На былинке видны водяные сережки;
То к беде, то обратно качает былинку -
Словно в песенке этой, где мальчики-крошки
В такт погибели носят свою Магдалинку.А как ту Магдалинку когда-то отпели,
Любят ангелы вспомнить в небесном синклите -
И, с туманным бессмертьем устав от сожитии,
Молодят свои крылья в остатках капели.И смягчится бессмертье под ангельским крыльем,
И они – то роями, то в горстках, то в парах
На припеке круженьем кружатся мотыльим,
Как порхун, что радеет о собственных чарах.
Из цикла "Мимоходом". "Что-то там блеснуло будто…"
Что-то там блеснуло будто
Мимо водопада -
Что-то там росою вздуто
За оградой – сада!Чем-то вскрылилась минута
Над поспешным цветом!
Что-то Божье всполохнуто
Между мной и светом!
Поток
Мрак со мраком сравнялся, печалью ничтожа
Не угадано что, опоздавшее с блеском;
А ручей отступился от старого ложа,
Стал собою самим и потек перелеском.Там, где, звездному в небе не веря посеву,
Бесконечность скрепляется вздохами мяты,
Припечалился грудью ручьистой ко древу
И повис, на кресте добровольном расклятый.Для чего же крестовное это бессонье?
И кого ты собой откупаешь от худа?
– Тех, чьи прожиты воды и прожиты донья,
Тех, кому уже некуда вытечь – оттуда.
Зверинец
Фламинго, над водами зарозоватясь,
Похож на молчанья изящную затесь,
И даль в нем так ловко нашла свои лица,
Что в лете и в дреме – едино далится.За солнцем верблюд семишажится следом,
Как Божье орудье под порванным пледом.
И мир, угрызенный своим недолюдьем,
Безмолвно подперся горбатым орудьем.Слепые – им солнце и сызблизи дальне -
Глядят из раскриканной той сукновальни,
Где мрак по-тигровьи скакнул к оплотненью -
Тот мрак, что в саду был березовой тенью.
Тьмы
Неустанно идут, из неслышья к неслышью,
Псы, и вербы, и тьмы, то белесы, то серы,
Как залепка пустот, не заполненных мышью,
И замок на раскрытые жизнью ощеры.И бездонье идет, заплетенное в травы,
И девчонки с глазами из горнего града,
И пролет облаков, над землей величавый,
Вместе с верой, что надо – что так вот и надо…И приходят молитвы о горшей печали,
Злые боги и весны с туманом гробовым,
Тьмы безвидные с тьмами оттенка сусали -
И ты сам, что тоскуешь над собственным словом…
Воспоминание
Та тропа, те ребячьи ботинки -
Где они? Где их встретишь еще ты?
Расплылись, как слезинки,
И скатились в пустоты!Просыпался от сырости свежей -
И ко мне выплывало из сони
Солнце дальнебережий,
Солнце добрых бездоний…Кто заклятвенно смотрит отсюда,
Как блистанье безмолвьем плотнится,
Тот однажды увидит и солнце-верблюда,
И разбойника с солнцем в зенице…Я на завтрачной скатерти видел картину:
Я бродяга-разбойник… Скачу я по свету…
А отец будто знал, что его я обмину, -
И листал безмятежно газету…Было красно, и желто, и сине
В троерадужном блеске кувшина.
То ль оса заблудилась в гардине -
То ли нитью бренчала гардина…И зеркалился пол, подавшись к занавеске,
Отпечатками листьев со светлым исподом -
Но в таком примутненном, разбавленном блеске,
Словно зелень плеснули туда мимоходом.Все лысей и морщинней,
Кресло вжилось во время…
Сахар искрою синей
Прорезался из теми…Вытрясали часы из пружинных извилин
Бесконечную ноту.
