* * *
Маэль танцевал в одиночестве возле священной рощи. Со стороны деревенских домов неслись удары бубнов, переливы арф, звон бубенцов, гул голосов. Вокруг костров двигались хороводы. Но теперь всё это казалось далёким и недосягаемым: Маэль окончательно решил покинуть мир Круглого Стола. Это не означало, что он перестал считать себя слугой Человека-Медведя, но он запретил себе отныне приближаться к Артуру, Гвиневере и всем, с кем его прежде связывали узы воинского братства. Самайн подвёл итог прежней жизни и распахнул ворота в новую. Отныне Маэль превращался в воина-одиночку, в человека-тень, в рыщущий дух отчаянья и мести.
- Жители Сида, помогите мне, поддержите меня на выбранном пути! - Маэль остановился и закрыл глаза. Раскинутые крестом руки застыли. - Сегодня я покидаю мир близких мне людей, но как трудно оставаться одному, когда привык чувствовать возле себя плечо друга и брата. Помогите же мне, жители Сида!
С каждой минутой Маэль наполнялся тяжестью леденящего одиночества. Летевшие со стороны города звуки праздника казались юноше прощальным гимном.
- Как мне тяжко быть изгнанником…
- Тебя никто не изгонял… - прошептало из тьмы несколько голосов. - Ты сам ушёл…
Маэль открыл глаза.
- Кто здесь?
- Мы… Ты звал нас… Мы поможем тебе… Ничего не бойся…
- Я не боюсь.
- Ступай смело вперёд. Ты давно выбрал свой путь. Что бы ты ни сделал, ты не изменишь себе.
- Но я уже изменил себе, сойдясь с Гвиневерой.
- Разве любовь бывает преступна? - откликнулся целый хор голосов. - Ты полюбил женщину и тем заслужил уважение Духов, а не порицание. Не каждому удаётся полюбить.
- Но я заставил её обмануть мужа… - Маэль тяжело опустился на колени. - Я чувствую себя виноватым…
- Ты заблуждаешься…
- Я хочу искупить свою вину.
- Ты ни в чём не виноват. Ты лишь растратишь силы зря, пытаясь искупить вину, которой нет.
- Не понимаю вас! Как же так? - Маэль растерянно оглядывался, стараясь высмотреть хоть кого-нибудь. - Я же всем сердцем чувствую тяжесть вины.
- Людям свойственно ошибаться. Путь человеческий труден именно из-за человеческих заблуждений. Настоящий путь лёгок и приятен.
- Жители Сида, подскажите мне!
- Мы уже подсказали.
- Что ждёт меня?
- Смерть. Каждого человека ждёт смерть. Зачем знать что-то другое? Если ты знаешь это, то можешь наслаждаться каждым отпущенным тебе мгновением. В этом и есть глубочайший смысл. Ступай и наслаждайся жизнью.
- Я не умею. Я умею лишь воевать.
- Тогда наслаждайся вкусом горячей схватки…
Над самым его ухом пружинисто зазвенел хомус. Вибрирующие звуки по кругу обежали голову и взмыли в тёмные глубины ночного неба. Чья-то невидимая рука легла на затылок Маэля, и он ощутил хлынувшую в его тело теплоту.
- Не печалься, друг, - пропел мягкий женский голос (был ли он на самом деле женским?), - не печалься. Человек всегда одинок. Человек одинок до тех пор, пока он жаждет оставаться человеком. Вскоре ты поймёшь это. Твоя книга давно написана. Скоро ты прочтёшь свои строки.
- Прочту мою книгу?
- Ты познаешь, что, только воссоединившись с Творцом, только вернувшись в свой Дом, ты обретёшь подлинное счастье. А до тех пор пользуйся отпущенными тебе благами человеческой жизни.
