Идея Антонию явно понравилась.
- Я скажу, что они достойны своей цены!
Фабиола улыбнулась.
- Уходи! - попросила она. - Иначе мне незачем будет жить!
- Нам это ни к чему, правда? - подмигнул Антоний и, ущипнув ее за ягодицу, вышел из Лупанария.
Фабиола с облегчением вздохнула и велела себе успокоиться. Улица узкая, Антоний наткнется на Брута, разговора им не миновать. Время есть. Метнувшись в кабинет, Фабиола погляделась в бронзовое зеркальце на столе: лицо пылает, пот ручьем, всегда опрятная прическа сбита - сразу видно, что ласки были бурными. Надо что-то делать. И быстро.
Схватив со стола один из глиняных сосудов, она покрыла щеки свинцовыми белилами и с профессиональным мастерством придала себе болезненный вид. Волосы оставила распущенными, капли пота стерла - но лишь частично: пусть будет похоже на лихорадку.
Вскоре послышался и голос Брута, которого верный Веттий удерживал у двери, как и обещал. Девушка вдруг запаниковала - удастся ли опять провести Брута? Но ведь другого выхода нет…
- Фабиола!
Ее многолетняя выучка взяла верх.
- Брут? - откликнулась она слабым голосом. - Это ты?
- Что ты здесь делаешь? - Он остановился в дверях кабинета. - Боги, да на тебе лица нет! Ты больна?
Фабиола с облегчением кивнула.
- Наверное, заразилась лихорадкой от Доцилозы.
Подступив ближе, Брут тронул ее за подбородок и, вглядевшись в бледное лицо с тщательно прорисованными тенями под глазами, неожиданно выругался.
- Почему ты не легла? - озабоченно спросил он. - Тебе нужен лекарь.
- Мне не так уж худо, - запротестовала Фабиола. - Полежать денек, и я поправлюсь.
- Следить за приемным залом - дело Йовины! - заметил он.
- Я знаю. Прости.
Лицо Брута смягчилось.
- Не извиняйся, моя любовь. Но ты и вправду слишком больна, куда тебе заниматься делами.
Фабиола, присев с краю стола, вздохнула.
- Мне уже лучше. - Она не могла отпустить любовника, пока не выведает, зачем пожаловал. - Что тебя сюда привело, да еще так рано утром?
- То же самое я мог бы спросить об Антонии, - раздраженно отозвался Брут. - Он-то, Гадес его побери, что тут делал?
Фабиола, призвав на помощь осторожность, вспомнила придуманную для Антония отговорку.
- Сам знаешь. Пьянствовал в городе всю ночь, потом пожаловал сюда. Наверное, увидел наши объявления о новых девочках.
Брут сдвинул брови.
- Шел бы в другое место.
- И пойдет, - заметила Фабиола. - Такие, как он, редко сеют дважды в одну борозду.
Она поразилась правдивости собственных слов. Зачем рисковать? Да еще такой ценой?..
- Вот уж точно, - поморщился Брут и вдруг улыбнулся, вновь становясь близким и желанным. - Я шел пригласить тебя сегодня на Игры Цезаря. Однако ты больна, и вопрос, наверное, неуместен.
Фабиола насторожилась - при упоминании арены ей каждый раз приходил на память Ромул, даром что тот давно уже не гладиатор.
- Будет что-нибудь особенное?
- Сегодня? - с удовольствием переспросил Брут. - Да! Зверь, которого называют эфиопским быком. Вполовину меньше слона, зато двурогий и с непробиваемой шкурой. Убить его, говорят, невозможно. Я думал, может, ты захочешь посмотреть.
Фабиола знала, что зверя выводят на игры не для того, чтобы он просто покрасовался на арене.
- Кто против него бьется?
Брут пожал плечами.
- Двое ноксиев. Дезертиры. Кажется, беглецы из легиона Цезаря. В общем, невелика потеря.
От небрежно брошенных слов Фабиолу чуть не затошнило: умереть такой смертью - никому не пожелаешь.
- Спасибо, - прошептала она. - Я не смогу пойти.
