Глава XXI
Семён сидел на мягком диване и несколько отрешённо, забыла где находится, смотрел в одну точку на стене. Всё это время его мысли были заняты яркими сочными картинками какой-то небывалой действительности. Он с удовольствием просматривал их, иногда задерживал на какой-нибудь для более тщательного разбора, некоторые фрагменты-события перелистывал поскорее на самом интересном месте, чтобы позже вернуться к ним и разглядеть, как фотографию.
"О! Навоображал".
Он вернулся к реальности.
"А что мне мешает организовать всё, что я видел?"
Больная нога покоилась на диванае. Он поглядел на неё.
"Подобные сочинительства хороши, когда не мешают вот такие вещи".
Он принялся поглаживать ногу. Сравнил её со здоровой. Да, больная толще. Ему что-то не понравилось и у него возник вопрос.
– Ма-аш, слышишь, – крикнул он жене, чтобы она услышала в другой комнате. Она не откликнусь, но подошла и встала в дверях. Он заметил её.
– Нездоровая ситуация. Смотри. Разницу видишь?
Ей, жене, дали наконец-то слово.
"Знать, моя очередь!"
Она давно знала, что надо сказать. Но разве кто спрашивал.
– Разница началась, когда ты домой вернулся от этой. Она не произнесла имя своей тёзки, вставшей между ней и мужем. Ей казалось, что произнося своё имя, но подразумевая ту коварную женщину, она тем самым оскорбляет ни за что доброе имя Маша.
– Не знаю, почему ты врачам правду не скажешь. В Питер позвони, запускаешь болезнь.
Он недовольно, не скрывая этого посмотрел ей в глаза, желая смутить. Она не поддалась. Когда воспитываешь детей, от них только и ждёшь капризов, обид, упрямства – оригинальный метод отстаивать желания и характер. В быту Семён напоминал маленького ребёнка с его пустыми угрозами. Поплачет и прибежит, чтобы молча прижаться, убедиться, что его любят и он не отвергнут.
– Опять за своё, – он смягчился.
Но принятую стойку не ослабил, чтобы не показать свою слабость, не задеть мужское самолюбие и не потерять достоинства.
– Так есть разница?
– Конечно, есть.
За минуту доверия она простила все обиды, нанесённые ранее.
– А мне кажется, нет, – больше для своего успокоения сказал он, опять же противопоставляя себя ей. – Как заболела, она всегда как-то утолщённей была.
– Чепуху не говори.
Многословия в такие минуты муж не выносил.
– Боль снова пришла. Помнишь, как раньше? Она не острая, в колене, а глубокая и медленная, на всю ногу, потом в тело переходит. Силы отнимает. Немного страшно. В Германии похожее состояние пережил.
– Плохи дела. Думаю, в Питер звонить следует, – она хотела достучаться до него.
– Что бы ты понимала! – и упрямо отвернулся, думая о назойливости жены, которая никак не хочет его понять.
Глава XXII
Утро.
В салоне красоты Вероника, дочь Семёна, сидела за директорским столом, занимаясь делами работая вместо матери. Она подошла к полкам и взяла журнал полистать. Просмотрев несколько фотографий и не сосредоточившись ни на одной из них, небрежно бросила журнал.
Глянула на своё отражение в зеркало. Понаблюдала за ним. Сделала строгое выражение лица, погримасничала, придавая ему солидности. Потом взяла со стола маленькое зеркальце и медленно заводила им перед собой, вправо, вниз, верх. Села за стол. Увидев какой-то предмет, направилась к нему, но пока шла, забыла, зачем он ей нужен. Её внимание привлекла другая вещица – пёстрый чехол, чем-то набитый. Ей было интересно, что там. Она взяла его в руки, но тут на глаза ей попался бидон с водой. Она решила полить цветы. Полив два цветка, задумалась о чём-то. Затем села за стол и громко крикнула, растягивая имя:
– Галь, Галь.
Недовольно покривилась.
– Не слышишь? – и вполголоса добавила: – Сучка крашеная.