* * *
Утро дымилось кострами. Над землёй стелился туман. Сколько Артур помнил, всякий раз после Священной Ночи Духов окрестности были наполнены густым туманом. Казалось, отступившая ночь оставила после себя мутное дыхание, продолжавшее околдовывать землю и людей. Очертания крепостной стены едва угадывались. В молочной мути воздуха слышались сонливые звуки: квохтанье кур, блеянье овец, тявканье собак, всхрапывание лошадей, негромкие разговоры людей.
Артур вышел на крыльцо и глубоко вздохнул.
Из белёсого пространства к нему шагнул Мерддин. В тумане он, одетый в длинный пурпурный плащ с капюшоном, выглядел особенно таинственно.
- Приветствую тебя, - улыбнулся Артур.
Мерддин молча кивнул. Когда он приблизился, Артур увидел, что старец чем-то серьёзно озабочен.
- Что-нибудь случилось?
- Пропал наш священный котёл.
- Что? - не понял Артур.
- Пропал мой котёл, в котором я варил дурман-траву.
- Как пропал? Как это возможно?!
- Его забрал Мордред.
- Ты видел?
- Нет. Но я знаю это. Я заглянул в дыру времени. Мне удалось прочитать следы тех, кто похитил котёл.
- Мордред! Будь он проклят! - воскликнул Артур и ударил кулаком о дверной косяк. - Но как ему удалось проникнуть сюда и не обратить на себя внимание?
- Все были опьянены травой, вдобавок многие носили маски, - пояснил Мерддин. - Мордред и его пособники накинули на себя плащи друидов.
- Где они раздобыли их? - оторопел Артур.
- Я только что побывал в Доме Духов, - ответил Мерддин, - и обнаружил там пять убитых друидов.
- Что?! - На несколько мгновений Артура парализовало. Он прижал руку к груди и, преодолевая боль, заполнившую сердце, произнёс: - Надо созвать людей.
- Не сейчас.
- Нужно немедленно снарядить погоню!
- Не сейчас, Артур. После Священной Ночи никто не имеет права браться за оружие. Нужно переждать семь дней.
- Семь дней! - жарко выдохнул Артур. - Но семь дней - это целая вечность!
Он сбежал по ступеням и остановился, не зная, что ему делать. Пальцы сжались в кулаки, руки вознеслись к небу, голова запрокинулась.
- О боги! Не в добрый час я возложил на себя венец вледига… Как мне быть? Что делать?
- Наберись терпения, Артур, - подошёл к нему Мерддин.
- Я не умею ждать…
- Умение терпеть и ждать - одно из важнейших качеств правителя. Испытание терпением - тяжелейшее из всех.
- И всё же я немедленно созову вождей.
- Созови, но в поход всё равно нельзя отправляться. Погляди на туман. Ничего не видно в трёх шагах.
- Ты прав… Но сколько же ждать?
- Семь дней, ибо столько продержится туман…
Артур тряхнул головой, решительно вернулся в дом и сорвал со стены сигнальный рог, сделанный из сильно изогнутой медной трубы с надетым на неё кожаным раструбом в виде головы ревущего вепря. Человек-Медведь набросил медную спираль трубы на плечо, вышел на крыльцо и набрал побольше воздуха в грудь. Пронзительный звук разрезал утренний воздух, созывая воинов.
Вскоре двор наполнился людьми. Все жадно слушали Артура. Новость о краже священного котла произвела на всех удручающее впечатление.
- Найдём Мордреда и уничтожим! - громко произнёс кто-то, когда Человек-Медведь закончил речь. - Артур, мы обещаем тебе, что привезём тебе голову этого мерзавца. Он осмелился не только осквернить нашу землю своим присутствием, но и совершил тягчайшее из преступлений - обагрил клинок кровью священных старцев. Смерть ему!
- Смерть! Смерть! - взревела толпа.
Профессор. Май 1995 года
Профессор Николай Яковлевич Замятин посмотрел на круглые часы, висевшие на стене, и пробормотал что-то себе под нос. Шагая по гулкому коридору, он иногда поглядывал в окно, за которым яркое воскресное солнце сияло на сочной зелёной листве.
