Оглянулась на дорогу, за дорогой – хмарь сплошная.
"Лишь тебе, червячине, в целом свете нужна я!"Ей постель была – из дерна, подголовье – из булыжка.
Разроняла слезинки – все, что было добришка."Ну – ласкай же! Без пощады! Вся твоя – твоя приблуда!
Не затем я в чащобе, чтобы выйти отсюда…"Ветерок трепал ей плечи, перескакивал на горло.
Обмирала Ядвига, червя счастьем расперло.Морду властил и воблазнил в эти груди, будто груши,
Аж Ядвига обмякла и стенала все глуше.Кровь ее в ушах заныла погребальным дальним звоном:
Это смерть ворохнулась в существе обреченном."Я не тот, кто сторонится с хворой кровушкой любавы:
Мне сгодится, сгодится даже остов трухлявый!"Доласкался, дозмеился самых косточек до недра -
Никого не голубил так несыто и щедро!Не дознаться, что за шумы в ту минуту отшумели, -
Но скелет испростался, белым-белый, как в меле!И по-майскому свежели чаща, роща и расстанок:
Дело делалось в мае – вот и всех-то приманок.А в лесу толокся ветер, хрущевел промежду сучьев -
И скелетина вспряла, кулаки закорючив."Где же, червь, мой путь на небо – что обещан, что дарован?"
Тот же глянул – и только: не нашел, видно, слов он."Молви, знает ли Всевышний про житье горчей полыни?
И на небе Он есть ли – или нету в помине?"Тот усищами подергал, принюхнулся к белу свету -
И вильнулся, что нету, ибо попросту – нету!И ко сну, который вечен, примостив щеку несмело,
Заглянула в загробье, там же – небыть кишела!Там же – падально зияло все от высей до подмостий!
И ощеренным плясом понеслись ее кости…
Шмыгоньи Явронь
В колпаке-невидимке был Шмыгонь-кромешник,
Когда к Явроню вкрался – да прямо в черешник.Возле пасеки – Явронь, при лучшем наряде.
"Это кто там бестелый шурует во саде?Слышу топот отважный, а вора – не вижу.
Воплотись и открой мне – кого ненавижу!..""Кто неведомый враг, ты по голосу вызнай:
Моему преступленью ты стал укоризной!Ибо – в улье мои ты запрятал провины,
А в другом – держишь душу убитой дивчины.И без них во дворце я не счастлив ни часу,
Ты отдай их, отдай – злодеянья украсу!..""Это ты – чужекрад, огудала-хмурила!
Не тебя, а меня эта девка любила…И едва углядела меня средь черешен -
Ты уже подоспел, на расправу поспешен!Ты убил ее в яре – стократы убивый -
И на ней свое имя ты выгрыз – крапивой!Оторвал ты девице и губу, и руку!
Я девицу нашел. – Значит, мука – за муку!"И крестом осенил себя свято-пресвято -
И зашарил мечом, чтоб найти супостата.Издевается враг: "Позабавимся в прятки!
Может, хочешь присядки, а может – покатки?..Ну а я – не люблю я бесчестную травлю,
Потому свой клинок – твоему я подставлю!.."И мечи размахнули в воинственном взмете.
Там один был из плоти, другой – не из плоти.И сцепились вплотную – сплелись без разнима.
Но из двух – лишь один ратоборствовал зримо.Морок смерти к обоим на цыпочках прядал,
Но лишь только один было видно – как падал.И когда уже солнышко робко утрело,
Наконец провиднелось то темное дело.Провиднелись два трупа – и рядом два улья -
И колпак-невидимка, подглядчик разгулья!..