Глава XI
ЭФИОПСКИЙ БЫК
Час спустя
Солнце не прошло и половины пути до зенита, а амфитеатр, заполненный до краев, уже кишел народом. Толпа над головой Ромула ревела, предвкушая зрелище, и арестантам, и без того запуганным, не надо было объяснять причину народного возбуждения. Уличная сплетня, просочившаяся накануне в лудус, у многих узников отняла сон - а Мемор еще и сообщил им новость лично, пристально вглядываясь в лица и отыскивая признаки испуга. Петроний упорно смотрел в стену, Ромулу же избежать взгляда ланисты не удалось - пока два крепких гладиатора держали его за руки, третий повернул его лицом к лицу с Мемором, пока тот взахлеб живописал полчища рогатых и клыкастых чудищ, которых выпустят против ноксиев. Ромул умудрился не дрогнуть - однако на это ушли едва ли не все силы.
Цезарь явно не жалел средств на тварей поэкзотичнее - некоторых хищников Рим доселе не видывал, и слухи ходили самые фантастические. Мемор упоенно перечислял всех зверей до единого, зная, что даже самые привычные запугают кого угодно: схватка со львом, тигром, леопардом, медведем - верная смерть, бой со слоном или диким буйволом - самоубийство. Речи ланисты всколыхнули в Ромуле память о давних битвах венаторов с кошачьими хищниками: звери рвали людей чуть не в клочья, никто из бойцов не выжил. И хотя Мемор не догадался о его страхе, всю ночь Ромула преследовало лицо юного венатора, единственного уцелевшего в схватке: юношу отправили на казнь за то, что он посмел выказать злобу жестокой толпе. Ромул понимал, что, даже случись ему чудом уцелеть, зрители все равно потребуют смерти. Утро он встретил с покрасневшими от усталости глазами, желая лишь одного: чтобы рядом оказался Бренн или Тарквиний. Оба давно сгинули, а теперь настала и его очередь отправляться в Гадес. Даже присутствие Петрония не очень помогало.
По пути в лудус стражники и не пытались оградить арестантов от беснующейся толпы - Ромул словно вновь попал на улицы Селевкии перед казнью Красса, только здесь пленников оскорбляли не парфяне, а такие же римляне, как он сам, и ругательства народном языке были вполне понятны. Покрытые плевками и тухлой мякотью гнилых фруктов, арестанты прибыли наконец к грандиозному сооружению Помпея на Марсовом поле. Ромул здесь когда-то дрался, но его всегда спешили загнать в каморку под сиденьями зрителей, так что он толком не видел всего великолепия. Публичный театр, храм Венеры и зал сената увековечили собой расточительность Помпея, потратившего на них целое состояние, - правда, народной любви Помпей себе этим не снискал, и его пышный дом с плещущими фонтанами и изящными статуями стоял теперь пустым, словно в издевку над опальным хозяином.
Зато смерть Помпея в Египте была хотя бы скорой. Не то что гибель, поджидавшая теперь Ромула и его товарищей, запертых в клетке с металлическими прутьями. Юноша пытался не думать о львиных когтях, впивающихся в тело, и о бычьих рогах, способных пронзить его насквозь, и о слоновьем хоботе, который с легкостью отрывает голову - так, как некогда Вахраму, примпилу Забытого легиона. Кошмарные картины лезли в голову сами собой, и Ромул ходил взад-вперед по каморке, то и дело пытаясь одолеть подкатывающую к горлу тошноту. Кто-то из арестантов молился своим богам, другие просто сидели, уставясь в пространство. Петроний отжимался - словно лишние упражнения могли что-то изменить. Ромул его не останавливал: каждый готовится к смерти, как может.
Клетка, в которой их заперли, - одна из многих, предназначенных для гладиаторов, венаторов и простых ноксиев, - находилась под рядами зрительских сидений, позади ряда таких же каморок шел длинный коридор с выходами на арену. Поблизости маячили лишь стражники: гладиаторам предстоит сражаться позднее и их пока не привели, а для зверей были отведены более крепкие клетки в другой части здания - оттуда сейчас слышались рычание, храп и вой, от которых кровь холодела в жилах.
