Божественная комедия. Ад - Данте Алигьери 21 стр.


4. Тогда другой, вослед за ним явясь,
Меня заставил устремиться взором
К его вершине, издававшей глас.

7. Как сицилийский медный бык, в котором
Его творец впервые поднял вой
(Был он казнен правдивым приговором!), -

10. Ревел так сильно стоном муки злой;
Что истукан, хоть вылит из металла,
Казалось, весь проникнут был тоской:

13. Так скорбь души, пока не обретала
Речам своим пути из тайника,
В треск пламени свой говор превращала.

16. Когда же с воплем прорвалась тоска
Сквозь острие, вдруг огнь заколыхался,
Волнуемый движеньем языка,

19. И начал: "Ты, к кому мой глас раздался,
Ты, по Ломбардски молвивший царю
Улиссу: "Сгинь! с тобой уж я расстался!

22. Хоть, может быть, я тщетно говорю, -
Не откажись помедлить здесь со мною;
Смотри: я медлю, а меж тем горю!

25. И если ты сейчас сведен судьбою
В сей мрачный мир из сладостной страны
Римлян, где я в грехах погряз душою,

28. Скажи: в Романье мир, иль гром войны?
Я сам из гор, идущих от Урбино
До скал, где Тибр бежит из глубины. "

31. Еще мой взор влекла к себе пучина,
Когда, толкнув меня, сказал поэт:
"Сам говори: ты слышишь речь Латина,"

34. И я, имев готовый уж ответ,
Не медля начал так свои воззванья:
"О дух, одетый в вечно-жгущий свет!

37. Без войн когда ж была твоя Романья?
В сердцах тиранов там всегда раздор,
Хоть явного и нет теперь восстанья.

40. Как и была, Равенна до сих пор:
Орел Поленты в граде воцарился
И к Червии сень крыл своих простер.

43. Но город твой, что так упорно бился
И кровь французов проливал рекой,
Теперь когтям зеленым покорился.

46. А Псы Верруккьо, старый и младой,
Казнившие Монтанью беспримерно,
Буравят там, где зуб вонзили свой.

49. Не города Ламона и Сантерно,
Что год, то к новой партии ведет
На белом поле львенок лицемерный.

52. И тот, под коим Савио течет,
Как прилежит к горе он и долинам,
Так меж тиранств и вольности живет.

55. Теперь, кто ты, прошу тебя, скажи нам;
Не откажись открыться, чтоб ты мог
Со славою предстать твоим Латинам." -

58. И, пророптав опять, свой острый рог
Взад и вперед тут пламя покачало
И издало в ответ тяжелый вздох:

61. "Когда б я знал, что дать мне надлежало
Ответ тому, кто возвратится в свет,
Поверь, ничто б огня не взволновало.

64. Но если верить, что из царства бед
Живой никто в мир не являлся прежде,
То, не страшась бесславья, дам ответ.

67. Я воин был; потом в святой одежде
Отшельника мечтал вознесться в рай,
И обмануться я б не мог в надежде,

70. Когда б не жрец верховный – покарай
Его Господь! – вовлек меня в грех новый;
А как вовлек и почему, внимай.

73. Пока носил я бренные оковы
Костей и плоти, все мои дела
Не львиные, но лисьи были ковы.

76. Все хитрости, все козни без числа
Я знал и так поработил им страсти,
Что обо мне повсюду весть прошла.

79. Когда же я достиг уже той части
Стези своей, где время нам спускать
Уж паруса и убирать все снасти, -

82. Что я любил, о том я стал рыдать
И каяться, надежду возлелеяв,
Что тем снищу, увы мне! благодать.

85. Но гордый князь новейших фарисеев,
Воздвигнувший войну на Латеран,
Не на войска Срацин, иль Иудеев, -

88. (Он был врагом для тех из христиан,
Кто не брал Акры с скопищем презренных,
Иль торг не вел среди султанских стран) -

91. Высокий долг о подвигах священных
Забыл в себе, во мне ж унизил чин,
Смиряющий молитвой посвященных.

