Кроме того, сочетание человеческий язык обозначает уважительную, без агрессии манеру общения (3), указывает на перевод высказывания на "язык смысла" (4), служит средством усиления, экспрессивного подчеркивания (5) и называет особую разновидность языка – обыденную, повседневную (6):
(3) И был теперь Андрей Колчагин на виду, – все пути ему открыты; не серый солдат, один из тысяч и миллионов, а избранная единица, с которой говорят человеческим языком, которую величают товарищем (М. Осоргин. Сивцев Вражек); (4) – Я тогда был зелен, как огурец. Когда при мне говорили: "Он просил у нее руку и сердце", – я и не предполагал, что в переводе на человеческий язык это только и означает: "Поспим вместе" (А. Мариенгоф. Бритый человек. НКРЯ);(5) Ну что вы глядите, чисто пуганая? Говорю вам человеческим языком, надо итить (Б. Пастернак. Доктор Живаго); (6) На языке науки это называется смещенным действием, а на человеческом языке - жестом смущения. Большинство моих знакомых в случае замешательства, в ситуации любого душевного конфликта делают одно и то же – достают сигареты и щелкают зажигалкой (П. Крусанов. Другой. НКРЯ).
Изучение обыденной лингвистической "терминологии" имеет, помимо теоретического, и очевидное прикладное значение. Можно обратить внимание на лексикографические последствия такого изучения. Большое количество примеров использования терминов в нетерминологическом значении заставляет говорить не просто об употреблении, отступающем по тем или иным причинам от лексической нормы, но о существовании этих нетерминологических значений как явления узуса. В то же время такие значения в общих толковых словарях русского языка, как правило, не фиксируются. Толковый словарь, адресованный широкому кругу читателей, представляет собой "модель наивного языкового сознания", поскольку "толкование в нем … максимально приближено к тому, как склонны понимать то или иное слово обычные носители русского языка" [Фрумкина 2001: 44]. Отсюда следует, что и в толковании слов, которые являются терминами, необходимо учитывать возможное наличие у них нетерминологических значений.
Иллюстрацией к данному положению может служить анализ употребления слова диалект в художественных текстах. В литературе XIX и даже начала XX века практика употребления термина диалект несколько отличалась от современной. Обратимся к следующему фрагменту:
Марфа встретила его ревнивыми упреками на прелестном малороссийском диалекте (А. Осипович (Новодворский). Мечтатели).
"Среднестатистический" читатель, обратившись за справкой к толковым словарям, которые принято называть "массовыми" [см.: БТС; СОШ; ТСП и под.], не обнаружит там иного значения лексемы диалект, кроме терминологического (с соответствующей пометой): "ДИАЛЕКТ <…> Лингв. Местное наречие, говор. Рязанский д. Северные диалекты" [БТС: 257]. У такого неискушенного читателя может сложиться впечатление, что автор квалифицирует украинский (малороссийский) язык как диалект русского, а не как самостоятельный язык. Однако, при всей кажущейся недвусмысленности формулировки малороссийский диалект, ответ на этот вопрос далеко не так прост. Исследователи неоднократно указывали на возможные ошибки в понимании и интерпретации текста, которые возникают в результате "доверия" к единственному контексту [см., напр.: Добродомов 2009; Добродомов, Шаповал 2007], поэтому для выяснения семантики слова диалект следует рассмотреть большее количество примеров.
Довольно часто в литературе XIX – первой трети ХХ вв. термин диалект используется применительно к французскому языку:
Носились, распространяя аромат духов и звуки французского диалекта, веселые пары (Г. Данилевский. Воля. НКРЯ); Она уж очень чувствительна и все говорит на французском диалекте (И. Панаев. Опыт о хлыщах).
Обозначение французского языка как диалекта находим во множестве произведений русской литературы XIX века: "Мертвые души" Н. В. Гоголя, "Однодворец Овсяников", "Месяц в деревне", "Новь" И. С. Тургенева, "Приезд ревизора" М. Е. Салтыкова-Щедрина, "Село Степанчиково и его обитатели" Ф. М. Достоевского, "Приваловские миллионы" Д. Н. Мамина-Сибиряка и др.
