это, конечно, абракадабра. Для нас с Вовиком - тайный, не расшифровываемый никакими машинами код - ОТ. ОТЕЛЛО. Клеймо фирмы, тайный знак из тайных. Конечно, это нарушение правил станционно-эксплуатационной службы. Но зато точно. И коротко. Ну ладно. Давай к делу. Я без позывных дал раздел и передал шифровку. Расшифровав ее, полковник Ульянов узнает, что за утро через мост прошла колонна самоходных ракетных установок, две штабные машины, четыре бронетранспортера, пятнадцать танков. Из этого полковник Ульянов будет делать некоторые выводы. И какие - скоро узнает наш противник. Это уж точно. Ну пока, Вовик. Все. У нас, как в аптеке. Никого не пропустим. Ни днем, ни ночью. Связь через два часа, но Вовик на всякий случай дал СЛД. Слежу. Ну, спасибо, друг. А мы пока понаблюдаем за дорогой. Что по ней движется и что проезжает… Да… А девушка была хороша. Что-то в ней было от картин Боттичелли… то ли высокая шея, то ли чистый красивый лоб и гладкие льняные волосы, собранные голубой косыночкой… И серые круглые глаза, вобравшие в себя все утро, все лесное детство… Я вдруг понял, что ничего не вижу перед собой - ни веток, ни куска поляны, ни дороги… Спокойно, сержант! Тут, как говорил генерал Дулов, не летний сад!
- Ткаченко! - позвал я.
Ветки зашевелились, но вместо Ткаченко в машину заглянул Вайнер.
- Я вас слушаю.
- А где Шурик?
- А он к леснику подался, в тот дом, пакля ему нужна, может, у хозяев есть.
- А ты чего не спишь? Тебе в ночь дежурить.
- Не спится. И жарко. Да и романом тут одним зачитался. Про воров. Как с ними милиция борется.
- Кто автор?
- Какой-то Юриан.
- Не Юриан, а Юлиан! Народ должен знать своих героев!
- Матросова знаю, а вот Юлиана только изучаю. Как связь?
- Отлично. Ульянов благодарность передал.
- Хороший человек Ульянов, - сказал Сеня, - однако и кости надо бросить.
Зашуршали ветки, и Вайнер скрылся. Зато из дома вышла девушка. Моя девушка. То есть не моя, а та, которая с ведрами… похожая на Боттичелли. Рядом с ней кто-то идет. Какой-то верзила. Брат, наверно. Они шли некоторое время вместе, потом девушка пошла через поляну к дороге, а брат прямо к моей машине. Да это ж мой Ткаченко! "Где ведро поднесу, где полено расколю…" Ах ты!.. Я заерзал на сиденье, аж машина закачалась. Девушка тем временем скрылась за группой елок и потом показалась на дороге, стала на обочине, руку поднимала, голосовала. Машины шли мимо, не останавливались. Да что им, жалко, что ли? Проехал мимо какой-то фургон, проехала машина с надписью "Молоко", две бортовые проехали с крытыми кузовами. Я разозлился. Как бы дал по ним из базуки! Наконец один затормозил. Дверцу открыл, мол, давай в кабину. Но она полезла в кузов. Правильно. Всякий народ попадается. Из-под машины выпорхнул синий дымок, и уехала моя ундина. Вот уж машина превратилась в серое пятно на темном фоне леса, а голубая косынка - в точку. Уехала…
Уехала. Дел у нее, видите ли, много! На гулянье небось поехала! Потом я сообразил, что утром гулянья не начинаются. Значит, в кино отправилась, в район… Конечно, чего ей здесь, в лесу?