Галя, женщина сорока лет, открыла дверь и с готовностью подчинённого спросила:
– Да, Вероника Семёновна?
– Сгоняй по-быхому за сигаретами. Две штуки у меня в пачке осталось. На нервах вся. Курю много.
Та не поняла:
– Куда-куда? За сигаретами?
Вероника засмеялась:
– Не куда, а быстро, – и, поняв, что той незнакомо употреблённое ею слово, пояснила: – До магазина. Невежда ты невежда.
Галя подобострастно, словно провинилась, попросила:
– Вероника Семёновна, денежку дайте.
Как молодая директриса, вступившая на предоставленную ей матерью вотчину, она вовсю пользовалась своим положением.
– С денежкой и дурак сможет, ты без денег попробуй, – и серьёзным тоном, не терпящим возражений: – На свои купи. У меня пока нет. Вчера поистратилась.
Она повысила голос, словно собираясь нападать:
– А что, у тебя денег нет? Или ты мало получаешь?
Галина, теряясь, поспешила заверить?
– Есть, есть, Вероника Семёновна. Только они вечером нужны мне будут.
– Наработаем до вечера. Непременно отдам. Мне что, твои деньги нужны?
В голосе Вероники прозвучали провокационные нотки.
Вероника снова сделала строгое выражение лица. Через мгновение, сохраняя его, искоса посмотрела в зеркало: оценить – получилось ли.
– Не отвлекай меня. Купи самые дорогие, которые тонкие. Иди, что стоишь? Мешаешь, не видишь, что ли?
Галя ушла исполнять, не понимая, почему не отказала этой самодовольной девке.
"Вот жизнь. Молчание – золото. По-другому нельзя".
В холл вошла клиентка и остановилась в ожидании. К ней никто не подходил. Она недовольна затопталась сначала на месте, потом увеличила амплитуду своих шагов. Расхаживая, заглянула в зал. Мимо неё пронеслась девушка с бейджиком администратора, которая должна была её встретить. В одной руке чашка чая, в другой – приборы для маникюра. Она важно, одними глазами поздоровалась.
Клиентка от подобного отношения вышла из себя. Тут же обратилась с вопросом к парикмахерам:
– Кто администратор у вас? Она? – клиентка показала рукой на прошедшую мимо неё девушку.
Деликатность вернулась к ней, говорила она спокойно:
– Встретила мастера, она сказала, что через десять минут постарается вернуться. И здесь никто не встретил, – она засмеялась, переводя в шутку свои требования. – Недобрый знак.
Кто-то в ответ, не глядя ей в лицо, направил посетительницу:
– В кабинете сама хозяйка.
Остальные молчали.
Клиентка приоткрыла дверь в кабинет и увидела Веронику, сидящую за столом. Та пила чай. Проскочившая мимо девушка сидела сбоку от стола, держал руку Вероники перед собой и внимательно рассматривала ногти, собираясь их обрабатывать.
Посетительница сдержала недоумение. Она не знала никого из них и понимала безразличие с их стороны.
– А кто администратор? Здесь Мария должна быть, – она не скрывала своего раздражения по отношению к ним как к людям, находящимся не на своём месте.
Вероника отреагировала быстро:
– А ты кто?
Клиентка опешила от такой беспардонности. Заикаясь от неожиданности отношения к ней, словно к уличной девки, воскликнула:
– Вы как со мной разговариваете? Вы вообще кто?
Вероника с высоты своего положения решила не канителиться и расставить сразу всё по своим местам.
– Я хозяйка! А ты?
На подобный ответ той осталось только развернуться и уйти. Про себя она со злостью отметила: "Маленькая паршивка. Как дети не похожи на родителей!"
Не успела посетительница выйти, как Вероника пожаловалась девушке:
– Чума жирная, настроение испортила.
Девушка, поддакивая, молча закивала.
Глава XXIII
Вернувшись, Галя сразу сообщила коллегам:
– Навстречу попалась клиентка. Состоятельная. Никогда не обижает. Сверху всегда накидывает. Прямо не в себе. Обычно обходительная – нынче разговаривать не захотела.