Слово диалект в художественных текстах XIX века используется и по отношению к другим языкам:
Как вправду говорили Вы, братец, что я по-французскому начну. Только сей миг вспомнила, что обещание Вам дала писать на российском диалекте (Б. Садовской. Из бумаг князя Г. НКРЯ); <…> хозяйка-чухонка <…> испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала девочку за доктором (В. Гаршин. Художники. НКРЯ); Ну, был бы просто дурак на русском языке, а то дурак на французском, дурак на немецком, дурак на итальянском, легко вымолвить – дурак на четырех диалектах! (М. Загоскин. Москва и москвичи) и мн. др.
Таким образом, в текстах XIX (и начала XX вв.) этот метаязыковой термин оказывается лишённым семы 'ограниченное употребление' и используется как абсолютный синоним термина язык.
В словаре под редакцией Д. Н. Ушакова приводилось с пометой устар. и шутл. второе, нетерминологическое значение слова диалект: "То же, что язык, речь" [СУ]; в так называемых "Большом академическом" [БАС-17 и БАС-20] и "Малом академическом" [МАС] словарях давалось второе значение 'язык', с дополнением (в БАС): "обычно иностранный". В современных же массовых словарях значение 'язык' для слова диалект не приводится. Вероятно, оно сочтено составителями словарей устаревшим, а потому недостаточно актуальным для современного читателя, однако изучение практики обыденного употребления слова диалект позволяет найти аргументы в пользу сохранения в словарях указания на это значение: не только высокая частотность данного лексико-семантического варианта в текстах XIX – первой трети XX вв., но и сохраняющаяся традиция метафорического употребления слова, при котором актуализируется семантическая "платформа" 'язык', а не только сема ограниченного употребления.
Третья группа "терминов" обыденной лингвистики представляет собой слова и выражения, лишенные метаязыкового значения, но приобретающие такое окказиональное значение в составе рефлексивов. Ср.:
Некоторые родители уходу ЗА ребенком предпочитают уход ОТ ребенка. Лицемерно похожие существительные – уход и уход, но зато – ЗА и ОТ – откровенно различные предлоги. Когда молчат существительные, говорят служебные слова (Ф. Кривин. Хвост павлина; разрядка авторская); Глупые у меня названия были – "Полчаса чудес", "Фокусы, изжившие себя". – все "с отношением", а зачем оно – отношение? Не надо мир обольщать – и воевать с ним не надо, надо вот так: ассорти. (Е. Клюев. Андерманир штук) и т. п.
Особенно многообразны способы обозначения различных видов маркированности слов – устаревших (1), разговорных (2), узуальных (3), обладающих положительными (4) или отрицательными коннотациями (5) и т. п.:
(1) Наречия "грешно" или "благородно" пахнут сыростью графских развалин. Попытки реанимации не удаются (М. Мишин. Период полураспада); (2) [Словари] совершенно не выражают разнообразия будничной лексики (С. Довлатов. Переводные картинки); (3) Слово "милосердие" пестрит и мелькает, но приживается пока лишь в смысле: пусть скажут спасибо, что вообще не убили (М. Мишин. Период полураспада); (4) Как волшебная музыка звучало для маленького мальчика слово "поход" <…> (А. Варламов. Купавна). (5) К счастью обнаружилось, что гражданская война не причинила разрушений всем основным централам или острогам. Не миновать только было отказаться от этих загаженных старых слов (А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг).
Термины первой группы именно как единицы "естественного" метаязыка получали освещение в целом ряде лингвистических работ [см., напр.: Язык о языке 2000; Демьянков 2001 и некот. др.]; семантика и функционирование терминов второй и третьей группы в обыденном метаязыке пока не становились предметом специального исследования. Изучение "естественной" терминологии как части метаязыка представляется перспективной задачей теории обыденной лингвистики.
Обратимся теперь к более детальному анализу отдельных "наивных" представлений о языке, воплотившихся в художественной литературе. В этой части работы в качестве иллюстративного материала нередко привлекаются произведения так называемой массовой литературы (в том числе выбранные из Национального корпуса русского языка): в этих текстах достаточно наглядно отразилось современное общественное метаязыковое сознание.
Обыденные метаязыковые представления реализуются в текстах как в форме эксплицированных суждений, так и в виде "подразумеваемой базы высказывания", то есть в виде "пресуппозиций, коннотаций, "фоновых" представлений и т. п." [Шмелёв 2009: 37], поэтому мы прибегнем а) к интерпретации вербальных метаязыковых комментариев и б) к реконструкции "фоновых" представлений.
