Вот черт, подумал он, нельзя днем спать. Он еще немного посидел, пытаясь привести дыхание в норму, успокоиться, потом встал, прошел на кухню и выпил еще валокордина, постоял у открытой форточки – вроде полегчало. Достал из холодильника и сжевал с сахаром три лимонные дольки, запил холодным чаем, снова постоял у окна, и, увидев на столе продуктовый список, что оставила Тонечка, начал собираться в магазин.
Не торопясь оделся, пересчитал деньги, вытащил из серванта и сунул в карман сберкнижку (на всякий случай) и вышел из квартиры, заперев входную дверь на два замка. Выйдя из подъезда, он посидел несколько минут на лавочке, передохнул и тронулся в путь по своему обычному маршруту. Во дворе никого из знакомых не было, чему он даже обрадовался – что болтать попусту? С покупками он справился быстро, спрятал сдачу и чек во внутренний карман куртки и вдруг замер – опять защемило сердце, опять подташнивало и знобило, болел затылок.
В баньку бы, – подумал Константин Иванович, – как раньше, с веничками, точно полегчало бы!
В соседнем отделе он купил бутылку пятизвездочного коньяка, коробку конфет (сам не понимал, зачем он это делает) и вышел из магазина, а по дороге к подъезду остановился у газетного киоска, купил вдобавок еще и два глянцевых журнала с красотками на обложках – гулять так гулять!
Поднимался на свой третий этаж долго и тяжело, с остановками, хотелось присесть прямо на ступеньки, но он себе этого не позволил, постоял, отдышался и дошел-таки до своих дверей – открыл, ввалился в квартиру, не раздеваясь, прошел на кухню и снова, в третий раз уже за сегодняшний день, выпил валокордин и присел на табуретку.
Затем разделся, разобрал пакеты с продуктами, разложил все по своим местам. Коньяк и конфеты поставил на стол, достал из холодильника яблоки, помыл и положил в вазу, на видное место водрузил банку шпрот (чтоб не забыть), оглядел все это и остался очень доволен. Вот Тонька придет – удивится!
Обедать не хотелось, да и время уже к вечеру. Ужинать скоро, – подумал Константин Иванович, – подожду Антонину и посидим, посумеречаем вместе. Да, в баньку бы сходить, как раньше, с веничками!
Телевизор на кухне продолжал работать, но звука не было как и утром, за завтраком. Он включил звук, просмотрел бегло с десяток программ, ни на одной не захотелось остановиться, всмотреться, вдуматься, поучаствовать, попереживать.
– Пустое все, – пробурчал он, – для кого это все? И выключил телевизор.
Раздражение нарастало, даже не раздражение, а скорее какое-то внутреннее беспокойство, он почувствовал, что вспотел, что голова уже мокрая, и майка мокрая, и по спине течет, и опять тошнота эта к горлу подступает…
Сосуды, наверное, – подумал Константин Иванович, – говорил мне доктор про это, все обследовать собирался, да сам-то взял и помер раньше меня, хорошо хоть лекарствами льготными обеспечил, и то спасибо! Коньяк, говорил он, от сосудов хорошо и кислое, лимон хорошо.
Константин Иванович потянулся за бутылкой, отвинтил пробку, достал из серванта хрустальную рюмку и, налив ее до краев, с удовольствием выпил и закусил долькой лимона с сахаром.
Затем посидел, подошел к окну и открыл форточку, почувствовал, как действует выпитый коньяк, как успокаивается сердце и проходит дрожь, тошнота, стихает стук в висках.
Константин Иванович собрал в своем шкафу чистое белье, полотенце, прихватил с собой старенький, но чисто выстиранный махровый халат и отправился в ванную, там он уложил эти вещи на табурет, подвинув его в угол, под умывальник, чтобы не забрызгать случайно свое добро, потом вытащил из кладовки видавший виды пластмассовый зеленый стул (он любил сидеть на нем летом на балконе, а на зиму убирал в кладовку, берег) и поставил его в ванну. Так, сидя, удобнее будет, да и за поручень, что он в свое время к стенке привинтил, для Веры еще, удобнее держаться, ведь не дай бог поскользнуться!