И был каждый бессмертен, был каждый всесилен,
Дни тянулись без счету…А потом налетело – потом налетело…
Я робел от удара к удару…
И споткнулась душа о безмежное тело -
И умирали на пару…
Сон
Мне приснилось, что гинет цветов худосочье,
Что пресытился сад листвяного житья
И что смерть и его раздирает на клочья,
И тебя раздирает, вещунья моя.И роняет житье золотую одежку,
Выцветает погост, и осунулся гроб;
Исчезает и лес, где я вытоптал стежку
Победительной явью заблудшихся стоп.И бессмысленный труд не бурлит в околотке,
Не безбытится смех, не горюет печаль;
Ни к чему облака – ясных зорь подзолотки,
Облака – божества – и бессмертье – и даль.Только я еще длюсь – на развалинах рая,
Где темнот кудлобровых мне щерится дщерь, -
Ввечеру мою дверь поплотней запирая -
Ибо надо на свете укрыться за дверь.Только длится сверчок, тарахтящий в запечье,
Ангел вьюжит крылами белесую ночь…
Для сверчка и для ангела длю свою речь я,
Потому что невмочь мне – на свете невмочь.
Горе
Когда-то казалось, что в мире широком
Иду неприступный, не связанный роком.Казалось, на зависть хмарному миражу,
Я сам себя грежу – я сам себя лажу.Казалось – тайком, избежав узнаванья,
Во злых сновиденьях – копится призванье.Казалось, меня еще морок не скоро
Узнает в цветах, водворит среди бора…Я понял – во зло надо вслушаться: зло ведь
Труднее усахарить, чем обескровить.Мне тьма ворожила, запомнил ту тень я…
И прежде удара – не стало спасенья.А просить о подмоге душа хотела -
Так сперва была рана, а после – тело…И ни мига не втиснется в этом прозоре,
Чтобы я уже был и чтоб не было – горе.
Ночь
Эта ночь – небывалая! Ночь примерещий…
Из далеких загробий приходит сюда.
И не важно, как плачут усопшие вещи:
Не на всякую смерть есть бессмертья узда…Все знакомо за гробом! В кормушке знакомой
Для слетевшихся духов – безбытья плева!
И на все, что случится, глядишь ты с оскомой,
Как на лето и зиму глядят дерева!И спустился Снитрупок по нитке паучьей,
Зазирает в окно: мол, кому тут милы?
А на Месяце где-то, далеко за тучей,
Люди сбросили бога с Тарпейской скалы.
В час воскрешенья
В час воскрешенья Божья мощь
Спешит событьям на подмогу.
Не все свершится в эту нощь,
Как свыше примечталось Богу.Бывают горла, чей призыв
Невозвратимо смолк в могиле,
И кровь, которую пролив,
От века дважды не пролили.Труха, какой постыла боль
И ужаса, и сокрушенья!
И кость, заносчивая столь,
Что не захочет – воскрешенья!Что толку, если трубный глас
Нас от минувшего отколет?
Есть смех, звеневший – только раз,
И плач, который – не позволит!
Одиночество
Вот ветер – он мастер натихнуть.
Потемок – по самую крышу.
Все глухо, и свету не вспыхнуть -
А я что-то вижу и слышу.В бездолья трясину влекомый,
Ко мне кто-то выбросил руку,
И, слушая плач незнакомый,
Знакомую слушаю муку.Хрипит, заклинает и стонет…
И выскочил я на дорогу,
Но вижу: кругом никого нет…
А кто-то же звал на подмогу…То морок берез на болотце
Осипся – и душу тревожит…
Никто никого не дождется!
Никто никому не поможет!
Трупяки
Коль бедняк умирает, а смерть свое просо
Для приманки просыплет, чтоб шел себе босо,
То семья постарается, в горе великом,
На тернистую вечность обуть его лыком -
И, последними не дорожа медяками,
Купит лапти ему, что зовут трупяками.
И внезапно заметит, везя на кладбище,
Как расплакался нищий – от роскоши нищей!Я – поэт, что хотел от нужды открутиться
И напевами вечность разбить на крупицы;
И, ограблен, глумлюсь я над жизнью бескрылой -
Ведь мои трупяки меня ждут за могилой!
То любимой ли дар, от врагов ли подмога -
Но в моих трупяках добегу я до Бога!
