БЛОК ПЕРВЫЙ
Прюданс (продолжая). Да, здесь надо быть практичным! Ну, отдайте ж ей это послание, сэр. Он хочет, чтоб она к нему вернулась - на любых условиях! (Ее речь становится все оживленнее.) По вечерам у нее будет свободное время, ведь нужна-то она ему только утром. Утром старикам тяжело, медленнее бьется сердце, вот он и желает ее только утром! Что ж, все в порядке вещей! Разумное соглашение! Стареющие джентльмены должны быть довольны, если у женщины остается для них свободное время, хотя бы перед ужином. Что, разве не так? Конечно, так! Я ему это и сказала! Я сказала ему, что Камилле нездоровится, что с ней надо поделикатнее. У нее столько долгов, кредиторы ее буквально осаждают! "Сколько она должна?" - спросил он меня и - о! - я подсчитала с быстротой молнии. Бриллианты в ломбарде, я ему сказала, жемчуга, кольца, ожерелья, браслеты, бриллиантовые подвески - все в ломбарде. Даже ее лошадей будут продавать с аукциона!
Ж а к (в ужасе от этого потока слов). Сеньора, сеньора, но ведь это все…
П р ю д а н с. Что?
Жак. Сон!
(Гутмэн смеется. Вдалеке поет какая-то женщина.)
П р ю д а н с (продолжая, но менее уверенно). Вы не так молоды, как мне показалось, когда я вчера увидела вас на террасе при свечах… О, нет, хо-хо! Готова поспорить, что на этой площади ни один старый фонтан не работает! (Бьет его кулаком ниже пояса - он отшатывается. Гутмэн смеется. Жак пытается уйти, но она хватает его за руку, ее словесный поток продолжается.) Подождите, подождите, послушайте! Ее свеча еще горит, но как долго? Все может затянуться и что тогда - больница для бедных? Что ж, с таким же успехом можно предположить, что и вы попадете к мусорщикам в тачку! О, я ей говорила, чтоб она не жила мечтами - мечтами жить нельзя: ведь они рассеиваются, как… Смотрите, ее красота еще ослепит вас! Эта женщина не только проехала все Камино в экипажах, но и исходила его на своих двоих - ей знаком здесь каждый камень! Скажите это ей, вы скажите, - меня она и слушать не станет! Время и обстановка несколько раз менялись с тех пор, как в Париже мы были подругами, и сейчас у нас нет больше молодого любовника с шелковистой кожей и глазами ребенка, впервые читающего молитву. Расстаешься с ними так же легко, как с белыми перчатками в конце лета, и надеваешь черные с приходом зимы…
(Голос поет громче, затем снова тихо.)
Жак. Извините, мадам.
(Он вырывается из ее объятий и спешит в "Сьете Марес".)
П р ю д а н с (удивленно, Гутмэну). Какой это блок?
Г у т м э н. Первый.
Прюданс. Я не слышала объявления…
Г у т м э н (холодно). Что ж, зато сейчас услышали.
(Из вестибюля со светло-оранжевым зонтиком, как луна, выплывает Олимпия.)
О л и м п и я. О, вот вы где! А я вас искала и наверху, и внизу! Больше внизу…
(Героев будто подхватывает переменный ветер; сначала он несет их на сияющую ярким светом площадь, а затем на авансцену, вправо, под мавританскую арку. Песня смолкает.)
Г у т м э н (закуривая тонкую сигару). "Камино Реаль", блок второй!
БЛОК ВТОРОЙ
После объявления Гутмэна слышится хриплый крик. На площадь с крутой улицы, падая и спотыкаясь, выходит фигура в лохмотьях, сквозь которые просвечивает загорелая кожа. Человек слепо поворачивается, бормоча: "Adonde la juente?" и спотыкается о старую страшную проститутку Роситу, которая скалит ужасные зубы и что-то ему нашептывает, подтягивая грязную, обтрепанную юбку. Она со смехом подталкивает его к фонтану. Он падает на живот и тянет руки к пересохшему водоему. Затем, шатаясь. поднимается и отчаянно кричит: "La fuente esta seca!"
Pocuma дико смеется - ей вторит стон уличного народа и треск сухой тыквы.
Р о с и т а. Фонтан-то высох, но в "Сьете Марес" питья сколько угодно!
(Подталкивая, она ведет его к отелю. Из дверей выходит владелец, Гутмэн, курящий тонкую сигару и обмахивающий себя пальмовым листом. Подходит Уцелевший - Гутмэн свистит. С нижней террасы сходит человек в военной форме.)
Офицер. Назад!