Затем показала сигареты в руках:
– Пойду снесу.
Все с пониманием посмотрели на неё.
Галя положила пачку сигарет на стол перед Вероникой.
– Вероника Семёновна, самые дамские. Я не курю, но сказали – лучшие.
Вероника бросила быстрый взгляд на Галю, даже не на сигареты.
– А что, с ментолом не было? Так и знала. Купила не знай чего. Сколько стоят?
Галя только хотела сказать, но Вероника снова перебила:
– Неважно. К тебя клиентка приходила. Ты мне не сказала, что у тебя запись. Потеряли прибыль. С тебя штраф. Пятьдесят процентов от стоимости работы. Проваливай.
Галя молча уставилась не неё, словно теряя рассудок.
– Вероника Семёновна, за что? Я как лучше хотела.
Вероника гнула своё, не останавливаясь.
– Не нравится работать, тебя никто не держит. Разговор окончен.
Галя собралась с силами и вышла.
Вероника, не обращая внимания на происходящее, с лёгкостью трясогузки переключилась на новое занятие: схватила телефон, решив позвонить в ресторан и заказать обед.
Заказ привезли часом позже. Вероника, притворившись уставшей, в присутствии молодого человека прокричала кассиру:
– Рассчитайтесь за обед.
Произошла заминка. Посыльный взяв деньги, ушёл. К Веронике зашла бухгалтер.
– Вероника Семёновна, непонятно, на каком основании вы себя так ведёте. С кассы произвольно снимаете деньги. Нам на этот счёт распоряжений никаких не было. Мы не готовы так работать. С Галиной ведёте себя, как с девочкой. Я вынуждена буду доложить Марии Борисовне, – она выдержала паузу от волнения, ожидая увидеть произведённое впечатление и делая ударение на последней фразе, – вашей маме.
Вероника взяла со стола телефон увидев, что заходит Галя.
– Вероника, тебе это просто так не пройдёт.
Вероника выжидательно держала около уха телефон, молчала и смотрела на них, дожидаясь, когда там, на другом конце, возьмут трубку.
– Выйдите, – она сорвалась на истеричный крик, – вышли вон, я сказала. Вы уволены. Вы. У-во-ле-ны, – отчётливо выговаривая по слогам, отрезала она.
Те закрыли за собой дверь.
– Мам, я уволила бухгалтера и Галю. Скотины неблагодарные, добра не помнят. Что-что! Грубят, не слушают меня. Хотела проверить, сколько денег в кассе. Бухгалтеру говорю – запиши на мой счёт. Пообедать решила. Что, с голоду умирать? – она играла голосом, как профессиональный музыкант на инструменте. – Не надо звонить. Я хочу их уволить.
Мама в трубке подавленно вздохнула.
– Делай как знаешь, не до тебя.
Вероника победоносно выкатилась из двери, посмотрела на бухгалтера и Галю. Рядом стояли ещё мастера.
– Вы ещё здесь? Собирайтесь и уматывайте отсюда. Я сказала: вы уволены!
Затем оглядела окружающих, оценила их настроение и добавила, обращаясь к остальным:
– Кому не нравится – вслед за ними, – указала пальцем на выход.
И, развернувшись, вернулась в кабинет.
Часть третья
Глава I
Как мелкий дождь стучит по железной крыше, так настойчиво овладевали Семёном сомнения. Надлом произошёл, но он не хотел признавать его, считаться с ним. Он по-прежнему считал, что сильнее обстоятельств. Укрепляя в себе решимость, он считал важной постоянную внутреннюю борьбу с трусостью. Не считая себя таковым, он откладывал звонок в Питер.
"Не паникёр же я, в конце концов. Позвоню".
При очередном осмотре чрезмерно опухшей ноги он посчитал, что врач не удивиться его звонку, и тогда его звонок будет оправдан.
– Нога опухла, – не размусоливая долго, сказал Семён после приветствия, представившись.