2.2. "Стихийная" социолингвистика
Одной из составляющих обыденного метаязыкового сознания является представление о формах и социокультурных вариантах языка, о разнообразии языковых образований (идиомов) и их соотношении. Подобное представление позволяет языковой личности ориентироваться в доступном ей арсенале языковых средств, варьировать используемый языковой инструментарий адекватно конкретным коммуникативным условиям.
В научной социолингвистике сложилось представление о русском общенациональном языке, основным вариантом которого выступает литературный язык, противопоставленный территориальным и социальным диалектам. Среди социальных диалектов выделяют городское просторечие, профессиональные жаргоны, молодёжный жаргон (сленг) и групповые жаргоны (арго) [см., напр.: Крысин 1989: 32–79]. Внутри литературного языка существенным является противопоставление кодифицированного языка (характеризующегося стилевой дифференциацией) и некодифицированной литературной разговорной речи. Эта общая схема в различных исследованиях может варьироваться [напр.: Бондалетов 1987: 66–74; Мечковская 2000: 33 и др.].
Представление рядового носителя о "наборе" вариантов языка и их соотношении, видимо, должно отличаться от научной модели, как, например, отличается принцип расстановки книг в домашней библиотеке от принципа размещения единиц хранения в библиотеке научной. Подобное предположение согласуется с тезисом о том, что для обыденного сознания характерна высокая степень прагматичности, под которой в данном случае понимается детерминированность метаязыковых представлений практическим опытом дискурсивной деятельности.
Для обыденного метаязыкового сознания не характерна понятийно-терминологическая чёткость, к которой стремится научный дискурс. Метаязыковые операторы, используемые рядовыми носителями языка, довольно регулярно не совпадают в своём значении с соответствующими лингвистическими терминами, что следует учитывать при анализе.
В ряде случаев для обозначения тех или иных социальных вариантов языка говорящий использует термин язык с конкретизирующими распространителями:
Мы плыли по течению, и мы "доплывали", как говорят на лагерном языке (В. Шаламов. Колымские рассказы); Я не имел понятия о том, что слово "лабух" означает "музыкант". На особом и тайном лабухском языке, который изобрели музыканты, чтобы на нем разговаривать между собой и понимать друг друга, а их чтобы никто не мог понять (А. Рекемчук. Мальчики).
Рядовыми носителями регулярно используются для обозначения разновидностей языка и термины с более узким значением.
Например, слово сленг в рассматриваемых текстах демонстрирует более широкие возможности семантического варьирования, нежели в научном дискурсе. Так, под сленгом может пониматься: грубоватый язык, отличный от литературного (то же, что просторечие в строгом терминологическом смысле) (1), грубая речь, допускающая обсценизмы (2), манера, стиль речи, отличные от повседневной, разговорной (3), язык небольшой социальной группы, в частности – семейный язык (4):
(1) Строительство трубы, по существу, приостановлено. Банковские деньги, извини за сленг, раздрючены (С. Данилюк. Бизнес-класс. НКРЯ);(2) Смотреть невыносимо. Я и не смотрю: лежу и слушаю сленг играющих Сашек – их мрачные мать-перемать, если мало козырей или карта идет не в масть (В. Маканин. Андеграунд, или герой нашего времени); (3) Как расколоть его защитный панцирь? Юмор не проходит – сразу насторожится. Только на официальном строгом языке, к какому он привык. Любая чушь на казенном сленге дойдет до него прямо, как наркотик в вену… (Р. Солнцев. Полураспад.); (4) Нина точно знала, как и когда накрывать стол. За семь лет семейной жизни у них выработался определенный внутрисупружеский сленг. "Подсуетись" – это значит важный деловой разговор под рюмку водки и еда без особых изысков и излишеств, чтобы голодный не умер с голоду, а сытый не умер от переедания (Е. Козырева. Дамская охота).