Смеркун
В можжевеловых тенях дремала враскидку,
А из лесу Смеркун – да учуял сновидку.Золотые жуки излупились из грезы
И в косматую грудь залегли, как занозы.И глядел на пустоты – он знал наизусть их -
На кусты – на нее – на безбытье в закустьях.И жаднелись в мозгу ядовитые смуты,
И подполз – в белизну ее хищно всмехнутый.Смрадным духом уткнулся в ее опояску:
"Или смерть – или ласка!.." – И выбрала – ласку!И в далеком во саде, в его семигущах -
Были взмахи ладоней, к небытью плывущих.И жалели друг друга – в морщинном заломе;
И дождило в саду – и дождило во дреме.И сплетались в молитве, суставы корявя,
И хотели из морока вырваться к яви.Но порой тяготились их собственным весом,
Если слишком уж бурно ласкалось – под лесом.
Снигробок
Он лазурно глядел, как леса пожелтели,
Оттого что глодала их несметь упырья, -
И взблеснул золотым – из замирья в замирье -
И воснулся в страну полудуш-полутелий.Полюбил на раздолье ту мглу-неберушку,
Ту, что навзничь – поет, на коленях – мертвится,
А порою – стройнеет, подобно девице,
Потерявшей судьбу, как теряют игрушку."Завязила я душу в сиреневой ветке,
Я цветам подарю – лишь сырую дождину…
Полюби меня с тем, что усопшие предки
Омрачили мой век – но без этого сгину!"И ответил он ей: "Нам безбытье в подмогу!
Ибо чище отрада – в ничейной отраде.
И слезинкой своей ты приближена к Богу:
Так приди – и рази в обоснившемся саде!" -И – разила в уста, и менялась – обличьем -
Недоснулые чары, пугливая сказка;
И влюбленно приластился к дымкам девичьим,
Где и смерть ворожит, и гадается ласка.И привык он к безмерью, прижился к объятью
Золотистых темнот и лазурных захмарок -
И он умер, послушный тому внебовзятью,
Что от траурной ленты досталось в подарок.И, скитаясь в древах, доскитался до гроба.
Тени всех отошедших – по-нищему серы -
Закопали Снигробка для вечной неверы
Во всех ямах огулом и в каждой – особо.Мгла в могилу бросала небесные блестки,
И весь мир, уже было содеявшись ложью,
Захотел перейти на иные подмостки,
В обновленные нети, к другому ничтожью.И хотя был припутан к молочным туманам,
Потрясал обессмысленных судеб вериги
И поржавленным снился себе шарабаном,
Колесящим в нутре у затрепанной книги.
Корчма
Между небом и пеклом, где в морок неезжий
Божий дух норовит заноситься пореже,
Есть корчма, в коей призраки умерших пьяниц
Затевают пиры и пускаются в танец.
Для скупца, что пред смертью глотал аметисты,
Здесь ночлежек навечный, не больно клопистый;
И вложившего душу в ножовое лезо,
Жертвы сами найдут своего живореза;
И беспутница с ладанкой наизготове
Тут же купленной синью раскрасила брови;
И какой-то жирняк принимается охать -
Разобрала его замогильная похоть.
И грохочет в корчме удалая капелла,
Чтобы вся эта нечисть плясала и пела;
И такую отжарит запевку-запарку,
Что корчма и танцоры несутся насмарку -
И орут запивохи в таком заполохе,
Что запрыгали в бельмах кровавые блохи.
Только баба, что встарь онемела со страху,
Пятерых сыновей проводивши на плаху,
Хочет в смрадном запечке прожить изначала
Ту любовь, что вершилась во тьме сеновала,
Вспоминает о детях – о каждом ребенке -
И пиликает польку на ржавой гребенке.
Ангел
Этот ангел – зачем он так низко парил?
Надышаться хотел свежескошенным сеном?