Затем включил душ, тщательно помыл стул, ванну, положил поближе мыло, шампунь, мочалку свою любимую, кусок пемзы, заткнул пробку и начал потихоньку наполнять ванну водой. Аккуратно разделся, и осторожно забрался в ванну, сел на стул, тщательно задернул шторку и проверил еще раз, все ли под рукой, все ли удобно. Потом он долго, тщательно мылся, тер себя мочалкой, споласкивал, дважды помыл голову, потер ступни ног пемзой, с каким-то особым наслаждением просто сидел, поливал себя водой из душа, не забывая при этом время от времени открывать пробку и спускать излишки воды. Наслаждение! От горячей воды он расслабился, покидать ванну не хотелось, но надо. Он с сожалением выключил воду, отдернул шторку и, придерживаясь за края ванны, выбрался на коврик.
Вытершись и причесавшись, он чуть приоткрыл дверь, дал вырваться в коридор влажному, горячему воздуху, и оделся в чистое и свежее белье, натянул теплые носки, халат.
Он еще постоял несколько минут в прихожей, у зеркала, обсыхая и окончательно остывая, потом прошел на кухню и поставил чайник. Пока тот закипал, навел порядок в ванной, все протер, убрал стул в кладовку, мокрое полотенце и мочалку повесил сушиться.
– Хорошо, ай как хорошо, – пробормотал себе под нос Константин Иванович, – словно в баньке побывал.
На кухне засвистел чайник. Константин Иванович заварил свежего чаю, нарезал лимон и налил себе еще рюмку коньяка. Есть по-прежнему не хотелось и он с наслаждением выпил два стакана чая. Потянуло в сон, он глянул на часы – почти шесть вечера. Тонюшка придет часов в семь. Поужинаем, посидим вдвоем…
Он прошел в свою комнату и прилег на кровать поверх покрывала, чуть-чуть ноги им укрыл – мерзли. Он немного поворочался и затих, повернувшись на бок. "Подремлю часок, – только и успел подумать Константин Иванович, закрывая глаза. Раскаленная острая игла пронзила его грудь, разорвалась внутри, и он потерял сознание.
Через час приехала Тонечка, очень удивилась, увидев на столе в кухне початую бутылку коньяка, рюмку, конфеты, лимон. В квартире стояла тишина, но она уже поняла, что в магазин Константин Иванович ходил и все купил, куртка висела на месте, в прихожей, ботинки аккуратно поставлены и даже вроде вычищены.
Отдыхает, подумала она, и принялась готовить ужин. Накрыла на стол, поставила вторую рюмку, а ту, из которой пил Константин Иванович, помыла.
– Константин Иванович, ужинать!
Она позвала еще раз, потом трижды стучала в дверь его комнаты, потом приоткрыла ее. Константин Иванович лежал на боку, отвернувшись лицом к стене. Она подошла поближе, присела на краешек кровати, как бывало раньше, положила руку ему на лоб и вскрикнула. – Тело уже остывало.
Антонина умерла через год после Константина Ивановича. Умерла легко, как и он. Вечером легла спать, а утром не проснулась.
Москва 2013 г.
Статистика
Статистика – отрасль знаний, в которой изучаются общие вопросы сбора, измерения и анализа массовых статистических данных; изучение количественной стороны массовых общественных явлений в числовой форме.
Ru.Wikipedia.org.
Статистикой я никогда не увлекался, хотя в свое время, мне пришлось изучать курс в тех заведениях, где я учился. Да и пользоваться статистическими данными приходилось постоянно во время своей активной трудовой деятельности. Я, конечно, никогда не воспринимал статистику как науку, даже посмеивался, называя статистиков счетоводами, но статистические отчеты читал исправно чтобы щегольнуть в компании собутыльников своими "свежими знаниями".