Вскоре показался и щеголеватый Мемор с полудюжиной стражников, вооруженных копьями и луками. Ромул знал, что ланиста явился прямиком от распорядителя игр, вместе с которым определял порядок нынешних выступлений. Значит, их судьбы уже решены. На юношу накатил очередной приступ тошноты, колени едва не подогнулись.
- Держись, - шепнул на ухо Петроний. - Не дай этой скотине над нами глумиться.
Ромул потверже упер ноги в пол и благодарно взглянул на друга.
Мемор тем временем остановился у клетки и одарил арестантов сияющей улыбкой.
- Кто хочет пойти первым? Добровольцы есть?
Кого-то позади Ромула вырвало, по клетке разнесся едкий запах жидкой овсянки, которой узников сподобились накормить утром. Легче от этого не стало. Все молчали.
Ромул, не обращая внимания на шиканье Петрония, поднял руку. Какая разница, что за зверь его растерзает? Чем быстрее погибнуть - тем лучше.
- Не ты! - рявкнул ланиста. - И не твой дружок.
Приятели обменялись взглядами: им явно что-то приготовили. И вряд ли это к лучшему.
На Мемора больше никто не поднимал глаз. Устав ждать, он ткнул пальцем в трех ближайших арестантов:
- Ты, ты и ты - пойдете первыми. А драться будете, - жестко ухмыльнулся он, - против стаи голодных волков.
Ромул взглянул на отобранную троицу и тут же об этом пожалел: такого страха, искажающего лица, он не видел даже в бою - с ним мог сравниться разве что предсмертный ужас Красса, да и то вряд ли.
Двое стражников подняли огромный железный брус, запирающий проход на арену между двумя каморками, и распахнули дверь клетки. Копейщики стояли наготове.
- На арену, - велел Мемор. - Быстро.
Один из арестантов кинулся на прутья клетки и разорвал на груди тунику.
- Убей меня сразу, - взмолился он. - Во имя богов, убей!
Мемор безучастно разглядывал обкусанные ногти.
- Гоните их на арену, - бросил он. - Живо.
Лучники, подступив к клетке вплотную, наложили стрелы на тетиву и прицелились в троицу.
- Стрелять на счет три. В ноги и в руки, потом в пах, - спокойно проронил ланиста. - Раз.
Троица переглянулась, двое заскулили, как дети.
- Два.
Едва переставляя ноги, приговоренные вышли на залитое осенним солнцем поле. Стражники тут же закрыли за ними проход.
Мемор усмехнулся.
Ромул с Петронием невольно шагнули к передней стене клетки, остальные трое последовали за ними. Сквозь отверстия в кирпичной кладке виднелся золотистый песок круглой арены; кровь, пролитую в прежних схватках, прикрывал чистый слой, насыпанный перед играми. На арене стояла лишь троица арестантов - окаменевшие от страха, они неловко сгрудились вместе.
При вести о том, что первыми будут выступать легионеры, бросившие товарищей погибать в бою, публика разразилась насмешками и проклятиями, на головы дезертиров посыпались куски хлеба и фрукты, из первых рядов кто-то плевал, кто-то бросал монеты. Оробевшие узники, стараясь держаться подальше от зрителей, отодвинулись к центру арены - этого-то и ждал распорядитель.
- Трусы не заслуживают милости! - провозгласил он рокочущим басом. - Какой зверь расправится с ними так, как они заслужили?
Из любопытствующей толпы посыпались оживленные возгласы.
- Безжалостный хищник, который легко сгубит целое стадо овец! Или растерзает беспечного путника зимней ночью! - крикнул распорядитель. - Могучий волк!
Публика радостно заулюлюкала.
Упав на колени, один из троицы воздел руки к небесам - свиста и воя только прибавилось: спасать неудачника никто не собирался. Его товарищи переминались с ноги на ногу, не сводя глаз с дальнего края поля, Ромул глянул туда же - три металлические решетки, плотно притертые друг к другу, уже ползли на веревках вверх по стене, и на арену, невидимо для зрителей подгоняемые острыми палками, вырвались восемь гибких хищников. Густой мех переливался цветами от серого до коричневого и черного, над умными мордами настороженно топорщились чуткие уши; сильные тела, крупнее собачьих, поражали мощью и красотой - организаторы явно не поскупились на лучших представителей волчьего племени, в изобилии населяющего Италию.