По мосту прошли два танка. В радиограмму их, под шифр запрячем!.. "Прошли два танка в 11.42". Мало мне забот с танками, еще о девушке голова боли! Я снова уткнулся в дорогу. Но от назойливого чувства ожидания никак избавиться не мог. По дороге шли в обе стороны машины - колхозные, рейсовые из города, автобусы, легковые, шли молочные машины и машины с надписью "Мясо". Шли машины ударников коммунистического труда с красными флажками на крыльях и автомобили рядовых водителей. Но ни одна из них не останавливалась, и ни с одной из них не спрыгивала девушка в голубой косыночке. Все военные машины тщательно фиксировались, гражданские отмечались без всякой цели. Когда они выскакивали из-за леса и, не сбавляя скорости, прыгали на мост, ясно было, что моей девушки здесь нет… Я поймал себя снова на этой "моей девушке" и стал издеваться над собой. Голубая романтика! "И здесь, в лесной глуши, он нашел ту, о которой так долго мечтал!" Стыдись, Рыбин! А еще с высшим образованием и в звании сержанта! Но вместе с тем я страшно заволновался, когда очередной грузовик притормозил у моста. В кузове кто-то сидел и вправду в голубой косыночке. Приехала! Отлегло на сердце! Но из кабины вышел шофер с ведром в руке, спустился к речке. Потом он показался из-за прибрежных кустов, поднес к машине ведро, осторожно стал лить воду в отверстие радиатора. Женщина в голубой косыночке все сидела в кузове. Шофер залил воду, остатки ее плеснул из ведра на горячий асфальт. Машина дернулась, голубая косыночка затрепетала на ветру. Осечка, товарищ генерал! День был жаркий, и многие шофера останавливались у этой речки залить воду.
- Ткаченко!
- Я вас слушаю!
- Принеси что-нибудь поесть.
- Одну минуту.
Было слышно, как он возится в палатке. Пришел с котелком каши.
- Как связь, товарищ сержант?
- Связь хорошая. Слушай, ты не знаешь, кто живет в этом доме? Ты ведь был там сегодня?
- А как же - был, проводил рекогносцировку местности. Да и на карте написано - одиночный дом лесничего.
- Ну и что он, пустой, что ли?
- Да что вы! В этом одиночном доме такая краля живет - пальчики оближешь! "Живет моя отрада в высоком терему". Вот как раз про этот дом. Да вы разве не видали - она утром через поляну шла?
- Шел кто-то…
- Вот это она и есть. Девица вполне соответствует требованиям танково-технической службы. Только, по-моему, малолетка. Но у нас есть такое правило: шапкой не сшибешь - и годится!
Ох, не был бы я его командиром!! Я б с ним объяснился!
- У кого это - у нас?
- У нас в округе. Я к ней в окошечко стучусь, она отворяет. Здрасьте, говорю, гражданочка, пакли у вас, случаем, не найдется? Она говорит, есть. Вынесла. Ну, раз рыбка клюет, надо тащить! Где, говорю, вечера проводите? Танцы здесь вроде негде устраивать, а одной дома скучно. А она так это промолчала… ну точно, намекает. Мы с ней минут двадцать потрёкали… - Шурик поднял глаза и замолчал. - Ну чего ты, чего? - спросил он.
- Рядовой Ткаченко, все это мне не нравится. Почему вы пристаете к гражданскому населению?
- Да кто к ней пристает? Нужна мне эта девица, как зайцу лыжи, Костя!
- Я вам не Костя, а сержант товарищ Рыбин!! Прошу обращаться по уставу! Вам здесь что, летний парк или учения?
- Здесь учения, - ответил Шурик, знавший, что перечить начальству - последнее в армии дело.
- Так вот, чтобы к этому дому на пушечный выстрел не подходить!
- Слушаюсь!
Шурик стоял с кислой физиономией, индифферентно рассматривая облака и сильно морща нос. Это была его любимая позиция, когда его отчитывали.
- Кругом, шагом марш!
- Слушаюсь!