Это утро было обычным, по-зимнему серым и хмурым. Я рано проснулся и лежал, не открывая глаз, а когда затрещал будильник, мне их все еще открывать не хотелось. Так, с закрытыми глазами, я дотянулся до тумбочки, выключил будильник, рука моя автоматически ухватила бутылку минералки. Сделав несколько жадных глотков, я понял, что пора вставать. Постепенно восстанавливались события вчерашнего дня. Я похвалил себя: вот и годов уже до фига, и выпили прилично, а встать собираюсь вовремя и вроде все помню. Молодец! А что же сегодня? Выезжаю в 10.00, маршрут посмотрю на "Яндекс-пробки", сначала в офис, потом встречи (не забыть заглянуть в ежедневник), обедать не буду (вчера объелся), заплатить за телефон и интернет, позвонить в банк, проверить подготовку документов к Совету директоров, на обратном пути аптека и магазин, ну, как всегда… Стоп! Я ничего не забыл? В моем мозгу, словно на дисплее, высвечивалось и мигало знакомое слово: статистика. Оно высвечивалось настолько ярко, что я замер в растерянности, впал в некий ступор, все остальное отошло на задний план и словно померкло.
– Статистика, статистика…, – бормотал я, – откуда оно взялось?
И тут я вспомнил в мельчайших подробностях детали вчерашнего вечера: встреча старых друзей под Новый год, ресторан, тосты, разговоры в перекурах, добрые, а порой и не очень шутки-шуточки, подначивания и просто всякие глупости, которые говорят подвыпившие мужики, когда они одни в ресторанном кабинете, где даже мат порой сладок.
– Да че ты со мной споришь? Это статистика!
– Слушай, какие еще аргументы? Это статистика!
– Не надо ничего доказывать! Это статистика!
Вчера один из моих старых знакомых, приняв на грудь уже немного больше оговоренного в начале вечера пол-литра (я точно помнил, как заказывали еще и еще, как официант постоянно подносил и подносил, а ведь еще принесли с собой, и принесли именно по 0,5 литра на человека), постоянно встревал в чужие разговоры, спорил, представлялся то секретным генералом, то тайным советником президента, то экстрасенсом, а когда его пытались унять, угомонить (потом, правда, просто послали на три буквы), он упрямо твердил:
– Статистика, блин! А ты еще этого не слышал? Статистика!
– А это уже не я, это статистика!
Все его знали уже лет тридцать, а я и того больше, и никакой он не генерал и не тайный агент, а просто директор небольшого завода, который он в свое время успешно и выгодно приватизировал. Теперь, сдавая заводские помещения в аренду, весьма комфортно себя чувствовал с точки зрения материального благополучия, поэтому поучал других как правильно жить. Мешал он нам не долго, ушел первым и как-то тихо, правда, пробубнил на прощание:
– Статистика, блин! Вот если я надену все свои ордена, а их у меня до хрена, сам не помню точно, обзавидуетесь!
Посиделки наши продолжались. Москва стояла в пробках и мы выжидали, когда пробки рассосутся, время от времени позванивали водителям и заглядывали в "Яндекс" на своих Ай-фонах. Изредка нарушали приятную сытую тишину ленивыми тостами. Потихоньку все разъехались, и слово это, "статистика", уже не повторялось, вроде бы забылось. И вот надо же, вынырнуло утром в моем мозгу, вытеснив оттуда все остальное.
Я выбрался из постели и прошел в ванную. Принял душ, причесался и уставился в зеркало – бриться надо… Намылив щеки, я смотрел на себя в зеркало. Вдруг как током ударило – "Статистика, блин!" Вот мне шестьдесят три года, подумал я, а сколько раз в своей жизни я брился? И я начал считать, что оказалось не так-то просто. Бриться я начал в семнадцать лет, хотя до этого время от времени скреб свои щеки отцовским станком с бритвой "Нева", соскребая юношеский пушок в надежде, что борода будет расти быстрее. Ну, допустим, вспоминал я, что более или менее регулярно бриться я начал с восемнадцати лет, таким образом, весь тот год, с семнадцати до восемнадцати я брился не каждый день, а через день, выбросим выходные – получается где-то сто пятьдесят раз. Значит, бреюсь я уже сорок пять лет, примерно по триста раз в год (я иногда пропускаю – не бреюсь по выходным), тогда умножим сорок пять на триста, плюс сто пятьдесят раз ранее. Да прибавить еще за полгода (ведь мне не шестьдесят три ровно, а шестьдесят три с половиной). Получается, что брился я тринадцать тысяч восемьсот раз! Вот это да!