И белелся непятнаной свежестью крыл,
И чернел по-невольничьи черным коленом…Он безлюбьем власы опалил домедна,
И не наше безумье во взгляде горело;
Был собою тот ангел ни муж, ни жена -
А одна недосказанность чистого тела…Видно, слишком я верил тому, чего нет,
Чересчур столбенел в середине дороги…
А в глазах его вспыхнул неведомый свет,
Когда тужил крыла и распрастывал ноги.На безгрешных губах еще зябла роса -
Но воспенился к небу с единого рыва,
И потом разглодали его небеса -
И с тех пор в небеса я гляжу боязливо…И когда забредаем в глухие места,
Где распластанный месяц изнежил аллею,
Я целую уста – но твои ли уста? -
И, как прежде, люблю – и внезапно жалею…
Невидимки
Неиссчетно созданий с незримым обличьем:
То ли нам – двойники, то ли мы им – двойничим…Они где-то вблизи – в воскресенья и в будни,
И нельзя – чтоб тесней, и нельзя – обоюдней…И мы возле друг друга не ищем приюта,
Но бывает – закат, и бывает – минута…Кто-то лодку мою привязал неотгрызно,
И вода-самосонка – ей гроб и отчизна.И колышется челн – от стократных касаний;
А кругом зелено, только зелень в тумане…Зачарованы лодкой, пловучьем-челночьем, -
И уплыть бы хотели, да только невмочь им…Только вмочь им сочиться к смертям недорослым,
Да затерпло плечо, да рука – не по веслам.А хочу, чтоб тянули тяжелые тони,
Чтоб ладонь их в моей – да осталась ладони…
Горилла
Из чащи леса космач-горилла
На мир подлунный глаза лупила.Орла дразнила, когда – подранком -
Вихляво ползал живым останком.И льва кривляла, когда в берлогу
С клыков оскалом ломился к Богу.Глазела в вечность, сумнясь ничтоже,
И ей паячьи кроила рожи.Но смерть в салопе пришла к резвунье -
И та бледнеет, что перья луньи.Дразнить хотела – да смякло тело,
Понять хотела – но не умела.Невесть с чего бы – упасть пришлось ей
Да заходиться скулежкой песьей.А та тихонько, как спят в могиле,
Впирала ногу во грудь горилле…И бесподобна, невыдразнима,
Она смотрела на гибель мима.
Мнимобыльцы
Еще не светало, и в мир не пришли мы,
Мы – род Мнимобыльцев, бесчисленный род, -
А жил человек, одночасьем живимый,
И верил, и верил, что чудо придет.И нас изволшебить из темени вражьей
Без нашего плача однажды сумел…
А это случилось тогда же – тогда же,
Когда бытие потеряло предел.
Он грезил в пространстве, и все ему было
Далеким, будящим и вздох, и не вздох.
Рыдала во времени слез его сила,
Покуда не минул наплаканный Бог.Ни меры, ни времени нам уж не надо,
Теперь свершены мы в своем существе;
И что нам тот некто, на краешке сада
Случайное слово шептавший листве?Тогда отчего же так пристально снится,
Кто нам заповедал триумф без конца?
И если друг дружке засмотримся в лица,
Мерещится образ – того же лица?
В тучах-желви
В тучах – желви мостятся…
Воды с высью – единопрознатцы.
Тайну скрыть мудрено им,
И цветы повещают о ней
С дрожью – замершим травам,
Зеленеющим, желтым, коржавым.
Солнце пламенным зноем
Впилось в брызги разляпых огней.Кони облачной масти
Мчат аллеей несбыточных счастий;
И загробное – настежь,
Лишь бы ужас – да минуть добром,
Словно Бог… Но легколь нам
В небе – парусом остроугольным?
Ты ж, дорога, что ластишь, -
Вейся золотом и серебром!Ищет мир – не решится,
Что милее – коралл или мглица…
Та запутала счеты,
Где коралловый счислен захлеб.
Недостижность распада…
Молви слово. – Я молвил: "Надсада". -
А второе. – "Слепоты". -
Молви третье! – "Последнее – гроб!"Спят зарытые судьбы!
Еще раз небеса обмануть бы…
Вейся, морок, и вествуй,
Что ушла – та, которой уж нет.
На изгаре заката
Умерла как бы чуть виновато…
Что сокрылся за лес твой
В нашу подлинность веривший свет.Листья в водном зерцале
Видно так, что чем ближе – тем дале…
Взор теряется между
Близких плесков и дальних небес…
Допытайся орешин,
Мир недвижимый – свят или грешен?
В водах ищет надежду…
Вот погиб! – И пропал! – И воскрес!