Повернуться так, как этого требовал строевой устав, Шурик не мог, мешали маскировочные ветки. Он уже вошел в то обиженное состояние, когда начинал подчиняться подчеркнуто, очевидно, полагая, что этим он сильно досаждает приказывающему… Я-то тоже хорош! Целое утро подшучивал - то да се и "под бок к лесничихе", а тут как с цепи сорвался…
Издалека нарастал ужасающий гул. Солнце спряталось за облако, пригнулась трава. Рябь пошла по воде. Из-за поворота дороги медленно выползал дизельный мастодонт с огромными ветровыми стеклами. Сзади него на циклопических черных колесах тянулась стратегическая ракета. Вот это сюрприз! Ну, ребята, прощайтесь с вашей ракетой. Доложу я о ней, вызовут звено истребителей-бомбардировщиков и прямо на дороге раскромсают вашу драгоценность. Вот здесь, в вашем "глубоком тылу". Я передал шифровку. Через двадцать минут где-то за моей спиной уже грохотали страшные взрывы - это два звена "наших" самолетов проходили звуковые барьеры, напав на ракету…
Вскоре Шурик, поджав губы, принес мне обед, грустно спросил: разрешите идти? Переживает скандал. Все-таки как-никак мы с ним товарищи… с первого дня службы вместе. Ладно. Я ему не поп, но эту девчонку он не тронет… А, собственно говоря, кто я такой, чтобы решать эти вопросы? А вдруг у них любовь?.. Нет, любовь на почве расколотого полена не наступает… Разве?.. Что-то я запутался. Но, во всяком случае, у меня есть два устава - дисциплинарный и комсомольский, и я требую с Шурика "товарищеского отношения к женщине". (Сразу все стало ясно. Вот как важно найти параграф!)
Ага, вот и приехала моя ундина! Идет через поляну. Ну, слава Богу, вернулась. Я глупо заулыбался. Над травами плывет голубая косыночка… ну обернись же, обернись!.. Нет. Косыночка плывет себе и плывет, на крылечко и в дом… Так… Вот что - у меня есть прекрасный повод для знакомства. Счастливая мысль!
- Вайнер!
Вместо Вайнера дверь открыл Шурик.
- Вайнер спит, товарищ сержант, будить?
Ишь ты! "Товарищ сержант". Не как-нибудь. Шурик - сама покорность и исполнительность.
- Раз спит, не будите… Вот что, Ткаченко, вы сможете здесь подежурить минут десять? Делать ничего не надо - наблюдайте в окно и фиксируйте военные машины.
- Слушаюсь, - мрачно сказал Шурик.
Я вышел из машины, расправил гимнастерку, поправил пилотку, из-под пилотки у меня, как у сержанта, торчал клок рыжих волос. Так что было чем гордиться… Я отошел от машины, как бы проверяя ее маскировку, потом боком, боком, вдоль леса к дому. Дом большой, срублен по-северному, в два этажа. Только старый очень. Крыльцо старенькое, подгнившее. Стучу, а сердце прыгает, как после кросса. Если из родителей кто откроет, то насчет погоды потолкую, то да се… придумаю. За дверью шаги. Она! Да еще с ножом в руках! Ну и за бандитов она нас считает! Я резиново улыбнулся и вдруг совершенно неожиданно для себя сипло сказал:
- Приятно познакомиться!
Я хотел сказать что-нибудь другое. Нейтральное. Вроде "здравствуйте, хозяйка". Или - "добрый вечер". А уж потом, когда разговор закончится, надо было сказать - "приятно было познакомиться". Это не навязчиво и вместе с тем намекает на некоторое чувство. Ну не чувство, а на легкую симпатию.
- Здравствуйте, сержант, - сказала девушка. Она сказала это именно так, как хотелось сказать мне самому, - спокойно и независимо. Надо было как-то реабилитировать себя. Я напрягся и, почему-то заикаясь, сказал:
- В-в-вечер сегодня х-хороший…
И, кажется, сильно покраснел. Во всяком случае, ушам стало жарко. Да. Такого позора я еще никогда не испытывал. Мало того, язык мой, как неоднократно и справедливо отмечалось - враг, действовал совершенно отдельно от меня, по своей и довольно пошлой программе.
Девушка прислонилась к косяку двери и иронически рассматривала меня, поигрывая ножиком.
- Ну и что из этого? - спросила она.
Я совершенно не представлял какой из этого может последовать вывод, тем не менее довольно бойко сказал:
- Из этого вот что…
Ну, ну, ворочайся там, во рту, раз ввязал меня в это дело!