Статистика, блин!
С этого все и началось. Именно в этот чертов день (так я его с тех пор стал называть) по тогда еще не известным мне причинам и против моей воли это самое слово "статистика" не просто вошло в мою жизнь, а стало диктовать, о чем думать, как поступать. Я начал считать и записывать. Просыпался поздней ночью, словно от толчка, тихо пробирался в свой кабинет и усаживался за стол. Глотнув минералки и закурив, я считал, записывал, снова считал. Оказалось, что за свою жизнь я тридцать две тысячи девятьсот сорок три раза чистил зубы, примерно семьдесят четыре тысячи раз сморкался, износил около полутора тысяч пар носков, примерно семьсот сорочек, более тысячи комплектов нижнего белья. Мне никак не удавалось придумать методику расчета для мыла, шампуня, стирального порошка и парфюма, меня злило мое неумение правильно, а вернее точно, посчитать, сколько я вылил на себя воды из крана и душа, сколько этой самой воды я спустил в унитаз, я проявил полный дебилизм в расчетах расхода туалетной бумаги и салфеток, но зато я теперь точно знаю, что зубных щеток я использовал никак не меньше пятисот штук!
Как интересно, думал я, это же просто здорово! Ведь статистика – это действительно настоящая наука. Неужели никто до меня не догадался просчитать одну единственную жизнь простого человека, его быт, его радости, его проблемы и болезни, его юность и старость, его удачи? Я что, первооткрыватель, я гений? Или я просто свихнулся на этом, застрявшем в моем сознании слове, я стал его рабом и потихоньку схожу с ума? Нет, – говорил я себе, – ведь меня это увлекло, я действительно на старости лет нашел себе новое и интересное занятие, меня манят эти цифры, я складываю, умножаю, делю и этим как бы пишу свою биографию! А почему только свою? Ведь я среднестатистический мужчина, обычный не герой своего времени. Таких, как я, множество. Значит этими цифрами я описываю целое поколение советско-русских мужчин – женатых, разведенных, вдовцов и даже мужчин нетрадиционной сексуальной ориентации! Это же монументальный труд! Во, блин, статистика!
Мое новое увлечение было настолько сильным, что почти все свое свободное время я посвящал ему, я трудился, как подневольный раб, вернее, как раб добровольный, потому что я знал – я должен пройти этот путь до конца, я должен знать о себе все!
Информации прибавлялось, а я задавал себе все новые и новые вопросы и отвечал на них, мой мозг работал, как калькулятор, выбрасывались в корзину исписанные стержни и карандаши, а на столе и приставленном к нему стуле росла кипа бумаг, таблиц, графиков и диаграмм.
Мои биологические часы начали давать сбой: я уже не мог спать ночами, так как зачастую просиживал до утра, выпивая по пять – шесть стаканов крепкого чая, а иногда пил виски или коньяк. Беспрерывно курил, потом проветривал кабинет и снова садился за работу. Я выяснил, сколько раз в своей жизни я стригся и даже подсчитал количество волосинок и прикинул их вес, я подсчитал вес мяса, птицы, рыбы, картошки и даже семечек, прошедших через мой желудок. Естественно, я также подсчитал и количество вышедшего оттуда. Теперь я знаю, сколько за всю жизнь у меня было галстуков, расчесок, носовых платков и шарфов, сколько раз я бывал в кино и сколько прочитал книг, сколько дней я болел и сколько отдыхал, сколько часов я спал и сколько провел в туалете, я прочистил и упорядочил свою память. Я выстраивал на листах бумаги диаграмму своей сексуальной жизни, я анализировал пики и падения этой кривой, передо мной мелькали лица, имена, прозвища, иногда я краснел, а иногда безумно гордился своими подвигами, я окунался в свое прошлое, анализируя его с новых для меня позиций, ставил себе оценки, ругал, хвалил, негодовал, смеялся и плакал.