Врач уже давно привык к тому, что больные пыжились в ложной самоуверенности. Он считал себя специалистом в этом деле.
– Как сильно?
Семён придумывал, с чем сравнить, чтобы врач не удивлялся.
– Вздулась, как шарик надувной, как будто водой наполнена. Похоже на то, когда чирей нарывает. Встать на неё не могу. Пошевелить сил нет.
Не раздумывая, врач выпалил:
– Немедленно снимок флюорографии, срочно! Телефаксом! Я на связи, запиши мой сотовый. Хоть ночью.
До сознания Семёна дошло моментально: "Никаких задержек! Это опасно!"
– Сейчас всё сделаю. Хорошо, ладно, да, да.
Он собрался наскоро. Процесс забурлил, зашипел, как два несовместимых реактива, смешанных нечаянно. Семён не знал, чего ждать в заключительной стадии этого процесса. Но радость охватила его, непонятная радость.
В течение нескольких часов всё необходимое было сделано.
Ближе к вечеру к Семёну домой с визитом наведался Андрей Философ.
Они протянул руку, предупреждая:
– Сиди. Не вставай. Что? Не понимаю! – указал Андрей на его положение, считаясь с болезнью и с тем, что Семёну неудобно вставать для приветствия.
Андрей догадался, что Семён хотел поделиться соображениями, но разговор не клеился. Один не знал, с чего начать, другой, сидя напротив, не мешал собираться с мыслями.
Они никак не могли настроиться на нужную волну. Может, это воздействие настроения?
Андрей, загорелый, освежённый купанием в реке, пришёл с летней жары, с пляжа, где беззаботные люди полны сил, их тела упруги, глаза сверкают живым и здоровым блеском. Его яркая одежда выглядела странным здесь, в комнате, в которой царило уныние.
В комнате больного человека всегда быстро появляются мрачные тона и становится заметнее угловатость предметов, которые располагаются теперь таким образом, чтобы они казались на своих местах, но в то же время на них можно было смотреть с одной точки. Той, где находится место больного. И потолок в этой комнате вроде стал ниже, и стены – уже.
Кабинет Семёна был переоборудован под него, под то, настоящее, положение больного. Когда больной встаёт – предметы и вещи располагаются в одном измерении, когда лежит – в другом. И хоть на первый взгляд всё осталось на своих местах, на самом деле перестановка произошла.
Андрей мимолётом посмотрел на ногу, укрытую одеялом. Ему показалось, что под ним подушка. Он присел рядом на кресло.
Друг молчал, и он решил нарушить тишину начать первым.
– Ну рассказывай, как дела.
И словно всё ожило, задышало, воспряло, как будто садовник обильно полил поникший от жары сад.
Семён живо подхватил:
– Позвонил тебе. Хочу тебе новость рассказать.
– Какую новость? – он хитро улыбнулся. – Что Вероника всех уволила с аргументом, что все вокруг дураки и она не может с ними работать?
Семён серьёзным тоном, не обращая внимания на сказанное Андреем, ответил:
– Нет. Пусть она с мамой разбирается. Машка на готовое пришла. Я коллектив создал – работайте. Двадцатилетней сопле достаточно было не позволять принимать собственные решения и сказать нет. Только развалить всё и могут. Не хочу говорить об этом.
– Созидатели и творцы разрушений не в меньшей степени важны друг для друга.
Он показал на оттопыренное одеяло:
– Греешь? Ну, что с ногой?
– Греешь? – повторил Семён с иронией. – Ничего не говори. Мрак полный – ты не знаешь. Давно думал посоветоваться, только… – поглядел Андрею в глаза. – Стыдно.
Он приоткрыл одеяло и показал ногу. Андрей посмотрел на неё, перевёл глаза на Семёна:
– Ты что, с ума сошёл?
Ничего больше он сказать не отважился, чтобы не обижать друга.
– А Машка куда смотрит?
Не вдаваясь в объяснения, Семён пытался одной фразой подвести итог:
– Через два часа поезд. Вот тебе и позвонил.
– Говори, не молчи только.