Утро
Кто на Троицу в поле пойдет за цветами,
Он срывает дождя – о таком говорится,
Будто это и впрямь, охмелясь небылицей,
Дождь нахлынет, заплещется в радостном гаме!Нас уводит межа. Стебельками ладоней
Ты вживайся в цветок, в это солнце и росы!
Вон – под вербами ветер запрятался босый,
Вон – замирные тиши в кузнечика звоне!Мы срываем дождя! По такому призванью
Хорошенько вздохнуть – и выводятся ноты!
Погляди в небеса: облаков почкованью
Вторит смена окрасок, совсем без охоты.Мы отсюда видны мирозданьям и высям,
Мы вглубляемся в синь, ворожим о перуне.
Проходи меж цветов, и замедли, и снись им…
Мы срываем дождя! Мы срываем июня!
Вол весноватый
Первый зной по весне, мураву изумрудя,
Заслепляет оконца и воду в запруде.
Мухи скачут без дела, зато деловито,
И любовной попляской жара перевита.
Подняв ногу, сверчок не скребнется ни звуком,
А цветочное горлышко давится буком -
Только вол, от весеннего чада унылый,
В чистом поле маячит рогатой могилой!Еле дышит, от шкуры остался истерок,
И в слепые глаза ему валится морок…
В первый раз пошатнулась земля под копытом
И уходит, уходит! Со всем пережитым!
Чтоб жалеть – грузноватый, для спячки – брюхатый,
А сморился весной – так зовут Весноватый.А лилась ему в губы молочная пена,
А дышал он испариной свежего сена.
И губою водицу засасывал чутко,
И следил, как бренчала по донцу желудка…
И давил на песке золотистые вязи
Остриями копыт с коростинками грязи.
И негаданно как при рассвета предвестье
Затевал с окоемом шальное совместье.
Он явился – и прожил средь сонных бездоний,
И далился в полях, сиротился в загоне…И зрачком, что тоскует, житью не переча,
Он гляделся в меня – в полумрак человечий.
Верил в Бога, не зная, не видя примеру;
От межи до межи он волок свою веру.
Не братался он с телом, живущим в недоле:
То болело, а сам он резвился на воле.
А теперь надорвался, костлявая груда,
От весны без отрады, апреля без чуда.Он пугается солнца, смертями влекомый…
И целую я лоб, обмутившийся дремой,
Твердый, будто булыга, не знавшая ига…
Неужели сломится – такая булыга?..И лежит он… И спину он выставил мухам…
И лежит, и в безбытье толкается брюхом -
И язык отвалился и в судорге сладкой
Лижет гибель, что сахарной стала привадкой…Время опорожненное мычется гулко,
Яр осою бубнит, как пустая шкатулка.
Тишина отстоялась в горячечном поле,
А высоко над нею, подобьем мозоли, -
Прошлых жизней отлита загинувшей кровью,
Тишина, загущенная в тушу воловью.
Перед рассветом
Тьма делается редкой,
Спит небо над беседкой.Блестит вода в потоке -
Уж видно, что глубокий…Сверчок уже шумливей
В лачуге и в крапиве…Попробуй углядеть их -
Воробышков на плетях.Хоть образы все зримей,
Но не приемлют имя.Им сон бросать обидно:
И не видать, а – видно.
Из детских лет
Помню все – что забвенью не отдал в добычу:
И трава – и весь мир… – И кого-то я кличу!
И мне нравится кликать, мне нравятся тени,
Этот солнечный луч на тимьяне – на сене.А еще – что еще мне из давности мглится?
Сад, в котором знакомы и листья, и лица -
Только листья и лица!.. Так лиственно-людно!
Смех мой слышен в аллее – и слышен повсюдно!
Я бегу – голова моя в тучи подкладе!
Небо дышит – в груди! – Островершки – во взгляде!И грохочут шаги – на мосту, у потока.
И слыхать их далеко – чудесно далеко!