(Уцелевший делает неловкий шаг вперед - офицер стреляет. Уцелевший прикладывает руки к животу, медленно поворачивается, с выражением полного отчаяния смотрит на офицера, а затем ковыляет назад, к фонтану. В течение следующей сцены и до выхода Мадреситы и ее сына Уцелевший волочится, держась за бетонный край фонтана; на него почти не обращают внимания, словно Уцелевший - умирающая бродячая собака в голодающей стране. На террасу отеля выходит Жак Казанова, проходит мимо бесстрастной фигуры владельца, спускается на шаг и, не глядя на Гутмэна, становится перед ним.)
Ж а к (с безграничной скукой и отвращением). Что случилось?
Гутмэн (безмятежно). Мы вступили во второй блок, а всего в "Камино Реаль" их шестнадцать. Сейчас пять часов. Этот старый сердитый лев - солнце на секунду еще раз показалось, что-то прорычало и отправилось махать хвостиком холодным теням гор. У наших постояльцев сейчас мертвый час. (Уцелевший подходит к рампе, теперь уже не как умирающий, а как застенчивый оратор, который забыл начало речи. Он вынужден закрывать руками красное пятно на животе, а потому идет согнувшись. Двое или трое продавцов расхаживают туда-сюда, рекламируя свои товары. Росита тоже снует взад и вперед, зазывая: "Кому любовь? Кому любовь?" При этом она распахивает блузку, демонстрируя большую часть своей опавшей груди. Уцелевший встает на верхнюю ступеньку ведущей в партер лестницы и, глядя по сторонам, повисает на перилах; он похож на матроса, повисшего на мачте корабля, который заходит в какую-то неведомую гавань.) Они страдают от чрезмерной изможденности, наши постояльцы, у них всегда лихорадка. Они спрашивают: "Что это за место? Где мы? Что значит… шшш!" таким тоном, будто это что-то незаконное и постыдное, как контрабандные деньги, или наркотики, или непристойные открытки… Ха-ха!
Уцелевший (публике, очень тихо). Когда-то у меня был пони, его звали Пито. Он улавливал ноздрями запах грозы задолго до того, как облака закрывали Сьерру…
Продавец. Tacos, tacos, fritos…
Р о с и т а. Кому любовь? Кому любовь?
Леди Маллигэн (официанту на террасе). Вы уверены, что мне никто не звонил? Я ждала звонка…
Г у т м э н (улыбаясь). Мои постояльцы, конечно, устали и еще не пришли в себя, но сейчас они собрались и летят вниз на крыльях лифта и джина, летят в общественные места и делятся впечатлениями все о тех же модных кутюрье и частниках, о ресторанах, кол-. лекционных винах, парикмахерах, хирургах, делающих пластические операции, о молодых людях и девушках, с которыми можно… (Из отеля доносятся негромкие голоса и смех.) Слышите? Они делятся впечатлениями…
Жак (стуча тростью по террасе). Я же спрашивал, что случилось на площади!
Г у т м э н. О, на площади, ха-ха! Случившееся на площади нас не касается.
Ж а к. Я слышал выстрелы.
Г у т м э н. Чтобы помнили, как вам повезло, что вы у нас. Городские фонтаны высохли, это вы знаете, но "Сьете Марес" построили над единственным вечным, никогда не высыхающим источником в Тьерре-Кальенте, и конечно, это уникальное сооружение должны охранять, порой и по законам военного времени.
(Снова слышатся звуки гитары.)
Уцелевший. Когда Пито, мой пони, родился, он сразу же вскочил на все четыре и возлюбил этот мир! Он был мудрее меня…
Продавец. Fritos, fritos, tacos!
Р о с и т а. Кому любовь?
Уцелевший. Когда Пито исполнился год, он был уже мудрее господа Бога! (На площади воет ветер и трещит сухая тыква.) "Пито, Пито!" - кричали мальчишки-индейцы, пытаясь остановить его, - остановить ветер!
(Голова Уцелевшего свисает, и он, как старик, садится на парковую скамейку. Жак опять стучит тростью по террасе, а затем идет к Уцелевшему. Охранник хватает его за локоть.)
Жак. Уберите лапы!
Охранник. Стоять!
Г у т м э н. Сеньор Казанова, пожалуйста, оставайтесь на террасе.
Жак (свирепо). Коньяку!
(Официант что-то шепчет Гутмэну, тот хихикает.)
Г у т м э н. Метродотель говорит, что в барах и ресторанах в кредит вам отпускать не велено и что ваших счетов хватит, чтобы оклеить ими террасу.
Жак. Какая наглость! Я же сказал ему, что письмо, которое я ожидаю, задержалось на почте. Почта в этой стране работает из рук вон плохо - и вы это знаете! И вы также знаете, что мадемуазель Готье может за меня поручиться! И мои векселя…
Гутм эн. Вот ими с нею и расплачивайтесь - если вы, конечно, собираетесь обедать.