94. И как призвал Сильвестра Константин,
Чтоб излечить проказу, из пустыни;
Так думал он: как врач, лишь я один

97. В нем излечу горячку злой гордыни:
Безмолствуя, я слушал речь его,
Речь пьяного, не слово благостыни.

100. Но он: "В душе не бойся ничего:
Я отпущу твой грех; но вместе жду я,
Как взять Пренест, совета твоего.

103. Рай запирать и отпирать могу я:
Ты знаешь: два ключа в моих руках,
Что Целестин отвергнул, слепотствуя. "

106. И столько истин изложил в речах,
Что я, сочтя за худшее молчанье,
Ответил: "Отче! если смоешь прах

109. Грехов моих, творимых без желанья,
То ведай: чтоб престол возвысить свой,
Все обещай, не помня обещанья."

112. Франциск пришел, как умер я, за мной;
Тогда один из херувимов черных
Вскричал: "Оставь! по всем правам он мой.

115. Принадлежит он к сонму мне покорных:
В моих когтях с тех пор его глава,
Как подал он совет для дел позорных.

118. Кто хочет в рай, покайся тот сперва;
Но, каясь, зла желать – то несогласно
Одно с другим!" – сказав сии слова,

121. Увы! схватил, потряс меня ужасно
И возопил: "Ты думал ли, чтоб я
Мог рассуждать логически так ясно?"

124. Тогда отнес к Миносу он меня,
И, восемь раз вкруг жестких чресл свивая,
Свой хвост от злости укусил судья,

127. Сказав: "Иди в корысть огня, тень злая!"
С тих пор, как видишь, я объят огнем
И сетую, в одежде сей блуждая." -

130. Тут глас замолк, и бедственным путем
Помчался пламень с ропотом и стоном,
Крутясь, волнуясь зыбким острием.

133. Мы прочь пошли, мой вождь и я, по склонам
Громад туда, где свод кремнистых груд
Лежит над ямой, в ней же дань законом

136. Возложена на сеятелей смут.

Песнь XXVIII

Содержание. В девятом рве наказуются сеятели расколов и несогласий, как религиозных, так и политических, а также нарушителя семейного счастья. Дьявол, вооруженный острым мечем, наносит им бесконечно-разнообразные раны, которые заживают прежде, чем грешники успеют обойти круглую долину; когда же опять приблизятся к дьяволу, он снова приводит раны в их прежний вид. Данте, желая дать понятие об этой казни, вспоминает все войны, с древнейшим времен опустошавшие Италию. – Сперва являются виновники расколов религиозных. Между ними Данте видит Могомета, рассеченного от подбородка до ног: внутренность его висит между ногами; он сам отверзает грудь свою. Перед ним идет Али с разрубленным лицом. Могомет предсказывает скорое прибытие в ад сектатора времен Дантовых фра Дольчано. Затем являются сеятели смут и несогласий политических: Петр из Медичины с отсеченными носом и ухом; Курион, у которого вырезан язык; наконец флорентинец Моска дельи Ламберти с отрубленными руками, начавший в Тоскане раздор Гвельфов и Гибеллинов. В последней толпе, между нарушителями семейного спокойствия, является тень трубадура Бертрама даль Борнио, возмутившего юного принца Генриха против его отца: голову, отделенную от тела и говорящую, он несет за волосы как фонарь и, поднося ее к лицу Данта, спрашивает: чья казнь ужаснее?

1. О кто бы мог, хотя б свободным словом,
И много раз вещая, описать
Весь ужас ран, что зрел во рву я новом.

4. Ни чей язык не может то сказать,
И нашего на то не станет слова,
И разум наш не в силах то понять.

7. И если бы собрать те рати снова,
Которые на роковых полях
Апулии погибли так сурово

10. От рук Римлям, иль в страшных тех боях,
Когда – как пишет Ливий без обмана -
Так много колец снял с убитых враг;

13. Собрать и тех, которых сын Нормана
Роберт Гвискар так грозно сокрушил,
И тех, чей прах истлел у Чеперана,

16. Где Апулиец долгу изменил,
И тех, чью мощь Алар, старик лукавый,
Близ Тальякоццо, без меча разбил:

Назад Дальше