И там буду я шествовать шагом чванливым
То туда, то обратно по облачным гривам.
То туда, то обратно – до третьего раза,
И я буду бельмом для Господнего глаза!
Ну а ежели Бог, с изумлением глядя,
Станет брезговать прахом в крикливом наряде,
То – покудова тело трухлявится в яме -
Там на Бога затопаю я трупяками!
Хата
Как заплачется миру кровинками вишен,
Тебе хату срублю, где покой бесколышен.Размахнусь топором, да расщепится древо,
Да небесные гвозди вгоню в его чрево.Отворю я окно в недреманном распахе,
Чтоб по стенам ползли полудневные страхи.Рассосновая ляжет к ногам половица,
Я светлице велю тебе в душу светиться.Топором догладка обтешу я безбытье,
В нем загадки узорные буду чертить я.Я поймаю рукой неухватчивость мира -
Ибо лиственной тайны сильнее – секира.Привлащу я тебя и к деревьям, и к полю,
Тебе пошепту дам свою вольную волю!Свою вольную волю, чтоб гордостью пыхать,
Чтоб моя белым светом владычила прихоть!Чтоб гляделась тебе моя грозная злоба -
Лишь бы в дереве этом не выдолбил гроба!Лишь бы в бездну летел без комарьего зуда!
Лишь бы только не домер до Божьего чуда!
Неверье
Я засыпаю – и только тьма,
Не смех, не слезы.
И солнце канет в зубец холма,
А Бог – в березы.Из дола, где роз неподдельных нет,
Я в сон изыду.
Куда же девается этот свет,
Пропав из виду?Неужто, подстерегая взмах
Моей ресницы,
Все, что родили слеза и страх,
Развеществится?И неужели, таясь на миг
У сна в каморе,
Не тянет к вечности тот же лик
И то же – горе?..
Оно с тобою – теснит везде
Смертельной хваткой, -
В твоем неверье, в твоей беде
И в дреме краткой!
Прохожий
Трава безбрежная у шляха,
Лиловой смерти – явь!
Просил у трав, просил у праха:
"Избавь меня, избавь!"И путник шел… И отчего-то,
Но поманил к себе,
Как если бы его забота -
Прислушаться к мольбе!А мир в тиши как будто минул,
И солнца край обник;
А он на тишь глазами двинул -
И словно бы постиг:"Нет хлеба мне, и нет мне дома!
Нет силы для житья.
Кому несчастье незнакомо,
Тот самый – это я!Раскинуты у смерти бредни,
Мне от врага – расплох.
Коль час пробили предпоследний,
То сны сметает – Бог!Но верю я последней дреме,
Но сбудется хоть раз!
И что набрезжит в окоеме,
Я разделю меж нас!"Клялся на верность обещаний
До смертного до дня!
И подал длани – обе длани -
И вызволил меня!
Злой яр
Былые слезы ночью видит око:
Соль – сном!
Вон облако, и счастье там, далеко,
Все в нем!Я не забыл безмерностей весенних,
Тех чар!
Я помню чащу и в древесных тенях -
Злой яр!Там кто-то к горлу нож себе приставить -
Ну что ж… -
Решился сам! Твердят, что неспроста ведь,
Что – Нож!Болвану солнце грело для того ли,
Чтоб – в ночь?
А он летит, он победитель боли…
Прочь, прочь!
Молитва
В молодые года со стыдливою страстью
Я молился о том, чтоб не сдаться несчастью,
О слезе, что в глазах потаенно росится,
Чтобы морок поить, чтобы в слово проситься.И настала пора содроганья, распада.
Было надо стерпеть… Она знала, что надо…
И стоял за воротами Ужас, глушащий
Шум деревьев моих над всевсюдною чащей.Ныне шорох за дверью – морозом по коже:
Я не знаю, зачем бы, не ведаю, кто же…
И с нелепыми снами сражаюсь теперь я,
Вспоминая слова своего легковерья.
