Посох в цвету: Собрание стихотворений - Валериан Бородаевский 13 стр.


"Пятидесятый день меж этих мрачных стен…"

Пятидесятый день меж этих мрачных стен
Я и томлюсь, и странно наслаждаюсь.
Вот ночь последняя, и кончится мой плен,
И в старый мир я возвращаюсь.

Настанет сладкий миг, и белой пеленой
Вдруг ослеплю глаза, и не в квадратах тесных
Промозглого окна утешусь синевой –
Увижу всю красу полей небесных.

Увижу я глаза не сквозь дверную щель,
Скажу, что думаю, без сторожей ревнивых,
И высшая тогда откроется мне цель
В моих томительных порывах.

Но не забыть мне тех, кто долгие года
Не перейдет теснин изгнанья;
Мне больно им сказать: простите навсегда
И жутко молвить: до свиданья.

ПЕСНЯ ЮРОДИВОГО

Я от Бога всё приемлю,
Как небесные цветы,
Что летят ко мне на землю, –
Я от Бога всё приемлю
В свете вечной красоты.

Скорби, боли и недуги,
Если сердцем ты готов, –
Только сладостные други,
Скорби, боли и недуги –
Только круги лепестков.

Недоведомой мне тайной
Ты хранишь меня пока.
Средь сумятицы печальной
Недоведомой мне тайной
Жизнь страданий мне легка.

Так летят ко мне на землю
В свете вечной красоты,
И я дивным звонам внемлю,
Что несут ко мне на землю
Вековечные цветы.

"Кругл и розов. Взор сияет…"

Кругл и розов. Взор сияет.
Рот открыт и машут руки –
Вот таким меня встречает
Мой младенец – по разлуке.

Лиру строить не дерзаю
На державинскую оду,
Лишь смиренно прославляю
Мать и мощную природу.

Ева средь волчцов и терний
Тем упрямей поднимает
Человека, тем размерней
И полней в нем кровь играет.

А насколько и докуда
Хватит сил – что дальше будет?
Эта мысль – души остуда,
Здесь не мы, а Высший судит.

Званы мы в наш мир юдоли
Для труда преодолений.
Пусть гнетут и мучат боли,
Эти боли – лишь ступени.

"Мы двое вышли из тюрьмы…"

Мы двое вышли из тюрьмы.
Ты полетел – стрела из лука,
Я тихо шел… Расстались мы:
Для каждого своя наука.

Чрез площадь шел мой долгий путь.
Смеркалось, и снега сияли…
Дышала, поднимаясь, грудь.
Сквозь дымку звезды проступали.

Потом я улицей шагал.
Встречались люди, обгоняли,
Их голос ласково звучал,
Когда они мне объясняли,

Как здесь пройти, где повернуть,
Как выйти на мосток к порожкам.
Так я держал обратный путь
И в жизнь вливался – понемножку.

И сердце ждало сладкий миг…
Так ждет, в лазури догоняя,
Журавль подбитый горний клик
Его приветствующей стаи.

КРУЧИНА

Над равниной плакала кручина;
Растекалась кручина ручейками,
Ручейки по речкам собирались –
Уходили речки к синю-морю.
И кручина, голосом окрепнув,
Говорила, пела синю-морю:
– Море, море, – Русь в боях могуча,
Каждый в ней – закал принявший витязь.
Только сердцу вдовьему не легче,
Только сердцу матери не слаще
О погибшем витязе крушиться.
Льются слезы без конца, без края.
На полях, политых кровью братней,
Вызревает хлеб, и хлеб тот горек. –

Так кручина морю говорила.
Омрачилось сине-море. Горькой пеной
Побелели волны, но спокойно
Прогремело море: – Праздный ропот.
Человек приходит не навеки,
Не навек уходит из-под солнца.
Посмотри на небо: круги правит
Человек, подобный звездам светлым.
Не горюй о нем ты, доля вдовья,
И не плачь о нем, старушка Божья:
Зоря алая не на век отгорает –
Пролитая кровь не погибает.
Поклонись, кручина человечья,
Ты отцу зари, предвечному солнцу.