- Я зашел, во-первых, познакомиться, а во-вторых, попросить вас, чтобы все осталось в тайне.
Девушка удивилась:
- От кого?
- Ото всех! - твердо сказал мой язык.
Началась какая-то оперетта.
- Но я вас совсем не знаю, - сказала девушка.
- Это не важно, - с достоинством сказал я, - главное, чтобы об этом никто не узнал.
- О чем?
- Ну вот обо всем. Я ж вам говорил.
- Вы мне ничего не говорили.
- Да??
- Да, ничего.
- Вот как… странно. Мне казалось, что я говорил. Ну вот о том, что мы находимся здесь, - это тайна.
- Ах вот что…
Она хотела подбочениться, да в руке ножик у нее. Увидела - улыбнулась.
- Это я картошку чищу.
- Для получения калорий? - сострил мой язык.
- Нет, поджарить хочу.
Я почему-то взял из ее рук ножик. Это был обыкновенный кухонный ножик, ничего особенного.
- Острый, - как идиот, сказал я.
- Батя точил.
Я вернул ей нож, с ужасом обнаружив, что рука моя потеряла всякую гибкость и двигается так, словно сделана из двух поленьев.
- Тут к вам утром мой один солдат приходил, вы уж извините, если что не так… больше не повторится.
- Да что вы, - засмеялась девушка, - он ничего такого не говорил. Только паклю спросил, я ему дала. Он только жутко покраснел и ушел. Я как раз тоже уходила. Молчаливый какой-то парнишка.
Я не знал, верить ли своим ушам.
- Да, - сказал я, - он у нас мрачноват. По строевой подготовке у него плохо. И после некоторого случая молчит. Замкнут в себе.
После какого случая Шурик "замкнут в себе", я просто не представлял.
- После какого случая?
- В танке он горел, - сказал я, - но чудом спасся.
Почему я стал врать - непонятно.
- У нас тоже пожар лесной был в прошлом году, - сказала девушка, - с самолетов водой гасили.
Я решил не продолжать свой мюнхгаузенский цикл.
- Значит, договорились. О нас никому ни слова.
- Да. Вы только скажите своим солдатам, чтобы они лес молодой не рубили. Пусть сухостой берут, а живое не трогают.
- Все будет в порядке.
Потом я решил сострить:
- Разрешите идти? - и вытянулся по стойке "смирно".
Несмотря на очевидную глупость моих действий, девушка вытянула руки по швам и сказала:
- Идите, сержант!
Я не могу сказать - "мы рассмеялись". Она улыбнулась, а я по-гусарски заржал и, кажется, подмигнул ей. Слетев с крыльца, я вспомнил свою заветную фразу - за девушкой уже закрывалась дверь.
- Приятно было познакомиться! - крикнул я.
Но дверь закрылась, и, приятно ли было ей со мной познакомиться, я так и не узнал. Несмотря на это, я прилетел к машине таким счастливым, что Шурик дымом поперхнулся.
- Полевая кухня проехала, товарищ сержант.
- Вы где дрова берете?
- В лесу, товарищ сержант.
- Я сам понимаю, что в лесу, а не в реке. Вы молодняк, случаем, не трогаете?
- Избави Бог! Приказ по армии знаем.
- Учтите, Ткаченко, чтобы не было ни одной порубки.
Шурик поглядел на меня с состраданием. Ну и накрутила тебя эта баба - говорил его взгляд.
- Вы не думайте, Ткаченко, разведка разведкой, а за это дело ох как взгреть могут!
- Я понимаю, - умудренно сказал Шурик.
Мы помолчали.
- Ты, кстати, в танке никогда не горел?
- Шутка? - спросил Шурик.
- Нет, я серьезно спрашиваю.
- Да я и в танке-то никогда не был, не то чтоб горел. За трактором работал. ДТ-75.
- Ну как тебе объяснить… если зайдет невзначай разговор и кто-нибудь у тебя спросит, горел ли ты в танке, ты скажи, что горел. Это просто моя личная просьба к тебе. Договорились?
Шурик обиделся.