Жак. Я не привык к такому обращению, как у вас тут в Камино Реаль.
Г у т м э н. Ничего, привыкнете, после одной ночки в "Плутокрадах". Если сегодня вечером не прибудет перевод, пусть там и занимаются патронажем над вами.
Жак. Уверяю вас, этого не произойдет ни сегодня вечером, ни когда-либо еще.
Г у т м э н. Берегись же, старый ястреб, твои перышки уже дрожат от ветра! (Жак, потрясенный, опускается на стул.) Налей-ка ему бренди на донышко, а то еще грохнется… Ярость - это роскошь, которую могут позволить себе молодые, вены у них упругие… А у него - вот-вот лопнут.
Ж а к. Я здесь сижу и за каплю бренди вынужден выслушивать оскорбления. А прямо напротив… (На площадь выходит слепая певица Мадресита. Ее ведет одетый в лохмотья юноша. Официант приносит Жаку бренди.) Человек умирает на площади, как бродячая собака! Буду пить бренди маленькими глотками! Я слишком устал, чтобы умереть, слишком устал…
(Мадресита тихо поет. Ее рука медленно поднимается, показывая на лежащего на ступеньках Уцелевшего.)
Г у т м э н (неожиданно). Телефон сюда! Соедините меня с Дворцом! Дайте Генералиссимуса, быстро, быстро, быстро! (Уцелевший с трудом поднимается, волочится и падает в объятия "маленькой слепой".) Генералиссимус? Говорит Гутмэн. Приветствую вас, любимый! Тут у нас на площади инцидентик был. Знаете эту категорию путешественников - из тех, кто пытается пешком пересечь пустыню? Так вот, один из них вернулся. Очень хотел пить. Увидел, что в фонтане воды нет. Потом хотел в отель. Ему вежливо отказали. Но он не слушал. И тогда мы приняли меры… А сейчас, сейчас эта слепая старуха, - по-моему, ее зовут Мадресита - пришла на площадь с человеком по имени Мечтатель.
Уцелевший. Donde?
Мечтатель. Aqui!
Гутмэн (продолжая). Да вы же их помните! Я о них однажды вам докладывал, а вы сказали: "Это безвредные мечтатели, и их любит народ". "Как же могут быть безвредными мечтатели, - спросил я вас, - тем более если их любит народ? Революциям как раз и требуются мечтатели - чтобы верили в мечту. А любовь народа должна надежно принадлежать только вам, Генералиссимусу". Да, а сейчас к слепой вернулось зрение, и она простирает руки к раненому Уцелевшему, а человек с гитарой подводит его к ней… (Происходит то, о чем говорит Гутмэн.) Подождите минутку! Есть вероятность, что сейчас произнесут запретное слово! Да! Оно вот-вот сорвется с губ!
Мечтатель (положив руку на ослепленного Уцелевшего, громко). Hermano!
(Крик этот, словно эхо, подхватывают и здесь, и там. Громкий ропот проносится над толпою. Надрывно крича, люди тянут руку, как голодные при виде хлеба. Два вооруженных охранника дубинками и револьверами загоняют их обратно под колонны. Мадресита возводит слепые глаза к небу и тихо поет. Охранник делает попытку ее остановить, но народ кричит: "Не трожь! Пусть поет!").
Мадресита (поет). "Rojo esta el sol! Rojo esta el sol de sangre! Blanca esta la luna! Blanca esta la luna de miedo!"
(В толпе движение.)
Гутмэн (официанту). Вешайте канаты. (Террасу "Сьете Марес", словно палубу корабля в штормовую погоду, быстро ограждают бархатными канатами. Гутмэн говорит в телефонную трубку.) Слово уже произнесено. Толпа волнуется. Держитесь! (Кладет трубку.)
Жак (хрипло, потрясенный). Он сказал "hermano", а это значит "брат".
Гутмэн (холодно). Да, "брат" - это самое опасное слово в любом человеческом языке: оно огнеопасно. Не буду утверждать, что его надо непременно изъять из языка, но употреблять следует сугубо в узких целях и где-нибудь за звуконепроницаемыми стенами. Иначе оно взбаламутит народ…
Ж а к. Но людям оно необходимо! Они его просто жаждут!
Г у т м э н. Какие же это люди - нищие, проститутки, воры да еще мелкие торгаши с базара, где торгуют даже людскими душами!?
Жак. Потому им и необходимо это слово, а оно здесь запрещено!
Г у т м э н. Одно дело, когда его произносят в храмах, - там знают, о чем говорят. Но когда оно на губах этих людишек… тогда оно провоцирует бессмысленные выступления. Ведь кто такие их братья? Это те, кого можно обойти, обставить, обмануть на рынке. Говорят "брат" человеку, с женой которого только что переспали! И вы же видите, как это слово возбуждает народ, - хоть вводи военное положение!