Я как бы заново проживал свою жизнь, смотрел на себя со стороны и видел то, на что не обращал внимание раньше. Работа эта заполняла меня целиком, но близилась к завершению, вопросов становилось все меньше и меньше. Два вопроса я откладывал на потом, может быть потому, что боялся узнать ответы на эти вопросы. Сколько я выкурил сигарет за свою жизнь и сколько выпил спиртного?
Но настал момент, когда я оказался готов ответить и на эти вопросы. Мне было просто необходимо ответить на них!
Итак, курю я почти сорок восемь лет, начинал с половины пачки в день, потом больше, выходило и две и две с половиной, ну, пусть будет тридцать сигарет в день. Тогда получается, что за свою "курящую жизнь" я выкурил четыреста девяносто пять тысяч сигарет. Эта цифра просто ошеломила меня. Ошеломила настолько, что я даже не стал считать количество лошадей, которых мог убить никотин, поглощенный мной.
Как же я еще жив? Почему не умер от страшных болезней, о которых пишут на пачках сигарет крупным шрифтом? Надо срочно бросать, подумал я, обязательно надо.
А ну-ка подсчитаем спиртное. Итак, лет до двадцати я, прямо скажем, баловался, просто поддерживал компанию, да и пить толком не мог и не умел. Хотя баловаться начал рано, лет эдак с пятнадцати. Значит, лет с двадцати я выпивал более менее регулярно, причем и крепкие спиртные напитки, и вино, и пиво. Потом я практически отказался от крепленых вин, всяческих портвейнов и перешел в "новое качество" – предпочитал водку, коньяк был значительно дороже, да и в дефиците, поэтому коньяк пил редко. Виски стал доступным только в начале девяностых. Сейчас, когда появилось такое обилие сортов, я предпочитаю выдержанные, односолодовые (это, конечно, когда есть из чего выбирать). Мои расчеты опять повергли меня в ступор. Оказалось, что за свою питейную жизнь я выпил примерно три тысячи сто пятьдесят литров вина, шесть тысяч пятьсот шестьдесят литров пива, три тысячи девятьсот семьдесят литров крепких спиртных напитков.
Я еще раз перепроверил свои расчеты, убедился в их правильности и оцепенел: мозг мой отказывался это воспринимать, воображение мое больше не работало, видимо, споткнулось об этот мощный психологический цифровой барьер и забуксовало в своих безуспешных попытках его преодолеть.
Во рту у меня пересохло, руки дрожали, сердце колотилось с частотой никак не меньше ста двадцати ударов в минуту, на лбу выступил пот… Мне было страшно!
Какая – то ничтожная мыслишка, как надежда на спасение, билась в моем почти парализованном и неспособном соображать мозгу, но я никак не мог ее ухватить, осмыслить, зацепиться за этот спасательный круг…
Я был разбит, я был опустошен, я был сражен, я проклял тот день, когда это чертово слово "статистика" вошло в мою жизнь и перевернуло ее вверх тормашками.
Моя физическая и нервная усталость сделали свое дело: я уснул и проспал почти сутки, а когда выплыл из объятий Морфея, то почувствовал себя нормальным, бодрым и в общем-то уверенным в себе человеком. Время приближалось к обеду, я быстренько привел себя в порядок, при этом с удовольствием отметил, что меня ничто не тяготит, не заставляет заниматься всякой фигней, а я просто хочу есть, как здоровый и хорошо выспавшийся человек.
Мимо кабинета мне проскользнуть не удалось и я заглянул туда, со страхом, но заглянул. Ничего страшного я не увидел, все было на своих местах – мои блокноты, пепельница, бутылка минералки, ноутбук.
На стуле лежали аккуратно перевязанные и скрепленные скотчем четыре папки с завязочками, а рядом, тоже аккуратно, лежал мусорный мешок. На листе белой бумаги было написано знакомым почерком: "Диссертация?" Я хмыкнул, сел в кресло и закурил.
– Обедать будешь? – раздался снизу, из столовой, любимый голосок. – Через десять минут накрываю.
– Буду дорогая, обязательно буду, голодный, как пес!
– У меня сегодня грибной супчик и котлетки с пюре.
Я пулей помчался к столу. Водочки, что ли, выпить? – промямлил я.
– Выпей, под такую еду грех не выпить. И мне рюмочку поставь!