"Издалека мертвил я благодать…"

Издалека мертвил я благодать
И осквернял тебя, божественная фреска;
И краски яркие затем лишились блеска,
Что я не мог палитры удержать.
Я двигал кисть вперед и снова вспять,
И вот судьбы законная отместка.

Так Космоса незыблемый закон
Один навек – как ход самой природы.
Узнай ту ткань, где ты, как нить, вплетен,
И обретешь ты дар святой свободы –
То будет миг, где явь сменяет сон.

"Он нездоров – и стал вдвойне нам дорог…"

Он нездоров – и стал вдвойне нам дорог:
Дрожа, горит в нем малый огонек.
Нам каждый вздох и крови каждый шорох
Гласят как зов, как ласка, как упрек…

Меж нас он врос звеном нерасторжимым,
Беспомощный – он силу нам дает;
То нас роднит с высоким херувимом,
То с червяком, что по листку ползет.

Далекие светила, сохраните
Недужного целительным лучом:
Вот жизнь его на еле зримой нити
Качается под каждым ветерком.

"Причалили… И брызги влажной пыли…"

Причалили… И брызги влажной пыли
Блеснули на лету, но луч погас. –
Усталость нашу мы еще хранили,
А море бурное ушло из глаз.

Освобожденные, мы снова вместе были,
Тюремные собратья, – в первый раз.
Мы о случайном много говорили;
Молчание соединяло нас.

И вот опять переживаю снова
Вчерашний день - и он во мне поет;
Ушедшие, к вам обращаю слово:

Пусть радуга над вами расцветет;
Открытым взором нашу боль окинем,
Как легкий дым, витающий на синем.

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

Плугом я оторван от земли родимой,
Я подхвачен ветром и несусь по полю –
Чрез овраг, дорогу, пашню – мимо – мимо,
С ветром разделяю новую мне долю.

Я землей питался и развил недаром
Купол свой ветвистый – был кустом зеленым;
Мчусь я бурым комом, обкатался шаром,
Породнился с буйным вихрем-ветрогоном.

Пробегаю версты, – и поля всё те же;
Конь храпит, испуган, смяв меня копытом.
Хорошо мне прядать чрез кусты и межи,
По пути обняться с бурьяном невзрытым.

Жажду вместе с ветром вечной перемены;
Хочется летать мне, нравится катиться.
Я еще не волен, но уже не пленный:
На крылах воздушных я лечу, как птица.

ДВА СОНЕТА

1. "Лик Спаса моего я подниму ль, склоняясь…"

Лик Спаса моего я подниму ль, склонясь,
Хоругвь священную я понесу ли миру?..
О, сколько долгих дней я не тревожил лиру,
Слезами горькими смывая кровь и грязь…

Ты не возьмешь меня, мой древний темный князь,
Не привлечешь раба к покинутому пиру;
Довольно послужил я жалкому кумиру –
На новый, лучший путь иду, перекрестясь.

В тюрьме моей твои сокрушены оковы.
Суровые враги, хвалю ваш грозный стан;
Дерзай, слепец, ты мне от Бога дан.

Твой залп не заглушит моей Осанны,
Свобода не лишит даров твоих, острог,
Когда со мной Отец, душе рожденный Бог.

2. "В руке Твоей я только ком земли…"

В руке Твоей я только ком земли,
Ты вылепил и, сжав, растопишь снова.
Покорно жду таинственного слова,
Чтоб лилии над бездной расцвели.

Когда б уста изобразить могли
Хоть луч любви, луч солнышка Христова,
Иль между волн, где тонут корабли,
Размах сетей, раскинутых для лова!

Влеки меня, предвечная Любовь,
Не покидай привычного к изменам.
Пусть голос твой звучит еще и вновь:

Как я блажен моим нежданным пленом!
За дверью там блестит нестрашный штык…
Товарищ, ты слыхал, что Бог велик?