(Тем временем Мечтатель подводит Уцелевшего к Мадресите, которая сидит на цементном краю фонтана. Она обнимает и начинает баюкать умирающего, словно это снятый с креста Христос. Мечтатель, тихо перебирая струны гитары, склоняется над Мадреситой и Уцелевшим и вдруг с диким криком отскакивает в сторону.)
Мечтатель. Muerto!
(Вдалеке слышится рожок мусорщиков. Гутмэн опять хватает трубку.)
Гутмэн (б трубку). Генералиссимус, Уцелевший не уцелел. По-моему, их надо сейчас чем-то отвлечь. Выпускаю цыганку - пусть объявит начало фиесты!
Из репродуктора. Дамы и кавалеры! Сейчас будет говорить цыганка!
Цыганка (по радио). Hoy! Noche de Fiesta! Луна вернет девственность моей дочери!
Гутмэн. Приведите ее дочь Эсмеральду! Пусть покажет, как снова стать девственницей! (Из фургона цыганки строгая дуэнья, "Нянька", выводит прикованную к ней наручником Эсмеральду - она одета в причудливое платье из левантийского сафьяна. Охранники оттесняют толпу.) Ха-ха! Хо-хо-хо! Музыка! (Звучит веселая музыка. Росита танцует.) Абдалла, давай!
(На площадь, крича и паясничая, выскакивает Абдалла.)
Абдалла. Сегодня луна вернет девственность моей сестре Эсмеральде!
Г у т м э н. Танцуй, парень!
(Эсмеральду уводят обратно в фургон. Сбросив свой бурнус, Абдалла танцует с Роситой. Во время этого танца охранники отгоняют Мадреситу и Мечтателя от фонтана, возле которого остается лишь безжизненное тело Уцелевшего. Внезапно нестройным хором взвизгивают духовые инструменты - на площадь выходит Килрой. Это молодой бродяга-американец лет двадцати семи. Он одет в нижнюю рубашку и рабочие брюки, которые от долгой носки и постоянной стирки выцвели, стали почти белыми и сидят в обтяжку, как на скульптуре. На шее Килроя - пара золотых боксерских перчаток, в руке - матерчатый чемоданчик. Пояс усыпан рубинами и изумрудами, на нем жирными буквами выгравирована надпись: "ЧЕМПИОН". Килрой останавливается перед написанной на стене фразой "Килрой скоро будет здесь!" и стирает "скоро будет".)
Г у т м э н. Хо-хо, а вот и клоун! Вечный Пульчинелла! А во времена кризиса только клоунов и не хватает! "Камино Реаль", блок третий!
БЛОК ТРЕТИЙ
Килрой (весело, всем присутствующим). Ха-ха! (Затем подходит к стоящему на террасе "Сьете Марес" офицеру.) Buenos dias, senor! (Офицер, едва взглянув, не удостаивает его ответом.) Habla Inglesia Usted?
Офицер. Что вам надо?
К и л р о й. Где тут "Вестерн Юнион" или "Уэллс Фарго"? Мне нужно послать телеграмму друзьям в Штатах.
О ф и ц е р. No hay "Вестерн Юнион", no hay "Уэллс Фарго".
К и л р о й. Очень интересно. Впервые вижу город, где нет ни того, ни другого. Только что с парохода - ужасная холодрыга на этой посудине, всю дорогу из Рио - сущий ад. И я ее тоже схватил, эту тропическую лихорадку. Ни изолятора там, ни врача, ни лекарств - ничего, даже хинина нет, чуть не угорел - такой был жар. Не мог им внушить, что болен. Да и сердце у меня не очень. Из-за него-то и пришлось уйти с большого ринга. Л ведь я был чемпионом Западного побережья в полутяже - завоевал эти перчатки! А потом забарахлил маятник. Вот пощупайте! Да пощупайте! Пощупайте. В этой груди сердце такое большое - с детскую голову. Ха-ха! Меня засунули в рентгеновский аппарат, там-то все и увидели, что у меня сердце с детскую голову! А раз у тебя такое, не нужно цыганки, и без нее можно сказать: "Дни сочтены, мальчик, готовься вознестись на крылышках". И на ринг врачи меня больше не пустили. Сказали - не пить, не курить - и никаких женщин! Отказаться от женщин! Когда-то я думал, что без женщин вообще нельзя, но оказывается, если надо, можно. Моя единственная верная женщина - моя жена - ко мне так привыкла. Но теперь все пошло насмарку, она и вправду считает, что один хороший поцелуй - и мне каюк! И потому однажды ночью, когда она заснула, я написал ей прощальную записку… (Замечает на лице офицера отсутствие всякого интереса и широко улыбается.) No comprendo the lingo?
Офицер. Так что вам угодно?