- Вы, товарищ сержант, петуха в лапти не рядите! Кто ж это у меня может спросить?
- Ну вот хотя бы Сеня. Или еще кто.
- Кто?
- Мало ли кто… Ну, в общем, учти. Некоторые думают, что ты в танке горел.
- На этом выезде одни загадки имею, - сказал Шурик.
Твердо уверенный, что он стал жертвой какого-то сложного розыгрыша, он отправился в палатку.
Я связался с Вовиком и передал ему всю имеющуюся информацию. Эх, был бы он рядом! Мы бы выступили с ним перед этим крыльцом в таком парном дуэте, как сказал про нас однажды гарнизонный конферансье старшина Сакк, что… она… она… Да как же ее звать? Так и не узнал, баклан! Приятно познакомиться! Так я сидел в своей машине и ругал себя, и не забывал посматривать на дорогу и мост, и вел аппаратный журнал, и вдруг услышал в палатке приглушенную беседу. Шурик что-то горячо шептал, а Вайнер со сна громко сказал: "Заболел ты, Шурик, какой танк?" Чтобы мои друзья не развили этого бесперспективного тезиса, я вызвал Вайнера на инструктаж (всю ночь он должен сидеть в кустах у дороги, отмечать передвижения войск), а сам улегся в палатке с томиком стихов Мартынова. Я ничего не знал об этом поэте и считал его молодым, только что кончившим десятилетку.
Вот корабли прошли под парусами.
Пленяет нас их вечная краса.
Но мы с тобой прекрасно знаем сами,
Что нет надежд на эти паруса…
Я лежал на шинели, высунувшись из палатки и чуть раздвинув маскировочные ветки. Для того чтобы всмотреться в вечер, чтобы запомнить его, чтобы не ушли навсегда из моей жизни этот малиновый закат над черными заборами лесов, эти неповторимые минуты, когда все прекрасно меняется, подчиняясь гармонии уходящего света. Я видел черный дом с желтым огоньком в окне, видел, как на луга садятся ночные туманы. И ночь с черными знаменами неслышно ступает по росистым травам. Вот и окно погасло. Может быть, она сейчас стоит у окна и вглядывается в темноту, пытаясь отыскать на краю поляны палатку, которую и днем-то с двух шагов не разглядишь… Может, она ждет, что я сейчас пройду через поляну, постучу к ней и скажу:
- Ваше приказание выполнено полностью, топим только сухостоем, молодняк не жгем… Я вам вот что хочу сказать, поскольку я человек военный, в любую минуту меня могут позвать в машину, о которой я вас просил никому не говорить, я приму радиограмму, и через десять минут моя машина уже покатится по шоссе. Потом ее погрузят на платформу и повезут на север, далеко от вашего дома. Мы уедем далеко, очень далеко, и, возможно, я вас никогда не увижу. Никогда. Тяжелое слово, правда? Потому я и спешу. Я спешу вам сказать, что с первого взгляда…
Ну что? Что - с первого взгляда? Как - что? Полюбил!.. Так и сказать?.. Здорово! Одна девушка у меня однажды спросила утром:
- Ну ты хоть любишь меня?
- Конечно, - сказал я, хотя жутко солгал. Я не любил ее нисколечко, она мне даже не очень нравилась, просто все вышло само собой. И мне казалось, что она тоже знала, что я вру. Но, как ни странно, мое "конечно" ее полностью устроило. И больше никаких слов о любви не было. Вот у Вовика - другое дело. Он точно знал, что полюбил Светку…
Ну хорошо. Я как-нибудь объяснюсь. Скажу, что увидел, полюбил, и все. Полюбил с первого взгляда вас. То есть тебя. Какой же смысл говорить "вас", если уже полюбил? А она скажет - мой милый сержант, я вас тоже полюбила с первого взгляда и буду любить всю жизнь! Я обниму ее и поцелую. Один раз… И пусть только Шурик скажет, что он не горел в танке! Шкуру спущу! Шурик храпел, как будто все это его и не касалось. Я толкнул его в бок.
- Чего, чего? - спросил он со сна.