"О новом смертнике мы слышим каждый день…"

О новом смертнике мы слышим каждый день,
И каждый день уму вопросы ставит.
Уж смерти не страшит таинственная сень,
И, мнится, правильно наш перевозчик правит.

Бодрись, мой дух. Будь легок, как олень,
Беги к тому, чье имя солнце славит.
Пусть в шлаки темные тоску мою и лень
Высокий Параклет в каленом горне плавит.

О, други близкие, вы слышите ли гром,
И гнева ярого вы видите ли чаши?
Вопросы крайние поставлены ребром.

Для истины сердца зажгло ли ваши?
И мудрость вещую отвергнете ль теперь,
Когда безумствует в своем бессилье зверь?

"Мои часы ведутся без ошибки…"

Мои часы ведутся без ошибки,
Мой жребий вынут – я не тороплюсь.
В перстах Твоих лозой хочу быть гибкой
И слышу голос Твой: "Дерзай, не трусь".

В саду любви благоухают липки.
С цветка к цветку я, как пчела, несусь;
Я верю, Ты простишь мои ошибки,
Когда Тебе, Единому, молюсь.

Ты без меня детей моих научишь
Прекрасному, как ты учил меня…
Быть может, ты темницей только шутишь,

И я, бубенчиком моим звеня,
Пасусь, как мул, в репьях и без поклажи,
Беспечный мул, простой, ленивый даже.

"Ты пишешь и слезу роняешь на листок…"

Ты пишешь и слезу роняешь на листок.
Зачем ты здесь? Бежал от пули и штыка.
О хате и земле сожгла тебя тоска,
И ты ушел в кусты и скрылся, как сверчок.

Не вышло – не того… И строгий человек
В разлатом галифе накрыл – и цап-царап!
Теперь сиди и плачь… И слезы кап, кап, кап…
Бумага смокла вся. Утешься: не навек.

Плечами богатырь. Румян, как маков цвет,
Стыдлив, как девушка… Ты – подлинно герой
И вместе дезертир с поникшей головой.
Как мне понять тебя? Поведай свой секрет?

Устал от крови ты… Ты лил ее весь год.
Сначала с радостью. Потом – потом привык.
Но вот в печальный день вдруг поскользнулся штык,
Ты потянул назад, назад, а не вперед.

Ты не боялся, нет, но убивать устал.
Душа остынула… Довольно, дайте срок…
Теперь сиди в тюрьме, плененный голубок,
И всё, и кончено… Письмо ты дописал?

"Жизнь сердца жаждет вечной перемены…"

Жизнь сердца жаждет вечной перемены;
Я вновь пришел к тебе, мой мертвый дом.
Вновь посмотрел извне на те же стены
И видел часового под ружьем.

Играет изморозь по стенам; воздух ясен –
И пламенеет солнце на штыке.
Вот я гляжу, спокоен и бесстрастен,
А люди там – в уныньи и тоске.

Вокруг тюрьмы блуждаю наудачу.
И мнится мне, что тайну я открыл:
Простор полей я чувствую иначе
И белый снег по-новому мне мил.

УДАВЛЕННИК

М. Г. Рождественскому

Он с нами жил и ждал суда в смятеньи,
А в сердце тьма вросла, как черный цвет.
Нам слышались в ночи то стоны, то хрипенье
Души растерзанной, не верящей в рассвет.

Он ждал суда, но смерть впитал заране;
В прощальный час дрожал, как зябкий лист,
И бросился в петлю, избрав крючок в чулане,
Толкнул ногой скамью, мотнулся и повис.

А утром мы веревку разделили,
Бранили глупого: куда, зачем спешил?
А как и где его похоронили,
Не знаю, не слыхал, и звать как - позабыл.

Безумный ты, мудрец ли, я не знаю;
Я знаю, ты ушел туда, где нас мудрей.
Вслед за тобой душою я блуждаю
Сквозь сумерки торжественных зыбей.