"Я брошен Богом, не сбылось чудо…"
Я брошен Богом, не сбылось чудо…
И Богу худо! Я знаю – худо…Отца погибель схватила с тылу:
Спешил домой, а попал – в могилу.Сестрицу голод сгубил и горе,
А все спросили: с какой бы хвори?Такая боль истерзала брата,
Что утешеньем была утрата…И та, которая всех дороже,
Сегодня бьется на смертном ложе.А мне – шагать по вечерней теми,
Шагать проулком – как раз в то время…
К сестре
Ты уснула сама, словно путы распались,
Отошла ты тихонько в Господень предел,
До фигурки из мела внезапно умалясь…
И пленял меня этот размученный мел!Труп всегда одинок! Ты шагнула к приступку,
Где даже я, твой брат,
Лишь пошил тебе юбку, дешевую юбку -
Дорожный твой наряд.Что ни смерть, то убийство, прикрытое снами,
Пускай убийцы нет…
И в уходе любого, кто жил между нами,
Повинен целый свет.Я убийц назову! Все убийцы похожи:
Она, и он, и он!..
И я сам больше всех: хоть не сам я – но тоже…
Я тоже обличен…Наши вины – кругом, но молчаньем покрыв их,
Твердим, что это – рок!
Так помолимся Богу, чтоб мертвых и живых
От лиха уберег!Так боюсь, что томишься от голода, жажды,
Что будет злая весть,
Из-за гроба ко мне ты вернешься однажды
И скажешь: "Дай поесть!"Что отвечу тогда? Есть ответы у неба,
Моя же – немота.
В целом свете уже не найти того хлеба,
Чтоб ты была сыта.В ломовик погрузили, обыденно-ловки,
Твой гроб, как просто кладь;
И нелепицу эту, на грани издевки,
Я должен был принять!Что сковала тебя летаргия, дремота,
Я думал, хороня…
Но ко гробу посунулся знающий кто-то
И ободрил меня.Я дождался, и тронули нашу телегу…
И заскрипела в зной.
Ровно в полдень тебя увозили к ночлегу
Под цокот ледяной!И остался я сам с этим солнцем и с фурой,
Смотрел в колесный след…
Здесь на свете сбеднело тщедушной фигурой -
И умалился свет!И в тоску мою впрялось бессильное слово,
Будто паучья нить:
Я подумал, что нет человека такого,
Без кого не прожить!При покойнике бдеть – горевать по-пустому!
В пустом дому ты гость…
Вместо глаз, вместо губ – зачернеть чернозему.
Смерть смотрит прямо в кость!Ты сгниешь – это знаю, в темнотах безбытья
Ты держишь крестный путь;
Но к подземной Голгофе не смею ступить я,
В ночлег твой заглянуть.Труп трезвеет – бескровный, роднящийся к доскам,
И ни на грош – мечты!
Или Бог пренебрег безымянным огрезком,
Не знав, что это – Ты?Ты, летящий отсюда в далекие страны,
О Господи, постой -
И прижми к себе этот никем не желанный,
Но верующий гной!
Кладбище
Покосившись на жизнь, что исполнена хищи,
Странник молвил прости – и вступил на кладбище,
Где лежат корабли. Под землей воркотали
Замогильного бурей гнетомые тали.
Он почувствовал вечность у земи в утробе,
И свою тишину с тишиною надгробий
Съединил, разводя паутинные нити,
И разглядывал надпись на мшаном граните:
Я по собственной воле укрылся в пучину,
Ибо думал, что, сгинув, повторно не сгину.
Думал, нега – погубит, а гибель – понежит,
Но лукавый мой век: и не кончен, и не жит!
Здесь гроза все ужасней, а ветер капризней -
Все осталось, как в жизни, – за вычетом жизни!
И подземный останок, сбиратель пробоин,
Все достоин руля – и несчастья достоин!
Я не знаю конца – и не знаю начала:
Кто взаправду отплыл, не находит причала;
Лишь на дне пришвартуется мертвое Судно:
Там, где Вечности – много, а радости – скудно!
За ветрило, за счастье загробных кочевий
Ты, пришлец, помолись Богородице Деве!И, нарвавши цветов, что пестрели во тлене,
Тот крестом осенился – и пал на колени.