У Ромула перехватило дух: волков он раньше видел лишь изредка, в горных краях, где ему случалось бывать с армией. Звери обычно сторонились людей и держались подальше от жилья, что не мешало охотникам отлавливать их для зрелищ вроде нынешнего. В неволе, на рукотворной арене, волки по-прежнему оставались хищниками, готовыми растерзать выставленных перед ними арестантов. Скрадываемая густым мехом худоба не бросалась в глаза, однако Ромул знал, что волков перестают кормить за несколько дней до сражения.
Голодные звери, едва ступив на поле, почуяли добычу и мгновенно разделились: одни, рыча, устремились прямиком к узникам, другие обежали арену и, припадая брюхом к земле, поползли к жертвам сзади.
- В наших местах волки так загоняют оленей, - пробормотал Петроний. - Невероятно. Охотятся одной командой, как сговорились.
Набожный арестант, по-прежнему не поднимаясь с колен, возносил громкую мольбу Марсу и просил о помиловании, остальные двое, встав спиной к спине, угрожающе вопили и махали руками, пытаясь отпугнуть волков, - тщетно; публика заходилась от кровожадного восторга. На арену вновь полетели фрукты и монеты - теперь зрители целили в волков, стараясь посильнее их разъярить. И хотя чаще они промахивались, вожделенная цель была уже близка.
Почуяв слабость противника, звери все ближе подступали к коленопреклоненному арестанту, и вдруг двое, резким прыжком взмыв в воздух, одновременно вцепились ему в руку и шею, повалив жертву и прижав ее к земле. Тут же к ним присоединились остальные волки. Раздираемый мощными челюстями, узник бился в корчах, испуская жалобные крики, которые быстро стихли. Двое оставшихся арестантов, глядя на расправу, обезумели от ужаса. В надежде на последнее помилование один устремился к краю арены, где сидел важный аристократ, и взмолился о пощаде - однако нобиль не удостоил его даже взглядом и продолжал потягивать вино из серебряного кубка. Стражники, грозно замахнувшиеся копьями при попытке узника сбежать с арены, его не остановили, в порыве безумия он продолжал карабкаться прочь - и вскоре уже лежал на земле, пронзенный копьем в грудь. Три волка тут же накинулись на тело, вгрызаясь в теплые кишки.
Последний солдат метнулся к выходу, через который его втолкнули на арену, и, царапая кирпичи голыми пальцами, закричал:
- Помогите! Во имя милосердия!
Ромул и Петроний, застыв на расстоянии вытянутой руки от несчастного, оцепенело наблюдали, как прыгнувший сзади волк, прижав его плечи огромными лапами, вонзил зубы в затылок жертвы. Арестант, взмахнув руками, откинулся назад, и второй волк тут же вгрызся ему в пах; Ромул, дернувшись от пронзительного крика, отвел глаза.
От звуков, впрочем, деваться было некуда. В пяти шагах от него волки рвали тело трепещущей жертвы, толпа над головой исходила безумным криком. Ромул не питал жалости к дезертирам, сбежавшим с поля боя и предавшим соратников, однако гибель от волчьих зубов, словно ты овца или лань, в его глазах была еще хуже распятия на кресте. Зрители, однако, считали такую смерть справедливой.
Вопли длились чуть ли не вечность и наконец утихли, однако с арены еще доносилось то рычание волков, дерущихся за добычу, то хруст разгрызаемых костей. Публика начала скучать, и волков вскоре выгнали с поля - пока несколько рабов били в барабаны и кимвалы, отвлекая внимание зверей, остальные, выстроившись в ряд и отгородившись от волков щитами и деревянными заслонками, оттесняли хищников обратно - к открытым решеткам и дальше к клеткам.