От смерти в смерть уйти! Бежать от смерти лютой
В объятья смерти нежной, как сестра.
Приять венец, дарованный минутой,
Услышать зов: "Приди. Я жду… Пора".

СНОВИДЦЫ

И. М. Персиц

Мы поутру в чека от таинства ночного
Несем на братский суд видения и сны.
Тот видел паровоз, а тот барана злого,
Та – жутко-алый луч, а этот – сук сосны.

И серый старичок, болезнью изнуренный,
В провидцы чуткие внезапно обратясь,
Толкует медленно: "К добру, когда зеленый".
"Ждет оправдание". "Твоя к тебе придет".

"Яйцо мерещилось как будто бы большое", –
Продребезжал чуть слышный голосок.
"Яйцо? К слезам всё круглое такое".
"Хлеб видела? Дождешься, верь, дай срок".

Мы здесь вповалку все… Но трепет жизни тайной
Струится над челом измученных людей,
И рок божественный, извечный, неслучайный
Сердец касается крылом летучих фей.

БЛИЗКИМ

Ваш дом уютный на Веселой
Я так любил… Он и теперь
Манит меня в мой час тяжелый
Прийти и постучаться в дверь.

На этот стук Андрей ваш верный
Свой лик святителя являл;
Карат бросался, пес примерный,
И, пристыженный, отступал.

И я входил, и сладко было
Пройти через Фемидин зал
Туда, где Маша стол накрыла
И ярко самовар сиял.

Я заходил к вам за улыбкой,
За словом дружеским, за тем,
Чтобы развеять сумрак зыбкий
Ненужных дум, померкших тем…

Старик с горящими глазами
Гремел перунами порой
И вдохновенными словами
Нас звал – подняться над собой.

А вы, склонясь за самоваром,
Грозу улыбкой победив,
Нас приобщали к лучшим чарам,
И знали мы, чем смертный жив.

Вот деспот дома, крошка Лида,
Мелькнет, как мышка, у стола,
И дед забудет Аристида,
И розой мама расцвела…
………………………………….

Я сердце отдаю надежде,
А рок насуплен и сердит.
Издалека меня манит
Ваш дом покинутый – как прежде.

НА СМЕРТЬ С.С.Р.

Ты умер как герой, и, верю, умер светел.
Твой мощный дух умел благоговеть;
На зов Отца ты, просияв, ответил
И сбросил плоть, как порванную сеть.

Ты был нам колокол, порою лишь будильник,
И раздражал ленивых и слепых.
Мы от тебя, как дети, уходили,
Когда ты звал – и близких, и чужих;

Ты звал нас всех к неугасимым светам,
Ты крестоносцев видеть в нас хотел;
Ты был пророком, мистом и поэтом,
Томить сердца – тебе был дан удел.

Тобою мир постигнут был глубоко,
А сам ты был, как лев, неукротим.
Теперь закрылось пламенное око.
Дух отлетел… Склонимся перед ним.

НА СМЕРТЬ С.С.Р.

1. "В дали веков у склонов Этны жгучей…"

В дали веков у склонов Этны жгучей
Великий Эмпедокл учил людей
И в кратер бросился навстречу жизни лучшей
В объятья очистительных огней.

Хлеб огненный, наследие Сатурна,
Вкусил мудрец, когда к богам пришел.
Кто говорит, что поступает дурно,
Раскрыв крыло, взлетающий орел?

Твой жребий был таким. Не умирают боги,
А только шествуют свободно сквозь миры, –
И, верно, для тебя открылись те чертоги,
Где ждут тебя товарищи игры.

На нашем языке пусть ты – самоубийца,
Пусть в этом слове жесткий слышен суд:
Так вырвется из тяжких туч зарница
И, хмурясь, тучи медленно плывут.

2. "Ты рождена голубкой нежной…"

Дочери

Ты рождена голубкой нежной;
Тебе – страдать, тебе – терпеть!
В познании, что скорбь безбрежна,
Земную тягу одолеть.