За гробом
Где безбытье рекой загустело,
Шепчет вера стволом камышовым.
Там не в тягость ни кости, ни тело!
Там никто не обмолвится словом!Смерть обрывки житья втихомолку
Собирает и ладит пеленку,
Из застывшей тоски балаболку
Отольет своему призрачонку.Прожитым порошит на ресницы;
Тень покойника, вняв напомину,
Мчится улицей, чтобы восниться
В дом, где жил и где принял кончину.Под размахи могильной крапивы
Воскресенье чудачит во плесни…
Где мой братец, такой несчастливый?
Где сестрица, не певшая песни?Я теней не нашарю во мраке,
Не поймаю в бесплотных просветах…
Знать, и призраком – будет не всякий,
Есть такие, что попросту нет их…Нет и мглы, что душой быть хотела
И помериться с вечностью снами!
Эта боль, что болит без предела!
И отчаянье, словно бы в яме…Темень встала за звездной пургою,
И приюта могильного – мало:
Хочет сбыться там что-то другое,
Не такое, как все, что бывало!..
Убожество
Каждый раз – будто смерть не видал до сих пор ты!..
Тело мамы, отца, и сестрицы, и брата…
Ваши образы в памяти ныне затерты,
Погибаете вновь, как погибли когда-то.Вот уже не увижу сестринской улыбки,
Не увижу, как падает на половицы;
И с невнятною речью, изорванно-зыбкий,
Угасающий брат мой мне торопко снится.Похороненный – вновь умирает в могиле!
Вы на небе рисуетесь мне филигранью,
Так былому вразрез, так сродни умиранью,
Будто не было вас – никогда вы не жили!Ничего не бывало! Не будет иначе!
Я был в одурь влюблен! И, спасаясь от хвори,
Ныне болен я верой в могущество плача!
Но закончатся слезы! Умрет мое горе.Ты, о Ночь, всеребряясь в небесные грады,
Если хочешь излить свою темную стужу,
Ударяй меня в грудь, ударяй без пощады!
Ибо я – человек, и тебя передюжу!Чья другая тоска – меж ладоней потонет?
Кто лишится лишеньем таким же всецелым,
Как лишен человек, у которого в белом
Свете нет ничего – ничего, ничего нет?
Вифлеем
От сна к другому сну очнулся я. К размету
Звезд на ресничинах. И мне хотелось тоже
С Волхвами выйти в мир, не схожий ни на йоту
Со всеми этими. Ни йотою не схожий.Бегу я в мрак, бегу! Мне догонять их надо,
Хоть зло стоит овамо, поджидает семо.
Уже я вижу выгон, дремлющее стадо
И блики в богослепых окнах Вифлеема.Передо мной вертеп. О плоть земная, ну же! -
Я буду там сейчас – иль никогда не буду.
Пастух под валуном похрапывает вчуже
К звезде над Вифлеемом, к будущему чуду.А где ж Волхвы? – "Их нет. Кто всматривался в тени,
Твердит, что и они, и ладан их, и мирра
За поворотом тем, где выходы из мира,
Испорошились в пыль. Не боле и не мене".А где Мария? – "Нет. Ступай вопросы эти
Ты небу задавать и задавать могиле".
А где же Бог? – "Давно, давно похоронили,
И молвят, что Его и не было на свете".А Магдалина где ж? – "Смертям смотрела в лица
И даже мой пинок заметила едва ли.
Иди просись туда, где раньше привечали!"
Но не к кому идти – и некуда проситься!
По смерти
По облака подбою,
У выси в глубине
Теперь вдвоем с тобою
Летим в посмертном сне."Гляди, в пыли дорожной…" -
"Я вижу чей-то след…"
Нам нужно, неотложно
Другой увидеть свет!.."Гляди, сродни топазу
Безбытье лощено…"
Я все узнала сразу,
Я знала все давно."О, как цветы не смяты,
Как роща тут щедра!"
Еще не умерла ты,
Еще не та пора…