- Чудесная погода, - проговорил он сам себе и остановился перед массивной дверью, недавно выкрашенной в белый цвет и всё ещё пахнувшей краской.
Зачем-то обернувшись, он окинул безлюдный коридор долгим взглядом и распахнул дверь.
Леонид Гуревич, тридцатилетний аспирант Замятина, стоял к нему спиной. Услышав скрип двери, Леонид обернулся. Его рука лежала на большом дощатом ящике, водружённом прямо на профессорский стол.
- Добрый день, Николай Яковлевич! - Гуревич лучился радостью.
- Здравствуйте, Леонид Степанович. Признавайтесь, зачем выдернули меня из дома в воскресенье. Что за срочность?
- Николай Яковлевич, смотрите. - Гуревич бережно поднял крышку ящика и обеими руками вытащил из вороха соломы большой металлический предмет, по форме напоминавший высокую кастрюлю.
- Кельтский ритуальный котёл! - победно произнёс Леонид, не отрывая от него горящего взора. - Каково! - прошептал он возбуждённо. - Что скажете, Николай Яковлевич?
Дно котла было не сферическим, а плоским, поэтому он твёрдо стоял на поверхности стола. На его боках были закреплены серебряные пластины с рельефными изображениями людей и оленей.
- Замечательный экземпляр, - улыбнулся профессор и провёл рукой по выпуклым очертаниям человечков. - Великолепно сохранился. Редкий случай. Обычно до нашего времени доходят только пластины, но не сами котелки.
- Какие рисунки! - продолжал восторгаться Гуревич. - Вы только посмотрите, Николай Яковлевич, тут изображён друид, окунающий людей в котёл. Господи, как же мне повезло! Судя по характеру изображения, это не галльский, а бриттский котелок… Я не ошибаюсь? Как вам кажется?
- Валлийский, - уточнил Замятин.
Он с усилием оторвал тяжёлый котёл от стола и, закрыв глаза, прижал его к груди, словно ребёнка, и постоял так несколько минут.
- Николай Яковлевич, опустите же его, тяжесть-то какая!
- Ничего, - пробормотал Замятин, - ничего. Мне так лучше думается…
Он замолчал и поводил дрожащими пальцами по пластине, на которой был изображён человек, падающий вниз головой в объёмный котёл.
На улице внезапно посмурнело, солнце спряталось за невесть откуда набежавшими густыми тучами. Гуревич даже обернулся к окну, он мог поклясться, что минуту назад небо было безоблачным и сверкало лазурью. Теперь же оно затянулось плотной бурой пеленой. В кабинете сделалось настолько темно, что Леонид протянул руку - включить настольную лампу. И в это мгновение он увидел, как между пальцами Замятина и поверхностью серебряной пластины пробежала яркая искра, сияющей голубоватой нитью скользнув по выпуклому изображению.
- Николай Яковлевич! Вы видели? Что это?
Замятин открыл глаза и взглянул на Гуревича.
- Что случилось?
- Электрический разряд! Неужели вы ничего не почувствовали?
Замятин поставил котёл.
- Николай Яковлевич, я собственными глазами видел, как от котелка к вашей руке брызнула искра! Клянусь!
Замятин таинственно улыбнулся.
- Так вы почувствовали? - настороженно спросил Гуревич. - Как это объяснить? Неужели эти котлы и впрямь обладают неизвестными для нас качествами?
- Обладали, - кивнул Замятин, и в глазах его заплясала хитринка, - и обладают поныне.
- Вы разыгрываете меня? Это вы какой-то фокус сделали?
- Вы лампу всё-таки включите, Леонид Степанович…
Гуревич заметил, что его рука по-прежнему была протянута к кнопке настольной лампы и что в кабинете по-прежнему было темно. Он надавил на включатель, и жёлтый свет залил помещение, обозначив на поверхности белого плафона толстый слой пыли.