Среди этого-то затишья и появился Мемор. Злобно подмигнув Ромулу, он отобрал еще троих дезертиров и отправил их на растерзание двум медведям и двум диким буйволам. Ни единым знаком не намекнув друзьям, что за участь их ждет, он вновь исчез. Ромул, у которого от напряжения сводило внутренности, присел на землю - смотреть еще один спектакль не хватало сил, страх и без того измучил его до предела. С того дня, как Гемелл продал мальчика в Лудус магнус, смерть грозила ему постоянно, однако всегда подворачивался шанс выжить. Он сумел победить более опытного гладиатора, выжить в побоище при Каррах, избежать гибели в безнадежной схватке Забытого легиона с неисчислимым индийским войском… Теперь же, когда в его уши лились предсмертные вопли таких же узников, как он, жизнь казалась конченой.
Юноша взглянул на сидящего рядом Петрония: тот с закрытыми глазами бормотал молитву Юпитеру. Ветеран держался куда увереннее его самого, а ведь мог бы и избежать такой судьбы! Что ему стоило бросить Ромула одного перед обвинителями и уйти? А он остался - из одной верности дружбе! И теперь Петроний встречал смерть достойно - не то что сам Ромул, к собственному стыду чуть не скулящий от испуга.
- Пора, - прервал его мысли голос Мемора.
Ромул огляделся. Ланиста, уперев руки в бока, стоял в двух шагах, отгороженный лишь решеткой.
- Много б я дал, чтобы вгрызться тебе в горло, - процедил юноша.
- Жаль тебя разочаровывать, - ухмыльнулся Мемор. - Тогда тебя прикончат стражники, и добрые граждане Рима лишатся главного зрелища. Мы ведь не можем такого допустить, правда?
Ромул поднялся на ноги.
Петроний, погруженный в молитвы, не шевельнулся.
Отряхивая руки от пыли, Ромул подступил к решетке, твердо пообещав себе не выказывать страха - лишь уверенность и решимость.
- Ты, старый ублюдок, какое чудище нам готовишь? - грозно выпалил он.
Мемор от изумления отступил на шаг, однако тут же взял себя в руки.
- Эфиопского быка! - заявил ланиста. - Его еще зовут носорогом.
Старательно не обращая внимания на Мемора, Петроний встал и окинул взглядом стражников, открывающих выход. На вид ветеран оставался спокойным, напряжение угадывалось лишь по играющим на щеках желвакам. Слухи, полнившие школу, не обошли стороной и эфиопского быка - рассказы о нем вселяли ужас.
Пытаясь оградить друга от лишних тревог, Ромул умолчал тогда, что видывал таких зверей и раньше, - теперь-то он понимал, что скрывать правду было незачем. Поимку чудища он видел во время работы на Гиеро - чтобы обездвижить гигантскую двурогую тварь, едва хватило двух десятков рабов с веревками и сетями. Несколько охотников погибли на месте, многих ждала смерть в ближайшие недели и месяцы, зато своенравное и опасное животное стало для Гиеро главной добычей, принесшей неизмеримую выгоду. Забавно - может, именно того зверя и выгонят против них на арену? Ромул закрыл глаза и вознес мольбу Митре, прося его о быстрой смерти.
Мемор хохотнул.
- И зачем тебе было сбегать? - чуть ли не с сожалением кивнул он Ромулу. - Бился бы на арене, приносил мне доход - чем плохо? Уже и рудис бы себе заработал. А сейчас - кто ты есть?
Послышался стук: рабы поднимали тяжелые доски, перегораживающие выход, и укладывали их на землю. В каморку хлынул слепящий солнечный свет.
Публика, как обычно в перерывах между боями, притихла, слышались лишь призывные возгласы разносчиков колбас, хлеба и разбавленного вина, да еще над толпой неслись выклики маклеров, собирающих ставки на гладиаторские бои, которые начнутся после полудня.
- Чтоб тебе сгореть в Гадесе, Мемор, - сплюнул Ромул и, не дожидаясь ответа, энергично шагнул на арену. Только так он мог бросить вызов ланисте - презрением и попыткой умереть достойно.
Отпустив заковыристые проклятия по поводу генеалогии Мемора, Петроний последовал за юношей.
Ланиста не ответил. Доски вставили на место - теперь друзья были заперты на арене, и публика, заметив их, разразилась насмешками.
- Позор дезертирам! - ревел какой-то толстяк в потертой тунике.
- Трусы! - вторил ему сосед. Публика неистовствовала все больше, отовсюду сыпались оскорбления.