– Скажи, ты как будешь ко мне относиться, если я буду без ноги?
Андрей после этого вопроса застыл, сражённый глупостью человека, о котором бы он никогда такого не подумал.
– Сём! Ты спятил?
Он поднялся во весь рост перед ним. Долго всматривался.
"Нет. Он серьёзен".
– Ты такими глупостями засрал мозги. Умный человек. Ты о чём?
Он покачал неодобрительно головой.
Семён, поняв, что получилось по-идиотски, наскоро искал оправдания.
– Мне маленькая Машутка предсказала, что ты самый первый отвернёшься от меня, если мне отрежут ногу.
Андрей долго раздумывал, понемногу овладевая собой.
– Тяжёлый случай. Ты совсем не о том думаешь. Думай о себе и не накручивай ерунды. Тебе кто посоветовал так думать? Очнись! Какая разница, с ногой человек или без? Ты посмотри на общество. Они с руками и ногами, но, если объективно оценивать, обуза для близких, для окружающих, для государства. Ты же без рук, без ног будешь нормальным гражданином, другом, человеком.
Семён отвернулся, внимательно слушая. Андрей продолжал:
– Тебе кто внушает эту ересь? Опомнись. Сеня, ты слышишь меня? А-а-а! Сеня, скажи, слышишь?
Но в лице Семёна что-то изменилось, что-то едва уловимое. Что-то. Он понимал Андрея, но воспринимал их по-своему, придавая им другой смысл.
– Ну ты что разошёлся, Андрюх? Хватит. Я понял. И сейчас Машутка, маленькая, настояла на разговоре, – то ли он переживал: понимает ли он, Андрей, о какой Маше идёт речь, не перепутал ли; то ли хотел прикрыться этим словом – "Машутка", как щитом, – совета спросить, надо резать или нет. Она к тебе очень расположена.
– Нет, ты не понял, – как можно спокойнее говорил Андрей, – уже поздно понимать. Сколько умных людей вокруг тебя. Многие тебя уважают, кто-то любит. А ты послушал и слушаешь эту дурочку, набитую спермой голову. Сень, так не бывает.
– Ты что о ней так? Не надо. Она же моя женщина.
Не скрывая своего отношения к словам Семёна, Андрей обмяк.
– Будь моя воля… Тогда в Германии врачей слушать надо было. Не кого-то, не её, а тех врачей.
Семён попытался опять сменить тему.
– Андрюх, ты не знаешь всего. Потом, ладно? Потом. Отвезёшь в аэропорт?
Андрей сел в волнении, снова поднялся. Вскинул руку, посмотрел на часы.
– Через час пятнадцать выходи, подъеду.
Он пошёл к выходу двери, понимая, что никакого разговора не получилось. Эта маленькая засранка прочно заняла место в голове друга.
В дверях ему попалась Маша Светлова, поджидавшая его. Вся в слезах.
Она прошептала:
– Хочет выпроводить детей, меня, а пригласить маленькую, попрощаться перед дорогой. Что делать?
– Не вздумай! Пошла она вон! Я видел её – сидит в машине перед домом.
Андрей шёл по двору. Маленькая Маша, снова увидев его, вышла из машины в надежде поговорить. Андрей заметил её и воспользовался тем, что она стояла в стороне. Уверенными шагами прошёл мимо, словно был озадачен чем-то. Сел в машину, поехал.
Маша встала у него на дороге преграждая путь. Андрей остановился и подыграл ей: удивлённо спохватился, словно не заметил, что она давно здесь.
Он открыл боковое окно и остановился.
– Привет, – дружески поздоровалась она.
Андрей кивнул, но даже не улыбнулся.
– Привет. Ты как здесь?
Она тут же заговорила о своём:
– Поговори с его женой.
Сказано было так, словно всё писалась красивым почерком, а слова "его женой" – печатным выделенным текстом.
– О чём? – прикрылся он недогадливостью и незнанием, хотя предполагал, что она была уверена в том, что ему должны рассказать о её желании увидеться с Семёном.