- Дайте-ка и мне попробовать. - Гуревич порывисто подвинул к себе котелок и начал оглаживать его, прислушиваясь к собственным ощущениям.
Ничего не происходило.
- Нет, никакой искры, никакого разряда, - смущённо сказал он. - Померещилось… Смешно, правда? Учёный, а такая наивность. Вижу, вы рады подшутить надо мной… Знаете, Николай Яковлевич, мне нельзя было в науку идти. У меня всегда была чрезмерная вера в чудеса, почти детская вера.
- Это хорошо, Леонид Степанович. Вера в чудеса не позволяет нашему уму костенеть. А мы, учёный народец, так склонны окапываться в наших гипотезах и, как говорится, ни шагу назад, будем до последнего дыхания отстаивать привычную нам точку зрения, даже если она в корне неверна… Нет, Леонид Степанович, вера в чудеса - это прекрасно.
- Но не настолько же! Вы же видели, как я вцепился в котёл. Что-то померещилось, а я уже готов поверить…
- Но это на самом деле не простой котелок… Им пользовались во времена знаменитого короля Артура. Сам Мерлин готовил в нём магический отвар на священный праздник Самайн.
- Вы так говорите, словно это непреложный факт.
- Так и есть. Именно этот котёл использовался в братстве Круглого Стола. Именно его похитили у Мерлина. Правда, тогда его звали Мерддин, в Мерлина он превратился гораздо позже… Это и есть тот котёл. Именно на его поиски Артур отправил отряд своих лучших воинов. Это тот самый котёл, с которого началась легенда о Граале…
- Прямо-таки тот самый? - ухмыльнулся Леонид.
Леонид Степанович Гуревич по праву считался одним из самых перспективных учеников Замятина. Сам же он не уставал повторять, что его самая большая удача - выпавшая возможность работать с профессором Замятиным. Он не просто уважал Николая Яковлевича, но благоговел перед ним, жадно ловил каждое слово и неуклонно следовал всем указаниям этого учёного мужа с мировым именем. Впрочем, не он один испытывал по отношению к Замятину глубочайшее почтение, граничащее с суеверным страхом перед этим великим учёным. Это касалось очень многих.
Николай Яковлевич был среди историков фигурой знаковой, многие считали его живой легендой. Замятин поражал широтой взглядов и особым талантом предсказывать то, чему ещё не было доказательств.
Поговаривали, что всё дело было в сердечном приступе: однажды Замятин попал в больницу, и врачи даже констатировали смерть. Однако уже через тридцать минут доктор объявил, что сердце профессора - вопреки всем законам природы - снова заработало. И каково же было всеобщее удивление, когда через две недели Николай Яковлевич, лукаво улыбаясь, появился в Академии! И выглядел он, пожалуй, даже лучше, чем до больницы. Глаза его горели неудержимой жаждой деятельности.
- Нуте-с, - проворковал он, пройдя в свой кабинет, - приступим…
С тех пор прошло более пяти лет, но за это время Замятин успел удивить коллег больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Правда, от всех его статей и выступлений теперь веяло душком мистики, всюду между строк можно было увидеть намёки на какие-то "тонкие" материи, которые, собственно, и являются главными во всей человеческой жизни. Все его теории вызывали бурные споры, обсуждались долго и горячо, вовлекая в дискуссии даже тех, кто обычно оставался равнодушным к новым течениям в исторической науке.
- После клиники старик стал другим, - шушукались за спиной Николая Яковлевича. - У него в корне изменился подход к работе.
- Теперь он прежде всего напирает на интуицию. Только ведь это не научный подход. Нельзя на интуиции строить целые научные направления.
- Старик просто немного тронулся умом после последнего приступа.
- А что, если у него была клиническая смерть? Я слышал о нескольких случаях, когда у людей открываются необъяснимые способности…
- Только не надо вот этого мракобесия! Давайте не уклоняться от действительности! Хватит нам одного Замятина с его непредсказуемостью и необъяснимостью. Я его безмерно уважаю, но к моему прискорбию вынужден признать, что взгляды Николая Яковлевича теперь с трудом можно назвать научными. Предсказания, интуиция… Нет, надо опираться на реальные факты.