При этом одно и то же языковое образование в "естественном" метаязыке может именоваться при помощи "смежных" терминов. Ср. употребление терминов сленг – жаргон – диалект – просторечие для обозначения профессионального жаргона:
– Амба, говоришь, в розыске? / – Ага, по нескольким "висякам" проходит, – подтвердил Кострецов, называя на служебном жаргоне нераскрытые уголовные дела (В. Черкасов. Чёрный ящик. НКРЯ); – Мы предлагаем вам перейти в Управление по борьбе с терроризмом. На сленге оперов, просто БТ (А. Михайлов. Капкан для одинокого волка. НКРЯ); Я в это время был в Особом лагере. И познавал иные науки, в том числе лагерные слова и диалекты (А. Жигулин. Обломки "Чёрных камней"); Модернизированная кассетная СС-21, в просторечии СС-очко, и впрямь кого хочешь могла успокоить (В. Маканин. Однодневная война).
Очевидно отсутствие равенства между научным понятием "просторечие" и содержанием этого слова в обыденном метаязыковом сознании. В отечественной стилистике и социолингвистике термин просторечие закрепился в двух основных значениях: "…с одной стороны, просторечием называют совокупность стилистических средств сниженной экспрессии, с другой – имманентно нейтральные с точки зрения стилистики и не закрепленные территориально особенности речи лиц, не владеющих в необходимой мере нормами литературного языка" [Городское просторечие 1984: 3]. Итак, для лингвиста существуют просторечия – "сниженные, грубоватые элементы в составе самого литературного языка" [Там же: 5] – и так называемое городское просторечие – "ненормированная, социально ограниченная речь горожан, находящаяся за пределами литературного языка" [Там же]. В научной модели языка просторечие как социальный вариант противопоставляется не только литературному языку, но и некодифицированной литературной разговорной речи [Мечковская 2000: 33]. Носителями просторечия выступают "горожане по рождению или лица, долго живущие в городе, но не владеющие совсем или не овладевшие полностью литературными языковыми нормами" [Земская, Китайгородская, Ширяев 1981: 23].
Однако в материале, которым мы располагаем, примеры употребления термина просторечие в значении, которое закрепилось в социолингвистике ("ненормированная, социально ограниченная речь горожан, находящаяся за пределами литературного языка"), составляют лишь небольшую часть. Ср.:
Ефим <… > обязан проводить в жизнь свои планы чужими руками и из-за чьей-нибудь спины. То есть использовать для крупных дел нелегалов, <… > а по мелочам – личностей, именуемых в просторечье "стукачами" (В. Скворцов. Каникулы вне закона); <…> Кинотеатр повторного фильма, в просторечии "Повторка" <…> (Н. Климонтович. Далее – везде).
При том, что содержание понятия "просторечие" в научном и обыденном метаязыковом сознании, как правило, различно, сам термин просторечие демонстрирует в современной литературе высокую активность. Под просторечием может пониматься:
а) обиходная речь – то, что лингвисты относят к разговорной речи или к диалектам:
<…> зачислили Шурку в строительные войска, в просторечии – "стройбат" (Н. Климонтович. Далее – везде); Зимою над крутобережным скатом Обдонской горы, где-нибудь над выпуклой хребтиной спуска, именуемого в просторечье "тиберем", кружат, воют знобкие зимние ветры (М. Шолохов. Тихий Дон);
б) сфера неофициальных наименований, противопоставленных официальным:
Мы в тот день впервые узнали о том, что бульвар Белы Куна, именовавшийся Варшавским, в просторечии был Меринов бульвар - с намеком на кавалерийское училище: оно квартировало в конце бульвара (А. Дмитриев. Закрытая книга);
в) более известные наименования в противопоставлении менее известным:
Под ним как-то один принц сидел – Гаутама, в просторечьи Будда (С. Осипов. Страсти по Фоме);
г) более экономичные выражения, противопоставленные другим способам наименования не по стилистическому признаку, а именно как более краткие:
<… > на место погибших в неравном бою воинов ПВО заступили представители внеземной цивилизации, в просторечии называемые гуманоидами (В. Тучков. Русская книга военных);
д) жаргон:
Ночная ручная стрижка колосков в поле <…> десять лет как за опаснейшее хищение социалистической собственности по знаменитому закону от 7 августа 1932 года (в арестантском просторечиизакон семь восьмых) (А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг); после бессонной ночи дописывания так и неоконченного памятника я отнес-таки его в издательство, в просторечии в "Совпис" (А. Битов. Азарт, или Неизбежность ненаписанного);