Любовь твою ищи расширить
И охватить душою смерть;
Идти за тем, кто в дольнем мире
Голгофой озаряет твердь.

Принять суровый символ жизни,
Не устрашиться до конца
И к пламенеющей отчизне
Смиренно проводить отца.

"Я сквозь железом кованную дверь…"

Я сквозь железом кованную дверь
Вступаю к вам, отверженные люди,
Теперь войду не как плененный зверь
И не как тот, кто вины ваши судит;

Свою вину постигнул я теперь,
И чей-то зов войти к печальным нудит;
И слышится душе: дерзай и верь,
Открой уста – всё остальное будет.

Подъемлю чашу трепетной рукой,
И, ведая, что доли недостоин,
Я духов тьмы зову на крепкий бой.

Кто без меча и лат; ужели воин?
Но голос твой, возвышенный Орфей,
Звучит душе гармонией своей.

ЗИМНЯЯ БУРЯ

Ожесточение белой метелицы
Сердце пугает, как гнев демонический,
Вихорь возносится, поземок стелется,
Кто-то вдруг вскрикнет в тоске истерической.

Будто бы пьяный слоняюсь по городу.
Кровельный лист, громыхая, срывается.
Снегом в ледяшку сковало мне бороду.
Тополь пугливой тростинкой шатается.

В этом смятении, в этом кружении
Душу сжимает тоска безысходная.
Путники, страннички, ваше томление
Крадется в сердце, как струйка холодная.

Счастливы те, кто у печек пылающих,
Кто окружился родными и милыми,
Кто лишь вздыхает о тех погибающих,
Песнями вьюги отпетых унылыми. –

*

Какая музыка средь телеграфных нитей!
Колдунья в белых космах – ты хитра.
Вы, вихри хваткие, скитальца закружите
И будете водить от полдня до утра.

Чу… Колокол гудит без воли человечьей.
Иль это зов для многих похорон?
Когда сокрылся люд, стихий понятней речи
И каждый ветра вздох – как жалоба и стон.

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ В ТЮРЬМЕ. Сонет

Скоро ты узнаешь в школе,

Как архангельский мужик

По своей и Божьей воле

Стал разумен и велик.

Архангельский мужик, с твоих рамен могучих
Дозволь мне говорить, пришедшему в тюрьму,
О том, как ты служил народу твоему.
В крови поникнул мир… И горизонты в тучах.

Душа скорбит. Срываются на кручах
Тропинки жуткие. Глазами меришь тьму;
Но веришь в путь, сияющий уму,
Внимая поступи часов грядущих.

Я буду говорить о том, кто, средь снегов,
От юных лет взирал, благоговеен,
На тайны несказанные миров,

Судьбою то обласкан, то осмеян,
Кто знал, что тьма – безумие и грех,
А свет – Христов и просвещает всех.

ПЯТЬ РАН БОГОМАТЕРИ (К циклу медитаций)

1. "В заветный день Перворожденный Богу…"

В заветный день Перворожденный Богу
Во храме посвящен, и в славный храм
Пришел ведун, проживший слишком много,
Чтоб горний свет блеснул его глазам.

О, как давно стремился он в дорогу
К Истоку Сил… И вот сквозь фимиам
Он видит дивный Лик, он близок Богу
И, взяв дитя, вдруг озарился сам…

– "Ты отпускаешь с миром, о Владыко,
Раба, что зрел Спасителя Земли.
Словам моим, Пречистая, внемли!

Твой Сын на подвиг выступит великий
Как царь сердец, – мою запомни речь, –
Тебе ж самой пройдет сквозь душу меч".

2. "О, дивный Отрок, мудрыми словами…"

– "О, дивный Отрок, мудрыми словами
Ты души старцев мощно колебал;
В очах твоих горит святое пламя,
И голос твой отрадней, чем кимвал.

Назад Дальше