- Это, конечно, так, только ведь все его гипотезы подтвердились! У Замятина и впрямь развилась способность видеть сквозь время.
Такие разговоры можно было услышать в коридорах и кабинетах Академии наук в любое время суток.
Замятин манил к себе всех. Особенно подкупала его общительность и доброжелательность, совсем не свойственные ему до последнего приступа. Он словно сбросил с себя скорлупу, вернувшись из больницы, и избавился от какого-то внутреннего омута, всасывавшего раньше всё его внимание внутрь себя и не позволявшего ему видеть окружающий мир. Вместе с тем от внимания коллег не укрылся тот факт, что Замятин стал менее серьёзен. Почти обо всём он говорил шутя. Он будто разучился строго сводить брови и говорить без улыбки. Шутя он мог сказать порой, что видел какое-нибудь древнее событие собственными глазами, мог описать его подробнейшим образом, но при этом не настаивал ни на чём. А после этого где-нибудь вдруг обнаруживались письменные свидетельства, подтверждавшие слова профессора Замятина. Понемногу стали расползаться слухи, что Николай Яковлевич умеет заглядывать в глубь веков, к нему начали всё чаще приходить не как к профессору, а как к ясновидящему. Он только посмеивался над этим, но порой соглашался ответить на некоторые вопросы.
Леонид Гуревич всегда воспринимал Замятина как полубога, приписывая ему чуть ли не колдовские способности, поэтому он не слишком удивился, когда увидел, как между пальцами профессора и серебряной пластиной ритуального котла промелькнул голубой искрой электрический разряд. Ему ещё никогда не доводилось видеть ничего чудесного, но в душе он был убеждён, что Замятин рано или поздно распахнёт перед ним врата в мир неведомого.
И вот теперь профессор сказал:
- Это тот самый котёл, с которого началась легенда о Святом Граале.
- Николай Яковлевич, - неуверенно начал Леонид, - но ведь Грааль - традиция христианская. Это общеизвестно. Все признают, что Грааль - это чаша, из которой Иисус поил вином своих учеников во время Тайной вечери.
- Леонид Степанович, вы меня удивляете. Вы же давно не мальчик, чтобы мыслить категориями школьных учебников!
- Но…
- Я же сказал, что с этого кельтского котла началась легенда… Легенда, молодой человек! Я произнёс слово "легенда", а не "история". Вам ли не знать, как рождаются легенды! Легенды замешаны на мечтах, на желании выдать вымысел за правду; время обтёсывает этот вымысел и подгоняет к нему подправленные факты, которые после этого тоже превращаются в далёкие от подлинной истории штучки. При этом настоящая история никуда не девается, просто о ней забывают, её теряют, но все хотят её узнать.
Дверь кабинета отворилась, и в проём заглянула девушка.
- Леонид Степанович, можно к вам?
- Ира? - Гуревич, похоже, смутился, увидев девушку.
- Проходите, милая, смелее, - улыбнулся Замятин. - Вы, кажется, у меня курс слушаете? Лицо ваше мне знакомо.
- Да, Николай Яковлевич. - Девушка смутилась, она не ожидала встретить профессора. - Я попозже… Извините…
- Нет, нет, непременно заходите, - Замятин призывно замахал рукой. - У нас тут прелюбопытная вещица. Идите-ка сюда и не мешкайте.
Гуревич закивал вслед за профессором:
- Да, Ира, входи… - И тут же поправил себя, сделав голос более официальным: - Входите…
- Эх, молодёжь, зачем вы так стыдитесь быть открытыми? - засмеялся Замятин. - Ирина, взгляните на этот великолепный культовый котёл. Вы кельтской мифологией не занимаетесь?..
- Нет…