И – обратно домой, по траве – без оглядки,
И по лестнице, любящей звонкие пятки…
Тишина, что наполнена днем отгорелым
И моим средь заулков раскрошенным телом…
И губами – к окну, к застеколью, загранью -
Всей душой, всеми силами – к существованью!
Воскресенье
Воскресенье кругом, безысходное время:
Отодвинулось небо подальше от земи.Двое нищих бледны от любви и опаски,
Сотворяя в канаве поспешные ласки.Льнет к сухарной ладошке, к ладошке-приблуде -
Озорная затряска издержанной груди.Те, кому белый свет задневел черноземом,
Не подарком дают – отнимают отъемом.Как смешно для горячки искали остуду,
Как ледаще предались проворному блуду!В ее волосы льнул, будто мышь в мышеловку, -
Только пару словечек промямлил враздевку…И она притулялась, но искоса, боком,
Целовнула лишь раз – и почти ненароком.И мучительно так на кровати без пуха
Выкресали огонь из голодного брюха!Даже в сладостной дреме – занозы и сучья:
Доласкаться бы им до беззвучья, безмучья…Так свирепо прильнули голуба к голубе:
Долюбиться бы им до истерзанной глуби…Так любились в канаве, в вонючей канаве
Урывали крупицу взаправдашней яви.Где-то свадьба играла – а двум полутеням
Было вдоволь, что мир – натихал Воскресеньем!
Предвечерье
Не вечер, хоть очи исходят печалью,
Что бывшее близью – окажется далью.
Не шепот – немоты себе ищут пару:
Их разминовенье виднеется яру.И сад накипает иным, невеселым,
Засмотрен то солнцем, а то – частоколом.
Теперь убедись, что цветы если тронем,
Они отзываются потусторонним!Не сон – а клубление тихой погоды:
В пруду под водою – не прежние воды…
Не блики в глазах – а в тени-лесорубе
Засмерклась листва на светающем дубе!Не гибель, а просто сомревший колодец
Манит, чтоб щекою прильнул мимоходец…
И ломится в мир то, что крови багровей,
Не кровью самой – а назрелостью крови.
Возвращение
Краснота вечереющей дали
Затеряться хотела в просинке -
И в косе твоей затрепетали,
Потекли к бытию моросинки.Пусть крупинкой заяснится время
На окне – и в извилистом яре.
И к лесной мы отправились теми.
Так чего же хочу я от хмари?Я к глазам что-то тулю в испуге -
Явь деревьев и неба секреты.
И синявились хворью синюги,
И кровавили золотоцветы.И безмерье лилось по чащобам,
И дивилось грядущего прытям.
Твои чары постиг я – ознобом,
А ладонь – поцелуев наитьем.И мы длились одни – средь поляны:
Тень твоя там шныряла несыто.
Мир исчезну л, никем не желанный, -
И вернулся в объятия быта.Он вернулся на твой заоконок,
Он светился в негаданой доле,
И в глазах у девиц-судьбосонок,
И повсюду, где не был дотоле.
Предвечерье
Нет уж луга совсем! Как в неведомом крае,
Громоздятся сугробы, чтоб землю умалить,
И ослепла от зорей лоснистая наледь,
Не то искоса вспыхнув, не то – умирая.Розовея от блеска и в снежной оправе,
С гроздью гнездышек ветки сквозят небосклоном,
И, в одном направлении клювы наставя,
Там удобно моститься бездвижным воронам.И манят заблудиться те белые чары,
Что безыменят мир, потерявший границы.
И легко не узнать ни овраги, ни яры
И, зрачок замороча, от стежки отбиться.Что за мир перелетный является глазу,
Что за снежные страны упали у дома?
И зачем так отрадно не сразу, не сразу
Узнавать то, что с вечера было знакомо?
После дождя
Дождик, спугнутый солнцем, шурнул у забора
И унес к запределью убогие слезки.
Небо замерло в луж назеркаленном лоске,
И теперь облаками вода белопера.То прильнет к паутинам, на листьях распятым,
То исчезнет сверканье запрятливых радуг;
То какая-то небыть швыряется златом
На бубнилку пчелу, что хлопочет у грядок.